Поединок с абвером (Документальная повесть) - Ткаченко Андрей Анатольевич - Страница 7

Подъезжая к зданию комендантской, Шлезингер увидел у входа начальника оперативной службы лагеря оберштурмфюрера Вальтера Зоневальда. «Встречает. Пайчер не забыл предупредить, — подумал Рауль. — Спешит, старый волк, не терпится ему укрепить харьковское агентурное звено. Как-никак резидент — его находка».

С начальником оперативной службы лагеря Шлезингер встречался и раньше, отношения у них, как у представителей служб имперской безопасности, сложились хорошие.

— Рад вас видеть, господин обер-лейтенант! — приветствовал его Зоневальд. — Что привело вас сюда сегодня? Неужели среди этих отбросов надеетесь найти ценный экземпляр?

— Надеюсь, дорогой Зоневальд, очень надеюсь и рассчитываю на вашу помощь, — поддержал его веселый тон Шлезингер. — Собственно, мне кажется, я его уже нашел. В карлхорстском лагере. Но приезжаю туда и узнаю, что мою находку направили к вам «на воспитание».

— Да, оттуда мы получили небольшую партию. Все они дохляки и, на мой взгляд, дойти могут только до крематория, — попытался пошутить оберштурмфюрер, усаживаясь за стол. — Вначале посмотрите карточки!

— Нет, Вальтер. У меня от них в глазах рябит. Да и нужен мне только один, — ответил Шлезингер, доставая записную книжку. — Номер 3721. Кри-во-ру-чен-ко, — по слогам прочел он фамилию. — Вызовите его, а по: а поговорим. Я привез ваши любимые сигары.

Через полчаса в дверь кабинета постучал дежурный:

— Господин оберштурмфюрер, заключенный номер 3721 доставлен!

— Будете беседовать с ним здесь? — повернулся к Шлезингеру Зоневальд.

— Нет, не хочу вам мешать. Надеюсь, у вас найдется свободное местечко?

— Карл, отведите заключенного в девятую комнату, — приказал оберштурмфюрер, — и будьте рядом. Может, понадобитесь.

Когда Шлезингер увидел пленного, он едва сдержал радость. Это был именно тот матрос, которого он разыскивал.

«Криворученко… Криворученко… Криворученко Александр!» — вдруг вспомнил он секретаря комсомольской организации тормозного цеха Харьковского паровозостроительного завода.

Пленный стоял молча, невидящим взглядом смотрел куда-то поверх головы обер-лейтенанта, и лишь тугие желваки перекатывались на худых, обтянутых тонкой кожей скулах.

Открылась дверь, и в кабинет вошел Зоневальд.

— Как вы это находите, господин обер-лейтенант? — проговорил оберштурмфюрер и, подойдя к столу, положил большой, поржавевший, но остро отточенный гвоздь. — Вот, полюбуйтесь! Сунул под нары, когда за ним пришли… Зачем он тебе был нужен, скотина? — Он, внезапно повернувшись, наотмашь хлестнул Криворученко по лицу.

Из разбитых губ потекла тонкая струйка крови. Пленный, казалось, не слышал вопроса, не сделал движения, чтобы уклониться от удара или вытереть кровь, только сильнее сжал зубы.

Оберштурмфюрер снова взмахнул рукой.

— Вальтер, оставьте, — удержал его Шлезингер, — я хочу поговорить с живым, а вы намереваетесь совсем вышибить из него дух.

— Либеральничать нельзя. С ними только так нужно говорить, — уходя, пробурчал оберштурмфюрер.

— Можете сесть, Криворученко, — обратился к матросу Шлезингер. — Разговор нам предстоит долгий и серьезный.

Криворученко презрительно посмотрел на франтоватого офицера, однако покорно опустился на привинченный к полу табурет. «Что-то в его лице есть знакомое», — подумал он.

— Как вы попали в плен и все остальное я знаю, — донеслось до него словно издалека. — Хочу узнать, как вы представляете себе свое будущее. Или вы не стремитесь к нему, а хотите умереть?

— Нет, я хочу дожить до нашей победы, — сверкнув глазами, решительно почти выкрикнул пленный.

