Повстанец (СИ) - Уваров Александр - Страница 20

И сам Энко когда-то говорил об этом… Или это тоже часть большого заблуждения?

— Вы уже встретились с теми, кто не остановится перед разрушением нашего Мира, — произнёс после короткой паузы Энко. — Но главное не это. Те, разрушители… Будет возможность, скажи Эвии и всем, кому сможешь: они не монстры. Они люди. У них есть свой мир, свои города, свои дома. Свои семьи и свои дети. Своя любовь, быть может, не меньшая, чем та, что испытываем мы к любимым людям. У них есть свой мир, который они любят и берегут. И поверь, Каэ, они и сами не ведают того, что губят себя…

— Себя?! — воскликнул Каэ. — Какое нам дела до их гибели?

— Ты не прав, Каэ, — с грустной улыбкой возразил ему Энко. — Вот сейчас ты рассуждаешь как они… Не обижайся, ученик, но это так. Они отделяют себя от мира, свой мир — от других миров. Они не ведают, что космос — един, и убивая одну его часть, нельзя сохранить другую. Это их заблуждение. А наше заблуждение в том, что мы, проникая всё дальше и дальше в глубины космоса, вовсе не рассчитывали на встречу с разумными существами, чья мораль будет настолько несовместима с нашей и чья агрессия вынудит нас убивать их… хотя бы из самозащиты.

— Убивать, — прошептал Каэ.

"Не об этом ли я говорил с Эвией?" подумал он. "Мои слова возвращаются ко мне…"

— Придётся делать выбор, — сказал Энко.

И стукнул кулаком по подлокотнику кресла.

— Выбор! Бегство с планеты на планету… а они, наши будущие враги, доберутся рано или поздно и до Зелёного Мира. Эвакуация планеты и отплытие на самые отдалённые острова Вселенной. Либо — бой. И тогда придётся убивать. Есть войны с убийствами, в том числе и невинных, а других войн не бывает. Какое бы совершенное оружие вы не использовали, от греха вам не уйти. И что тогда будет с нашей душой, нашей большой душой? Что станет с Миром?

— Мы справимся, — ответил Каэ. — Конечно, не могу говорить за всех… Но, думаю, мы справимся. Быть может, кто-то из нас и станет убийцей, проклятым… Это будет жертвой, жертвой во имя Мира. Тот, кто будет запачкан кровью, не вернётся назад, не переступит порог своего дома. Он навеки останется там, в космосе… Наедине с собой, со своей войной, со своим грехом и своим подвигом. Прокажённый, вдохнувший воздух войны — он примет на себя удар. А после победы — истребит себя, чтобы не принести в дом войну на подошвах сапог. Так наши предки, возвращаясь с похорон, омывали ноги от кладбищенского песка. Чтобы не указывать путь мёртвым к жилищам живых.

— И ты согласен? — спросил Энко. — Согласен стать прокажённым? Бездомным? Не видеть сына? Не встречаться с семьёй? До конца дней своих оставаться бездомным бродягой? Ведь ты летишь навстречу войне, Каэ.

— Согласен, — ответил Денкис. — Я же пилот, учитель. Любая неполадка с двигателями в какой-нибудь отдалённой галактике может сделать меня вечным странником без единого шанса на возвращение…

— Это — другое! — возразил ему Энко. — Война — не просто катастрофа. Ты и представить пока не можешь, что это такое. Это эпидемия, проказа… Ты ещё не знаешь, что тебе предстоит!

— Мы справимся, — повторил Каэ. — Пилоты, исследователи… Не все же… Нам нельзя бежать, учитель. Страх догонит нас, он летает быстрее наших кораблей. Он будет преследовать нас и наших детей. Страх и стыд погубят нас, как погубила бы нас война. Лучше пусть кто-то останется здесь, в космосе. Зато остальные смогут жить, как прежде…

— Как прежде… — повторил за учеником Энко. — Ещё одно заблуждение, Каэ. После войны никогда не бывает "как прежде". Беллис не оставит нас в покое…

— Ты знаешь о Беллисе? — удивлённо воскликнул Каэ. — О древнем боге?

— И о тех, кто ему служит, — сказал Энко и подмигнул ученику. — Тебе, откровенно говоря, давно пора было бы удивиться, мой ученик. Старый затворник Энко знает о Беллисе, знает о тех, кто уничтожает ваши корабли. Знает о твоём сыне. Хотя… не забыл ли ты, что я умер ещё до его рождения? Какой, оказывется, осведомлённый человек, этот старый, пыльный, да к тому же ещё и мёртвый Энко!

