Женщина в Гражданской войне (Эпизоды борьбы на Северном Кавказе в 1917-1920 гг.) - Шейко М. - Страница 3

В Урожайном узнали о нашем побеге. За нами приехали на двух подводах. Лошадей гнали быстро, чтобы скорее спасти бежавших и замести следы.

Из Степного мы пробирались глухой степью через татарские аулы. Ехали не по дороге, а напрямик, по высокому бурьяну. Нас приняли урожайненские камыши, где мы и поселились после бегства из ссылки. В камышах были раскинуты шатры, калмыцкие кибитки, и мы с детьми поместились в кибитках на жительство. Кругом нас стояли часовые красных партизан-камышанцев. Мы были на острове — кругом камыш, вода прилегающих озер Прикаспийской низменности, река Кума. Так и жили мы, бежавшие из ссылки, и еще семей шестьдесят, тоже скрывавшихся в камышах от белых палачей.

Мы стирали партизанам белье, пекли хлеб, ухаживали за ранеными. Наш остров белые со всех сторон осаждали. По нас стреляли из пулеметов, гремели и рвались снаряды, ухая и со стоном взрывая и разбрасывая землю по сторонам. Камышанцы во время боя забрали белогвардейский обоз с медицинскими принадлежностями и двух фельдшеров. Много было провизии, винтовок, патронов и пулеметов. Бои были ужасные. Погибло очень много красных и белых. Фельдшеры сами остались оказывать помощь раненым, а возчиков отпустили по домам, провизию и медикаменты забрали. Последний бой был в Величаевке. Были взяты в плен десять человек казаков и величаевский урядник. Урядник согласился остаться с нами, а казаков темной ночью вывезли с острова на лодках на берег озера и пустили их вольно, кто куда хочет. Оставшийся урядник сперва был помощником повара, а потом его поставили на пост в ночное время. Он ночью, взяв лодку и человека с собой, убежал к белым в Величаевку. И расположение красных на острове выдал белым. После его побега на второй день с утра начали белые посылать нам снаряд за снарядом, пулемет косил перекрестным огнем. Белогвардейский офицер, урожайненский, хотел красных камышанцев разбить и забрать в плен за несколько минут. Но не он красных забрал, а попал сам к красным в плен, его красные повесили на его же вышке, с которой он вел наблюдение.

Бои шли три дня. На третий день партизаны были разбиты. Партизанская кавалерия камышанцев была в разъезде. В этот момент нас и разбили. Партизанская пехота была в окопах. Из окопов хотел выглянуть командир — посмотреть, с какой стороны рвутся снаряды. Его ударило снарядом прямо в грудь. Начался рукопашный бой. Падали люди убитыми и ранеными прямо в озеро, в воду. Была зима, трупы убитых падали и шли под лед. Матери с детьми и раненые, какие могли двигаться, пошли по льду, но лед не выдержал, провалился — люди лезли вброд по воде, женщины несли на себе малюток-детей. Партизанский разбитый отряд разделился на несколько групп, и отступали в разные стороны: кто на Величаевку, а кто на Урожайное. На этом же острове во время боя в камышах осталась младшая сестра с детьми комиссара Мосиенко. А один ребенок — мальчик десяти лет — пошел со иной. Она оставила детей в камышах и пришла в партизанский штаб за хлебом, а дети во время боя голодали. Когда она пришла в штаб, то там уже были белые и ее забрали в плен, а две девочки — восьми и шести лет — остались на острове на произвол судьбы.

За детьми наблюдал раненый партизан. Он один видел мучительную гибель умирающих детей от холода и голода.

Дети звали на помощь. Старшая девочка рвала пикульки молодого камыша, сама ела и давала младшей сестренке. Эти дети так и погибли в этих камышах, на острове, от голодной и холодной смерти. А раненый, по прозвищу Бурука, скрылся вброд по воде. А мы с детьми тоже пробирались вброд, по горло в воде. По нас строчил пулемет, пели и визжали пули, дул ветер с гололедкой нам навстречу.

Мм с детьми подходили к белогвардейской цепи. Кое-кого задержали, но я с детьми другой стороной по тропинке прошла незамеченной. В Урожайном встретила меня мать и забрала моего ребенка. А я пошла через зады, через плетни и через заборы, прячась по сараям и конюшням, дошла до сестры и там скрывалась две ночи.