— Ну, что ж, если умирать вы не хотите, то нам будет о чем поговорить. Я тоже хочу дожить до нашей победы, — будто не поняв, что имел в виду пленный, ответил Шлезингер. — Вас отвезут в другое место, но я хочу, чтобы вы подумали о своем поведении и о том, как выжить, чтобы дождаться победы. Не торопитесь, умереть еще успеете…

В тот же день военнопленного № 3721 увезли из ораниенбургского лагеря.

Матроса Криворученко поместили на так называемой карантинной ферме № 8, расположенной недалеко от Берлина, в хозяйстве бауэра Крюгера. «Зондерштаб-Р» использовал ее для проверки и обучения будущих агентов разведывательных служб и диверсантов.

Роль сына владельца дома, возвратившегося с Восточного фронта искалеченным и слепым, играл опытный лейтенант абвера. Свою ненависть к русским он вымещал на пленных. В первый же день за незначительную провинность, несмотря на указания обер-лейтенанта обходиться с пленным вежливо, он жестоко избил матроса и запер в холодном кирпичном сарае.

Через несколько часов прибыл фургон, и бунтовщика в сопровождении охраны увезли. Машина остановилась на окраине города у обнесенного высоким забором дома. Матроса провели длинным коридором и втолкнули в комнату.

Кабинет, в котором очутился пленный, представлял собой резкий контраст с камерой, с ее мокрыми стенами и цементным полом. Из-под зеленого абажура настольной лампы лился мягкий свет, около широкого письменного стола стояли большие обтянутые черной кожей кресла. Напротив — такой же диван. В простенке между окнами висела картина, изображающая пейзаж. Чистое розовое утреннее небо, широкое зеркало реки… У матроса она вызвала воспоминание о родной земле, отозвалась болью в исстрадавшемся сердце…

В углу на буфете стоял графин. В нем живым серебром поблескивала вода. Пленного мучила жажда. Вот уже третий или четвертый день ему почти не давали пить. Прошлой ночью в кошмарном сне ему привиделась вода. Она чарующе плескалась в ладонях, переливалась волшебными бликами, а затем как бы растворилась в воздухе. Губы пересохли и потрескались, во рту горело.

Моряк подошел к буфету. Дрожащей рукой схватил стакан, налил воды, жадно поднес ко рту… В то же мгновение слева на стене качнулась человеческая тень.

— Вкусная водичка! Будто из Донца! — послышалось за спиной.

Пленный от неожиданности замер. Сколько продолжался этот нервный шок? Секунду, две, минуту? Капли стекали по небритому подбородку, падали на грудь. Наконец он обернулся. Перед ним стоял загадочный обер-лейтенант, с которым он уже разговаривал в концлагере. Теперь Криворученко узнал его, «Это тот молодой немец Розе, с которым когда-то работали на одном заводе в Харькове…» Он вздрогнул, поставил стакан на столик.

Обер-лейтенант внимательно разглядывал пленного. Все то же бледное симпатичное лицо, большие голубые глаза… Именно таким он видел Сашку на том собрании, когда комсомольцы цеха избрали его своим вожаком.

— А ты не из пугливых, — нарушил молчание обер-лейтенант. — Не каждый в подобной ситуации отважится на такое. У нас за малейшую провинность карают на месте.

— За стакан воды! — уточнил матрос.

— За то, что было в лагере, на ферме, — устремил на собеседника внимательный взгляд офицер. — Ты в лагере поддерживал связь с партийным или комсомольским подпольем?

— Хоть изрежьте на куски, товарищей все равно не выдам, — с вызовом ответил пленный.

— Успокойся. Этого я от тебя не требую. И все же, может, объяснишь, как ты отважился поднять руку на арийца?

— Немного стоит жизнь какого-то пленного матроса…

— Действительно, улов был бы небольшой, — усмехнулся обер-лейтенант. — Ты способен на большее. Поверь, я хочу избавить тебя от неволи.

— Для чего?

— Я могу сделать так, что ты снова станешь человеком, будешь мягко спать, вкусно есть, пить… Не только воду, но и пиво. Немецкое пиво. Но вначале надо убедиться, стоишь ли ты этого. Расскажи, кем был до войны, как попал в лагерь…

Матрос нахмурил брови, его голубые глаза холодно блеснули. Шлезингер отступил на несколько шагов назад, перегнулся через стол и нажал кнопку вызова. На пороге появился солдат.

— Парикмахера ко мне!

— Есть! — щелкнул каблуками охранник.

Обер-лейтенант снова повернулся к пленному: