P&S - агентство "пережить смерть" (СИ) - "Дионмарк" - Страница 32

— Вот и давай, а то умные все такие, я смотрю… — ворчал я, направляясь на кухню. Пора было ставить борщ на плиту, оставалось пару минут до прибытия моих любимых. Периодически мы с Василем, ближе к вечеру играли в шашки, пробовали в шахматы, но мне не понравилось, ни разу не удалось выиграть. А вот в шашки, другое дело, тут очень даже часто получалось натянуть фантом на кукан. Он несколько раз в сердцах сжигал лампы в люстре, короче тот ещё псих, а я только хохотал. Пока грелся суп, нарезал хлеб, накромсал лёгкий салат из помидоров и огурцов, и хряпнул рюмашку армянского коньяка, закусив его нарезанным лимоном. И когда в дверях заскрипел вставляемый ключ, я уже довольный и благостный стоял в коридоре и ждал.

— Папа!!! — заорал сынок, врываясь как ураган в мои объятия. Я обнял его и поднял, целуя в мокрый лоб. — Мы севодя лисовали звеёй и делевья, есё иглали в висибалы и я Юйьке мяцом попай в яйцо…

— И как Юрка? Бубенцы отошли? — глупо заулыбался я, представив эту картину.

— Юля, и по лицу… пошляк… привет, родной! — Анна поцеловала в щёку и стала снимать туфли.

— Бубейцы? Какие бубейцы? А сто это такое? Папа, а ты знаесь сто акуя это не судовисе, а лыба?

— Да что ты говоришь! А почему же тогда акула кушает непослушных детей? — улыбнулся я, стягивая с сына ботинки.

— Ооо, нисево себе… — удивился Богдан и открыл рот от странной новости. Я стянул с него куртку.

— Ну что ты несёшь, Серёжа… потом сам будешь бороться с привитыми комплексами… Оох, какая я голодная, что там у нас? — Анна сняла пальто и одела тапки.

— Борщ… есть ещё макароны с котлетами…

— Хосу макайоны! — захныкал сынок, забыв про акул и плохих мальчиков.

— Сначала переоденься, потом руки помой… порядок знаешь! — мама была жёсткой, полной моей противоположностью. Я когда пытался включать «строго папу», вызывал лишь противоположный эффект. Богдан побежал в свою комнату.

— Как работа прошла? Устала? — пока сына не было, я крепко обнял жену, она прильнула головой к моему плечу.

— Есть немного, милый… сегодня Михалыч скинул «ежекварталку», два дня нам дал на разбор… А ты как? Сегодня тоже? — мы прошли в зал. Я сел на диван, пока жена переодевалась в «домашнее».

— Да, и сегодня ничего… наверно я сдулся… — уже почти полгода у меня не получалось «пережить смерть», что-то случилось со мной и мои способности куда-то пропали. Агентство «P&S» пока не прикрывал, а Антону выписывал лишь оклад. Увы, я знал, что денег платил ему мало из своего счёта и вполне парнишка мог уйти от меня. Со своими организационными талантами, Антон мог рассчитывать на более высокооплачиваемую работу и держать его я не был в праве. Спасибо ему, пока он не заикался об уходе.

— Не говори глупостей! Ты самый лучший, просто наверно так надо провидению… потерпи, родной! — Анна нагнулась надо мной, застёгивая на халате последнюю пуговицу, и поцеловала меня в губы. Я успел выхватить краем глаза её милые груди. — Если ты переживаешь о деньгах, то не надо. Нам вполне пока хватает денег, и вообще, я-то работаю, не забывай…

— Знаю, солнышко! Я вот думаю — настало наверно время прикрыть агентство и отпустить Антона… Аренда большая, Гарик каждый месяц увеличивает плату, да и всякие лишние расходы…

— Макалоны! Хоцу макалоны! — в зал вбежал Богдан с натянутой задом наперёд футболкой, прервав наш разговор.

— Оох, оболтус, иди сюда! — жена подтянула сына к себе, снимая с него футболку. — Сколько можно говорить… вот этикетка, надо чтобы она была на спине…

— Мама, а посему на люне никто не зивёт? Там зе долзны быть люнатане… — нда, вряд ли Богдан вслушался в поучительные слова Анны.

— На луне нет воздуха, там нечем дышать, всё, кушать! — с одеждой было «покончено», и мы отправились на кухню.

Уже после того как поужинали, посмотрели мультики и уложили спать сына, мы лежали в нашей спальне. Мне надо было озвучить свои мысли, слишком долго я думал об этом в последнее время.