Отца дома не было, он с подводой был мобилизован в Левокумку и в эту же ночь приехал домой. Быкам не дали и отдохнуть, насыпали зерна и мякины в мешки, пропуск на мельницу был уже мамой приготовлен. Меня положили на дно фургона, а сверху обложили мешками и отправились якобы на мельницу. Меня отвезли к родным в село Правокумск (Солонцы). А дети мои остались у родителей. В Правокумске я скрывалась с неделю, а потом попалась в руки урядника этого села. Уряднику было донесено, и меня пришли и забрали со словами: «Ага, это самая камышанка!» У урядника я попросилась на двор, он дал конвоира, и я пошла. Я попросила конвоира остановиться и подождать, уверив его в том, что я сейчас вернусь. Сияв с себя пальто, я отдала его конвоиру подержать. Но я не в уборную шла, а перелезла через плетень и уползла ползком по канаве, по бурьяну, и выползла на могилки. На могилках была для мертвеца выкопана яма. В эту яму я влезла и сидела до ночи. Когда стемнело, я вылезла и, разыскав других знакомых, у них скрывалась. Скрывалась до последних дней. В это время вся генеральская белогвардейская свора наступала на Урожайное. Из Астрахани стали наступать красные. От натиска Красной армия белые отступали, бросаясь в бегство. Красные заняли Правокумское, мои родные приехали и забрали меня домой. За эти скитания очень много пришлось перенести всяких невзгод. Когда первый раз арестовали меня, но еще не секли, несколько раз ставили к стенке расстреливать, выводили к виселице, все допрашивали, где мой муж. А секли нас плетьми — кожей с проволокой. Сестра, которая была с детьми комиссара и которая попала в плен к белым на острове, умерла ужасной смертью. Ее привели под конвоем в Урожайное, вывели на большую площадь, поставили и стреляли, брали на испуг, а потом завели в школу и стали казнить. Отрезали ей обе груди, отрезали пальцы, нос отрезали, уши, выкололи глаза, а после уже срубили голову.

Во время мытарства дети мои были спасены. Это стоило больших трудностей. В то время как меня с мешками отправили на мельницу к родным, налетели белые. Дети мои оставались у родных. Белые искали меня, «комиссарову жену», а бабушка, т. е. мамаша моя, выхватила моего сына из люльки и, сидя на кровати, спрятала в холщовую длинную сорочку, закутав его и спрятав между ног. А больших позакидали подушками. Прятали и под кадушки, и в кадушки, и в подвал, а белым отвечали — не знаем, где жена и комиссар, мы за ними не ходили. Облавы производились днем и ночью. Все охотились поймать и истребить нас, но им не удалось.

После всего этого один сынишка умер. А сын Иван в настоящее время комсомолец, дочь вышла замуж за летчика, а муж мой — заместитель председателя исполкома города Буденновска.

Я по национальности — армянка. Родилась я в тысяча восемьсот восемьдесят восьмом году в городе Святой крест, беднячка. Муж был в чрезвычайной комиссии. Во время контрреволюционного восстания муж отступил в два часа ночи. Я осталась с детьми, двумя девочками — шести и восьми лет.

Мы ночью с квартиры скрылись к родителям мужа и жили там в амбарчике, в закроме. Было это летом, стояла хорошая погода. На другой день я и мать мужа с детьми пошли посмотреть нашу квартиру. Не дойдя до квартиры, увидали, что по главной улице едут верховые с саблями наголо. Подскочив к нам, спросили, где здесь живут Калабеков и Прима. Мы ответили, что не знаем, и вернулись обратно.

В городе начались расстрелы. Расстреляли товарища Григорца. К нам на квартиру пришли двадцать пять человек, взломали штыками дверь и сделали обыск. Ничего не нашли.

В два часа дня после обыска потребовали семью, обещали поднять всех на штыки. Но соседи стали заступаться. Я в то время, как и сейчас, работала в аптеке кассиршей. За мной пошли в аптеку и, не найдя меня, пришли туда, где я скрывалась. Я была в закроме с детьми. Я, обняв детей, прижалась в темном углу. Мать стала меня звать. Когда я вышла, то трое вооруженных людей, с глазами, налитыми кровью, стали грубо меня спрашивать, где муж. Я ответила, что не знаю. Они стали придираться ко мне.