Прыжок в темноту (Из записок партизана) - Прохоров Николай Николаевич - Страница 4

Ближе всех к люку стоял руководитель нашей группы Александр Ермаков. Он оглянулся назад, скупо улыбнулся и вдруг исчез. В темном проеме люка только мелькнул квадратный мешок парашюта. За ним выпрыгнул радист Васильев, а потом была моя очередь. Я прилагал все усилия, чтобы держаться спокойно. Поспешно приблизившись к дверке, я выпрыгнул — будь что будет! В последнее мгновение прозвучал хороший напутственный голос летчика: «Пошел, ребята, пошел!»

Мы все пятеро сравнительно «кучно» приземлились в лесу. Только наш радист повис на дереве, зацепившись стропами. Мы помогли ему спуститься на землю, а потом Ермаков приказал нам сложить парашюты, забросать их снегом.

…Пестов остановился, надолго замолчал. Он достал из кармана портсигар, закурил:

— Вот эти эпизоды больше всего и запомнились мне за всю войну.

Доктор, ни разу не прервавший его во время длинного рассказа, спросил;

— Скажи откровенно, очень боязно было на землю-то садиться?

— Конечно, трусили, — признался Пестов, простодушно улыбаясь. — Главное дело, внизу черно, ничего не видно.

— Ну, а дальше что было?

Пестов продолжал:

— Мы решили ждать рассвета, чтобы днем разыскать партизан. Замаскировались в густом ельнике, приготовили оружие. Уже начали дремать. Вдруг совсем близко послышались голоса и шаги. К утру подморозило, и наст громко хрустел под ногами. Мы замерли в ожидании.

Люди шли большой группой и свободно переговаривались. Неожиданно один из них сильно, по-разбойничьи, свистнул. Мы не ответили.

— По-русски говорят, — тихо шепнул радист Васильев.

На это Ермаков так же тихо ответил:

— Есть и полицейские русские…

Странно было слышать такое. Не хотелось верить, что человек говорит на русском языке и может выстрелить в тебя.

Командир насчитал восемь незнакомцев, все были вооружены винтовками. Они прошли недалеко от нас. Мы пропустили их, раздумывая, что за люди: друзья или враги?

Через несколько минут в темной глуши леса смолк скрип шагов и голоса. На рассвете, уже с другой стороны, появились еще двое.

— С двоими не опасно, — шепнул Ермаков, — приготовьтесь. — Он выждал момент, потом крикнул: — Стой, стрелять будем!

Те не смутились. Не двигаясь с места, улыбаясь, сказали, что разыскивают парашютистов, приземлившихся ночью.

— Какой отряд здесь расположен? — спросил Ермаков.

— Кутузова, — ответили партизаны. — Кто из вас будет Ермаков?

После довольно длительных переговоров, «хитроумных» вопросов мы убедились, что попали на партизанский отряд.

Мы пришли в лесную деревню Вздружное. В жарко натопленной избе Васильев развертывал рацию, чтобы связаться с Москвой.

С этого утра и началась наша партизанская служба в здешнем лесу.

— Все хорошо, что хорошо кончается, — философски подвел итог пестовскому рассказу Гитарин.

— Теперь давай немного вздремнем, — сказал Пестов, — а то Софрон скоро поднимется.

Охотники устроились возле костре и замолкли. Они знали, что старый Софрон не проспит зарю. А она уже загоралась, славная весенняя заря на добруньских лиманах.

Вот уже два дня Тарас Коптелов ходит хмурый, куда только девалась его обычная веселость.

А всему виной письмо от Кати из деревни Дятлово, принесенное разведчиками. Она, Катя, зовет Тараса домой, в свой партизанский отряд. Да еще стыдит! «Вы, — пишет, — прячетесь всю зиму в лесу, а мы выбили из Дятлова немцев и теперь живем дома, оккупанты боятся дятловского отряда».

Это бы еще ничего. Суть в конце письма. Как бы между прочим Катя сообщает, что Степка Крысин состоит у них теперь пулеметчиком в отряде. Откуда он опять взялся, этот Степка? Тарас хорошо помнит, что его с первых дней войны мобилизовали в армию. Как же он очутился дома, если фронт около Тулы? Из окружения, что ли, выбрался или из плена?