И учитель засмеялся, хлопнув себя ладонями по коленям.

— Мои видения перескакивают из одного времени в другое, — смущённо произнёс Каэ. — Это пространство… тёмное, бесконечное, теперь ещё и враждебное мне — сводит с ума. Я уже не ведаю, где сны, где видения наяву, где ожившие воспоминания моей жизни. Я посетил дни моей юности. Потом мне привиделась свадьба и счастливые дни в домике на берегу озера, такие короткие дни с любимой… Потом я видел сына. Теперь… Зачем ты пригласил меня в гости, Энко? Только чтобы предупредить? Спасибо, но…

— Понимаю, — со вздохом ответил Энко. — Что тебе до моих предупреждений? Ты жив, и тебе нелегко… А я вот, старый и не упокоившийся ворчун, разбираю бумаги, затачиваю тростинки для письма, привыкаю к новому дому… И, ты уж прости, во снах беспокою живых. Поверь, не от скуки. Не потому, что непременно надо озадачить кого-нибудь откровением или смутить душу печальным предсказанием. Не люблю я это… смущать, лишать покоя. В общем, считай, что просто захотелось поговорить. Поговорить о том, что упустил я в прежних своих беседах и о чём теперь горько сожалею. Вот такой вот я, замученный раскаянием призрак. И, ещё раз… Прости, если такой сон пришёлся тебе не по нраву. Ну, не умею я… По другому, наверное, надо было как-то… Не обижайся, Каэ, бестолковый я ещё призрак, опыта маловато. Никак от вас не оторвусь…

Энко виновато развёл руками и добавил:

— Жалко… Жалко вас.

Каэ приложил ладонь к груди в жесте прощения.

— Спасибо… я…

Каэ снова, словно какая-то сила вела его, подошёл к столу с бумагами.

— Что здесь, учитель?

— Не время, — ответил Энко. — Ни к чему тебе знать. Да и вряд ли ты сможешь их прочитать, это очень древний диалект нашего языка. Только вот тронувший эти листы… Как бы древняя мудрость не потребовала слишком высокой платы. и чего тебя тянет к ним?

Энко нахмурился и погрозил Каэ пальцем.

— Давай, ученик, поговорим о чём-нибудь другом… Надоели мне эти разговоры… о грядущем. Давай-ка о семье твоей поговорим. Я ведь, признаться, на самом-то деле не всё знаю, только притворяюсь таким всезнающим. Или о друзьях твоих поговорим.

Энко подмигнул и спросил:

— Не обижаешься на Эвию, что она именно тебя отправила в этот полёт?

— Нет, — ответил Каэ. — Правда… Я же один из самых опытных пилотов в экспедиции, да и летал на кораблях того типа, что и "Декрон". Так что…

— Ты на неё не обижайся, — сказал Энко. — Ей тяжело, очень тяжело. Ей пока одним человеком рисковать приходится, а потом… Ой, я дурак старый!

Энко подпрыгнул в кресле и звонко хлопнул себя по лбу.

— Опять старую песню чуть было не затянул! И чего это меня всё на пророчества тянет? Со всеми так после смерти или один я зануда такой? Ладно, давай лучше о твоей лодке поговорим. Лодку сам мастерил?

— Сам, — подтвердил Каэ.

И провёл пальцами по краю стола.

— Пластик, но почти как это дерево. Даже поверхность шероховатая, как у дерева. Перед самым отлётом на станцию закончил. А потом — экспедиция… В общем, и так понятно. В последний день с сыном на рыбалку хотел отправиться, к Скалистому острову. И, как назло, шторм! И волны такие, ну как!..

Каэ, подбирая сравнение, взмахнул руками, жестом изображая взметающуюся под порывами штормового ветра воду.

Закрыл глаза…

— И ещё я умею стрелять, — быстро сказала Эйни, явно боясь, что сейчас её прервут и отправят обратно к беженцам. — Правда, умею! Вы можете спросить… Да вот любого можете! Я могу вам пригодится, мне…

Опасения её подтвердились. Касси не стал её слушать.

— Я уже говорил, и не раз…

Касси искоса посматривал на палатку, ожидая, когда выйдет Нурис.

Мимо него проходили люди: беженцы шли к входу в шахту. Им, кажется, успели что-то сказать о пути к спасению, даже пытались объяснить, как именно можно будет спастись. Но времени было мало, выступавшие из числа командиров говорили сбивчиво, путались иногда… Возможно, потому, что и сами ждо конца не верили в успех этой рискованной затеи.