Приручить Цербера (СИ) - Абель Ава - Страница 27

— Подумал, что ты достаточно взрослая для этого.

«Достаточно взрослая, чтобы реалистично оценивать наши отношения? Физическое влечение, притяжение, игра? Или думал, что я сразу прибегу признаваться в любви, как собачонка? У которой ни гордости, ни предохранителей?» Реальность хлестнула плетью, и Настя осознала, что именно так и поступила.

«Ну что ж, раз такие дела, Цербер, тогда давай играть дальше. Ты у меня еще по-другому запоешь, серенаду мне напишешь и татуировкой ее себе набьешь, на свою идеальную спину». Она видела, что Данила испытывает к ней более сильные чувства, чем говорит, и это вселяло в нее уверенность. Новый, короткий, раунд остался за ним, прямо в нокаут послал вредную Аиду. Теперь ее ход.

— Да, я взрослая и благодарить умею, правда? — Она лукаво улыбнулась, потянулась к его рту и провела кончиком языка по нижней губе, услышав приглушенный стон своего мужчины. Она нашла его и не собиралась отпускать, разве что он сам уйдет.

Данила углубил поцелуй и провел ладонями по ее ногам, спине, и выше, обхватывая Настин затылок и заставляя откинуть голову назад; провел языком по шее, от ключицы вверх, прикусил мочку уха, а затем у Цербера начали сдавать тормоза.

С глухим стоном он крепко, почти до боли, сжал пальцами сначала Настин подбородок, будто решая, что сделать с ее ртом, потом переместил пальцы на шею, поглаживая бешено бьющуюся артерию, и посмотрел прямо в глаза. Взгляд у него был затуманенным, а в зрачках Настя видела себя. Данила грубо впился ей в губы поцелуем и жестче притянул к себе второй рукой. Он терял контроль, и, почувствовав это, Аида отцепила его ладонь от своей шеи и сказала:

— Сейчас сюда явится Большой Босс.

— Как скажешь. — Данила явно не услышал ее.

Тогда Настя склонилась к его уху и ехидно прошептала:

— Я ведь могу залететь. Тебя убьют, а я стану матерью-одиночкой с маленьким Церберчиком.

На этот раз Летов остановился: видно, дошло, что Настя больше не реагирует на его ласки и вернулась к подтруниваниям.

Он глубоко вдохнул-выдохнул и уткнулся лицом в изгиб ее шеи.

На этот раз он не стал оправдываться, что у него давно не было женщины. Врать уже не было смысла, они оба прекрасно понимали, что их тянет друг к другу, как магнитом.

***

Завтракали в полдень, когда вернулся ББ. Он сидел во главе стола и читал новости на айпаде, попивая зеленый чай.

Настя отправила домохозяйку отдохнуть, а сама приготовила омлет, тосты и кофе. Уже привычно сыпнула корицы на белую пену: Цербер пил без сахара, с молоком. Себе сделала крепкий американо, принесла все добро в столовую и решила пошалить. Теперь, когда они снова вернулись к безопасной игре, стало легче, ушло напряжение, которое держало Настю в тисках все выходные. Она снова была Аидой, которая что хотела, то и творила.

Настя уселась напротив Данилы, и когда отец, потерянный в виртуальном мире, внимательно просматривал сводку новостей и электронную почту, спросила:

— Как спалось, Цербер? Явился к утру, буйный и злой. Таким макаром я тебя скоро сдам в питомник.

Данила, который за неделю отвык от подколок, подавился и вернул чашку с кофе на блюдце.

— Спасибо, Анастасия, спалось хорошо. Гостеприимство вашего дома иногда поражает, особенно по утрам. — Он ухмыльнулся, и Настя почувствовала, как в душе снова поднимается она — волна удовольствия от безобидных перепалок.

Настя отрезала кусочек тоста, открыла маленькую разовую баночку апельсинового джема, намазала и медленно слизала остатки с ножа. Данила тоже «включил» стального Цербера, а потому даже не дрогнул, но глаз не отвел; проследил за тем, как она облизала губы, и вернулся к своему кофе, а потом и вовсе завел разговор с Большим Боссом. Видимо, решил спрятаться в безопасной зоне.

После обеда все живое в доме потянулось к солнцу, перебравшись к открытому бассейну во внутреннем дворе.