Шофер Степка Крысин еще до войны немало испортил крови Тарасу. Вдруг возьмется приставать к Кате. Шутя, легко заговорит с ней, встретив на улице, пригласит прокатиться на машине. В клубе всегда старался танцевать только с Катей, балагурил. А той и любо. Она словно и не замечает, что Тарас мучается. Сколько было тягостных объяснений. Правда, они в конце концов разрешались примирением. Катя обычно уверяла, что ей совсем не нравится Степка, и Тарас скоро забывал обо всем. Уж слишком он любил Катю.

В землянку сквозь маленький квадрат окна, занесенного снегом, начал пробиваться свет. В железной печке, около которой сидел Тарас, трещали березовые дрова, и отсветы пламени трепетно прыгали по черным бревнам стен. Время от времени красные блики от печи падали на исхудалое лицо Тараса, и тогда на нем ярко выделялись пухлые розовые губы.

Тарас сегодня дежурный по землянке. В его обязанности входит не спать, поддерживать чистоту и тепло в жилище. Печь все больше раскалялась, в жарком воздухе сильнее обозначился запах сохнущих валенок и человеческого пота. Заметив, что многие партизаны перестали храпеть, Тарас понял, что они уже проснулись. Некоторые приблизились к печке, чтобы достать уголек и прикурить.

Чтобы скрыть свое настроение, Тарас стал шутить, вспоминая, как в Дятлове впервые появились фашисты.

— …Бросил фашист, значит, на колесный завод первую бомбу. Она разорвалась, — начал Тарас. — Потом стал кружиться над поселком. Поставил ребром крыло и кружится, кружится, все выше забирает. Только крест на хвосте чернеет. Народ, ясное дело, высылал на улицу, в ужасе глаз не сводит. Вдруг, слышим, мотор притих, и в это время от аэроплана отделилось что-то круглое, большое. Все так и ахнули: огромная бомба! Бабы сразу попадали на землю, юбки на головы тянут, укрываются…

— Сходил бы ты, Тараска, отгреб от окна, — внезапно прерывает кто-то из темноты рассказчика, — может, уже полдень на дворе-то.

— Лежи, не мешай, — с досадой отмахнулся Тарас и продолжал: — Ну, а я, значит, не оробел. Вижу, падает штука эта чересчур медленно. Наверно, думаю, не бомба. Так и есть! Почти около самой земли разглядел: фашист бочку сбросил с самолета. Для озорства, конечно. Как она грохнет посреди улицы! Словно из пушки. Обруча лопнули, днища из уторов повылетели и с визгом…

— Ну и врать ты здоров, Коптелов! — опять послышался тот же голос из угла землянки. — Что мы, как медведи, днем лежим в темноте? Отгреби, говорят тебе, снег от окна!

Тарас сделал вид, что не слышит.

— Только немного успокоились люди, — продолжает он, — вижу, подходит к тому месту, где упала бочка, старик Ермил, мастер завода. Поднял он одну клепку, повертел в руках и говорит: «Моя это работа. У другого мастера званья не осталось бы от бочки. А тут, видишь, только обруча таловые не выдержали. Вся целехонька. Хоть заново собирай». Однако не в том суть дела. По весне, помнится, продал я бочку эту в Брянскую плодоовощ. Город, стало быть, занят немцами. Теперь вскорости сюда надо ждать «гостей».

— Будет те болтать-то, поди очисть снег, — послышался повелительный голос командира взвода Пыжова.

— Да ведь история-то еще не окончена, — неуверенно возразил рассказчик, которому очень не хотелось выходить из теплой землянки на холод.

Командир не повторял приказа, и Тарас понял, что ему не отвертеться. Он умолк, изобразив на лице обиду, стал собираться. Долго разыскивал валенки, потом натягивал ссохшийся полушубок, который гремел на плечах, словно был сшит из жести.

Когда Тарас открыл дверь, в землянку вместе со светом утра ворвался белый вал морозного пара и завихрился вокруг горячей печки. Жилище сразу посвежело, в нем стало легче дышать. На нарах заскрипели доски, начали подниматься партизаны.

Тарас утоптал около окна снег, отгреб от двери и, захватив охапку дров, вернулся в землянку. Но вернулся он не один.