Женщина в Гражданской войне (Эпизоды борьбы на Северном Кавказе в 1917-1920 гг.) - Шейко М. - Страница 29

«Алешка» засмеялась:

— Нет, не сродственница. Сама я это.

— Товарищ Алексеева?! — удивленно сказал боец, и в голосе его послышалась радость. И как же это я сразу не признал? Вид у тебя другой стал. Видишь, что одежда значит. Ну что ж, здравствуй!

Они долго молчали, и в темноте только видно было, как вспыхивали огоньки крученок.

— А ты сама из каких будешь? — прервал молчание боец. — Тоже жизнь, должно быть, не сладка была?

— Из каких? — повторила его вопрос «Алешка». — Отец сторожил щебные ряды, мать ходила на поденную. Умерли они: надорвались. А я с детства по хозяевам жила — портняжному делу училась. Сам знаешь, какая жизнь, — мало сладости. В восьмом году мы в городе организовали «союз иглы». Вот тут-то я и сошлась с товарищами. Только тогда еще глупа была — мало понимала. А как союз разогнали, пришлось из города уехать. Вот знаешь, — слегка приподнялась она на локте, у каждого человека в жизни есть момент, когда он твердо почувствует, где его дорога. Случилось это у меня в Одессе. Встретила я там ссыльных большевиков. Вот тут-то они и помогли мне стать настоящим человеком. Читать я стала, работать научили. И пошла новая жизнь: из города в город, от работы, к другой. Весь я Северный Кавказ изъездила, сколько людей повидала. Ведь в партии я с четырнадцатого года, скрываться немало пришлось.

— А ты на фронте бывала когда-нибудь? — спросил курсант. — Или впервые здесь пришлось?

— Летом восемнадцатого года Деникина мы от Екатеринодара отгоняли. Ну и бои были. Сил у нас не хватило, пришлось к Новороссийску отступить. Это перед приходом туда Таманской армии. Сорокин подвел. Уже тогда нам изменять начал. Всего я насмотрелась!

За конюшней раздались голоса, затем людской топот. «Алешка» и курсант, затаив дыхание, долго прислушивались.

— Это наших куда-то ведут, — когда затихли голоса, сказал курсант. — Ну и попали мы в историю. Вот я слушаю тебя, а в голове все мысль бьется: что дальше? Может быть, допрос будет, или прямо в расход пустят?

«Алешка» резко привстала:

— Не останусь я у них, товарищи, убегу. Лучше пусть в дороге подстрелят, чем у них быть. А ты что ж, бежать не хочешь?

Он долго молчал.

— Как не хочу? Только все обдувать надо хорошенько. Под пулю не стоит. Посмотрим, что утро покажет.

Медленно тянулась ночь.

На рассвете «Алешка» забылась. Дробная ружейная перестрелка заставила вскочить с места.

— Что это? — встревоженно спросила она.

— Может быть, наши наступают? — привстал пожилой курсант.

Все пленные были на ногах.

В стене, выходящей на улицу, виднелась маленькая щель. Пожилой боец прильнул к ней.

Оглушительный взрыв потряс стены конюшни. Все бросились на землю, прислушиваясь к крикам на улице.

— Наши. Конечно, наши подступают, — быстро зашептал курсант, — из орудия бьют. У беляков паника. По улицам, как ошалелые, носятся. Ну, братва, теперь только бы до своих добраться.

— Как бы мамонтовцы нас при отступлении не ухлопали.

Где-то далеко застучал пулемет. Каждому хотелось самому увидеть то, что делается за стеной: торопливо, поочередно люди припадали к щели.

Один за другим разорвались еще два снаряда. У двери конюшни послышались людские голоса. Кто-то торопливо открывал замок. Пленные сгрудились, прижались к стене. Снаружи ворвался яркий солнечный свет, и на пороге показался офицер.

— Выходи, живо! — крикнул он, и в его тоне послышались нервные нотки. — Стройся!

Конвой поспешно окружил курсантов. Офицер торопил, чтобы двигались скорей.

Когда офицер пошел и все двинулись за ним вдоль по улице, «Алешка» ясно поняла, что белые забирают их с собой, по-видимому, желая что-то выведать у пленных.

Улица двигалась в панике. Горяча лошадей, куда-то неслись всадники; тарахтя колесами, поспешно уезжали обозные подводы, на дворах и у домов метались растерянные люди.