Настя сидела в раскладном полосатом кресле и, скрестив ноги, читала потрепанную годами книгу «Преступление и наказание». Там как раз убили старушку-процентщицу. На ней (не на старушке, а на Насте) были хлопковые шорты и короткий топ, не доходивший даже до пупка. Плавать она не собиралась, поэтому купальник не надела.

Рядом в похожем шезлонге дремал Цербер, хотя из-за зеркальных очков было непонятно, закрыты ли у него глаза.

Большой Босс играл в шахматы с Ниной Михайловной на другой стороне бассейна.

Идиллия. Можно начинать.

— Данила Дмитриевич, у меня к вам вопрос.

Тот не отозвался. Настя огляделась, подняла банку с солнцезащитным кремом и запустила Летову в плечо, прикрытое коротким рукавом летней рубашки. Данила дрогнул и передвинул очки на голову.

— Я слушаю, — сонно сказал он, и Настя пожалела, что разбудила его. Но дело сделано, былого не воротишь.

— Когда я раньше спрашивала у тебя о семье, ты отмалчивался. Могу ли надеяться, что раз мы теперь друзья… ты ведь не отрицаешь, что мы друзья? — Цербер промямлил, что Настя, без сомнения, его лучший друг до гроба. — Ну и отлично. Так вот мне бы хотелось узнать о твоих родителях. Они живут в Москве?

Данила нащупал рукой на земле бутылку воды и отпил.

— Для меня это закрытая тема, — с сожалением ответил он.

— Взамен готова ответить на любой твой вопрос, — пообещала Настя и сделала большие глаза: хлоп-хлоп.

Он обратно надел очки и замолчал так надолго, что Настя заподозрила, что он снова уснул. Но потом Данила скрестил руки на груди и сказал:

— Мой отец — известный пластический хирург, которым восхищаются на работе. Но дома он, сколько помню, был обычным тираном, который бил жену. Он избивал ее вдумчиво, с расстановкой, чтобы на лице, кистях не осталось синяков. Она никогда не отвечала ему, а мне говорила, что любит отца и поэтому прощает его. Ей нравился его статус, их общие друзья, размеренная жизнь и он сам, как ни странно. Когда мне исполнилось четырнадцать, мы сидели в столовой, ужинали. Он начал кричать на мать, и я не сдержался. Сходил за его скальпелем и полоснул мудака по руке, по пальцам. Мать осудила, ведь у отца руки золотые, а я неблагодарный сын; она стала холодно ко мне относиться после того. Когда мне было семнадцать — я заканчивал школу, — ему предложили работу в Штатах в частной клинике, и он согласился. Живет в Калифорнии, зарабатывает бешеные деньги, и она рядом, как всегда. Я плохой сын, потому что не свернул ему шею. Но если бы сделал это, то стал бы плохим вдвойне: меня бы мать не простила, потому что любит явно меньше отца. Вот, собственно, и все.

Во время этой душераздирающей отповеди Настя смотрела на Большого Босса, который за всю жизнь ни разу ее не ударил, не накричал как следует. Теперь она понимала, почему Данила так не хочет разочаровать ББ, почему не воспользовался когда-то доступностью его дочери. Летов умел ценить человечность.

— Твой отец в моей шкале мудаков уверенно занял лидирующую позицию, — сказала Настя. — И мать следом идет. Разве же это любовь? Это раболепие какое-то. Между деспотом-мужем и милахой-сыном я бы не задумываясь встала на сторону ребенка.

Данила усмехнулся.

— Ты считаешь, что я милаха?

— Да ты самый белый и пушистый Цербер, которого я знаю, — Настя сунула книгу за спину и сложила руки на подлокотнике. — Ты с ними общаешься?

— Мать раз в год присылает открытку. Но ты пойми правильно, я ее не осуждаю. Мне тяжело, что не смог вытянуть ее из болота. Но помочь человеку, который не хочет помощи, оказалось очень сложно. Мне осталось только перестать себя винить и принять, что некоторые люди имею право на ошибки, заблуждения и психические отклонения.

— Ты ходил к психологу?

— Да, пять лет. Потому знаю много умных слов. — Он посмеялся с себя, а потом сказал: — Как зовут фотографа, Настя?

— Что?

— Фотограф, который запечатлел тебя для потомков в костюме Евы. Как его зовут?

Настя дала себе мысленный подзатыльник и вынужденно сдалась, пав жертвой собственной забывчивости.

— Саша.

— Какой Саша?