— Анюта, мне надо кое-что сделать… даже не знаю, как об этом тебе сказать…

— Если ты все же решил закрыть агентство, то делай это. Я твоя жена и всегда буду на твоей стороне, но мне кажется — это не правильно…

— Да нет, я пока не об этом… Мне надо на неделю уехать к моему, очень близкому другу и поговорить… Возможно он мне поможет определиться, что делать дальше…

— Кто этот друг? Надеюсь, это не подружка там твоя? А то завёл уже, может, интрижку на стороне…

— Кроме шуток… ты же знаешь, что ты у меня единственная, ну и сына наш…

— Да ладно… что за друг такой? Я его знаю?

— Нет, я тебе не рассказывал про него… Очень давно я был на перекрёстке дорог… надеюсь, ты понимаешь, что это риторически про «перекрёсток»?

— Понимаю, родной, продолжай.

— Ну так вот… он меня в своё время вытащил, можно так сказать, с того света и показал мне правильный путь. И я надеюсь, он мне и сейчас поможет. Ну, так что? Отпустишь?

— Серёжа, если тебе это надо, то езжай! Кто хоть твой загадочный друг и как его зовут?

— Авелей и он священник…

Ну, насчет священника я приукрасил, точней не договорил. Лет восемь назад Авелея отлучили от церкви за его не вполне православные речи с прихожанами о Едином Боге. Митрополит, Челябинский и Златоустский, Корнилий узнав про это, подверг анафеме Авелея и лишил его сана. Тот, недолго думая, с пол силы, дал в глаз Корнилию и ушёл раскольником, в глушь уральской тайги. Зная горячий нрав Авелея, в миру — Андрея, я не очень удивился этому поступку, и на долгое время наши пути разошлись.

И вот настало время для нашей повторной встречи. От райцентра «Мирный» меня сопроводил местный лесник на своём «Уазе». Километров сорок мы проехали по кое-как видимой в траве, лесной дороге. И наконец, среди реликтовых сосен предстала деревянная изба, в которой и жил мой друг. Попрощавшись, лесник оставил меня у дома и, развернув машину, отправился в обратный путь. Я стоял и чувствовал дрожь в ногах. Столько лет прошло от нашей последней встречи, старался вспомнить его лицо, не получалось. Время подточило воспоминания, оставив только смутные очертания. А ещё я помнил, как он хватал за низ машины и приподнимал её из снега, сила и мощь была в его ручищах необыкновенная.

— Кто там? — из открытой двери вышел дед, и близоруко щурясь, стал всматриваться в меня, вытирая платком проступающую влагу из глаз.

— Сергей! — просто ответил я, в горле стоял ком. Боже, как он изменился. Мне сейчас тридцать семь, он был всего-то лет на пятнадцать старше меня, и ему, значит, около пятидесяти двух. Но сейчас, передо мной стоял иссохший старик с полностью седыми волосами и сеткой морщин на лице, а ещё эта белёсая борода, которая старила его ещё больше.

— Серёжа?! — он сделал пару шагов навстречу, — Боже мой… это ты?

— Да, Андрей… это я! — положив дорожную сумку на траву, я подошёл к Авелею и обнял его. — Что с тобой произошло? Ты на себя не похож…

— Ээх, Серёжа… грехи иссушили… Да что говорю-то… Проходи в дом, иван-чай попьём с собственным мёдом. А ты возмужал я смотрю… идём, не стой как истукан…

* ** *

— …и вот теперь у меня совершенно не получается «пережить смерть», уже полгода как ничего… что делать, Авелей?

— Понятно… — вздохнул Андрей и с хитрецой прищурил глаз, — ты вот лучше мне скажи как твоя семейная жизнь? Я слышал — женился?

— Да, — я с теплотой улыбнулся, представив Анну и сына, находящиеся в ста километрах от меня и гостившие в моё отсутствие у Валентины Ивановны, то бишь любимой тёщи. — У нас сыну пять лет как исполнилось.

— Молодец, Серёжа, вот и наладил ты свою жизнь… я горжусь тобой, — опять в уголках глаз у него проступили слёзы, которые он подтёр платком, — ты уж прости меня, старого… Но я от души рад за тебя! Помню, как ты пришёл в церковь, вот как вчера… Ты был потерянный и на грани… Эхх, Серёжа, как часто в последнее время я вспоминаю те дни… Кха, кха…

Авелея накрыл приступ кашля, и он не мог остановиться. Я испуганно встал со стула, не зная, что делать. Всё его тело содрогалась от этого дикого, похожего на глухой лай, кашля. Он скрючился на лавке, знаком показывая, чтобы я не подходил к нему. Я стоял и понимал, что у него какой-то опасный недуг с лёгкими. Эти грудные выхлопы в практике своей встречал не один раз, я их узнал в «пережитых смертях». Через минут пять приступ стих и к побледневшему лицу стала приливать кровушка, на щеках появился нездоровый румянец. Он приподнялся, оттирая свои губы тряпкой. Алые пятна на ткани я успел углядеть, и от этого мне стало не по себе.