Стрельба приближалась. Она шла со стороны Александровской станции.

«Алешка» внимательно оглядывалась кругом, присматривалась к дворам и открытым воротам. Она искала выхода из положения, искала момента, чтобы нырнуть куда-нибудь в сторону и бежать подальше или спрятаться от мамонтовцев до прихода своих.

Пожилой курсант сжал ей пальцы. Повернув в ее сторону голову, он отрывисто, тихо сказал:

— Не вздумай бежать. Попадешь под пули своих. В селении оставаться опасно. Там дальше выберем место.

Но слова не убедили ее. Чувствовала, что нельзя ждать, что оттяжка грозит гибелью, но не могла найти выхода, не знала, что предпринять.

Сбоку, совсем рядом, разорвался снаряд, затем видно было, как, задрожав, покачнулась высокая тонкая колокольня и часть ее с грохотом рухнула на землю, поднимая белую густую пыль. Люди шарахнулись в сторону, дико закричал придавленный обозник, и перед глазами мелькнула окровавленная лошадь, у которой осколок снаряда перебил спину.

Открытые ворота… широкий двор… и, мало сознавая, что она делает, «Алешка» быстро продвинулась к воротам и резким движением заскочила во двор. Маленький белый домик примостился в конце его, а около ворот возвышался большой бревенчатый дом с широким крыльцом.

«Алешка» заметалась на месте. У крыльца на привязи стояли оседланные лошади. «Алешка» подбежала к одной из них и, вскочив в седло, натянула поводья. От острой боли в спине меркло сознание.

Чувствуя незнакомого всадника, лошадь резко попятилась назад и забила копытами о крыльцо. «Алешка» натягивала поводья, сдавливала ногами бока лошади. Но она прыгала на месте и, желая сбросить всадника, вздыбилась и громко заржала. От неожиданности «Алешка» свалилась на землю. Из дома раздались мужские голоса, за воротами кто-то выстрелил, слышно было, как в суматохе затопали сапоги.

Собрав последние силы, «Алешка» поднялась с земли и, пригибаясь, побежала мимо небольшого белого домика в густую чащу зелени.

Ветки били ее по лицу, царапали кожу, а она бежала все дальше, пока в бессилии не упало в высокую сочную траву в тени густого кустарника.

Сознание оставило ее.

Когда она пришла в себя, солнце уже высоко стояло на небе. Подняла голову и долго не могла понять, что, с ней случилось и где она. Стрельба затихала, ушла куда-то в сторону, и вблизи раздавались только отдельные выстрелы.

По временам где-то недалеко цокали лошадиные копыта и раздавались людские голоса. «Алешка» долго прислушивалась, стараясь разобрать, о чем кричали. Но кто кричал, было трудно понять. Огляделась кругом. Со всех сторон ее окружал густой кустарник, и сквозь него ничего не было видно. Она выбрала более темную зелень и залезла под нее.

В сумерках совсем близко от себя «Алешка» услышала хруст.

Кто-то осторожно и медленно пробирался в глубь кустарника. Затаив дыхание, она не спускала взгляда с неподвижной листвы. Вдруг листва заколыхалась, и сквозь нее показалась синяя мужская рубаха. Слышно было, как человек постоял на одном месте, а затем осторожно лег на траву.

«Алешка» приросла к земле, глубже запрятала голову. Но так лежать было еще страшнее. Тогда она подняла голову и встретилась с внимательным взглядом больших серых глаз.

Первое желание было броситься в сторону и бежать. Стараясь неслышно двигаться, «Алешка» насторожилась. До нее донесся приглушенный шепот:

— Товарищ!

Сразу спало напряжение. «Алешка» опустилась на траву и рукой поманила к себе человека. У него было круглое молодое лицо, белый пушок на подбородке и всклокоченные цвета соломы волосы.

Он быстро подполз, улегся на живот и слегка улыбнулся.

— Видали мы с женой из домика, как ты пробежал. Искал я, да найти никак не мог, — шепотом сказал он. — Эх, да как тебя измордовали, — с сожалением добавил он, — лица от синяков не разберешь. Как только жив остался?

Человек вздохнул и качнул головой.

— Взял бы я к себе, — наконец сказал он, — да жена у меня такая, что и меня выдаст. Боязно. Есть хочешь? — вдруг предложил он.

«Алешка» кивнула в ответ головой. Только сейчас она ясно почувствовала, что голодна.