Пять из пяти (СИ) - Уваров Александр - Страница 12

Мишаня приоткрыл дверь камеры (сантиметра на два-три, щёлочкой, намёком) и ушёл.

Тот день до шести тридцати вечера запомнился смутно. Пятнами, кусками.

Молчание, ожидание, короткие провалы в сон. Обед. Рыжий бегал по коридору, а Вероника и Повар занимались… Да нет, какая там любовь! Трахались просто. Без намёков на чувства, без слов, даже самых глупых, никчёмных, пустых; просто так.

Молча, сосредоточенно. Повар выпуклым лбом своим бился о решётку, матерился шёпотом.

Они воспользовались койкой Рыжего, пока этот припадочный бегал по коридору.

Выдавливали остатки жизни…

Минут через десять обессиленный оргазмом Повар хотел было уснуть на Веронике, но она согнала его.

— Рыжий, иди сюда! — позвала она.

— Я исполнен презрения! — ответил Рыжий. — Вы меня ещё узнаете! Солнце жёлтое? Где старший распорядитель? Мой пиджак!

Он стоял у нашей камеры, протягивал руки сквозь решётку, пытаясь отобрать у Карлика чудесный его пиджак, но входить почему-то боялся. Подходил к открытой двери, ругался мерзко, отпрыгивал — снова тянул руки, вытягивал их до хруста в суставах.

— Шут! — дразнил его Карлик.

— Нет, не пойду, — отвечал Веронике Рыжий. — Не пойду к тебе, женщина, ибо лно твой осквернено изготовителем котлет!

Повар устроился прямо на полу. И вскоре захрапел.

Вероника обиделась и ушла к себе. В камеру.

— Я видел! Я мерял! — крикнул ей вслед Рыжий. — От твоей камеры до нашей больше трёх шагов! Я донесу на тебя, гадина! Маленький, отдай мне пиджак… Отдай…

Рыжий заплакал. Потом сидел на полу, в коридоре. Слюнявил палец и рисовал фигуры на кирпичной стене.

Снова сон.

Когда я проснулся, Карлик стоял посреди камеры. Держал часы в руках и следил за стрелками.

— Скоро, — сказал он.

Через десять минут пришли охранники в парадной красной униформе с золотым шитьём, в широкополых чёрных шляпах, украшенных пышными, многоцветными, переливающимися даже здесь, в каземате, даже под светом ламп переливающимися удивительными своими красками павлиньими перьями.

Они встали у камер, по двое у каждой двери.

И пригласили проследовать за кулисы, а господину Карлику…

"Надлежит гримироваться и готовиться к выступлению. Просим, уважаемые, просим!"

Половина седьмого.

Шум нарастал, накатывался волнами, захватывал нас. Мы шли ему навстречу, мы входили в крепнущий гул голосов, шагов, движений, мы с головой погружались в океан театральных звуков, мы шли навстречу нашему сезону, мы близились к нашей сцене, арене, площади.

Мы шли навстречу разгорающимся огням, раскрывающимся цветкам софитов, солнцам прожекторов.

Я видел лица своих спутников. Они были светлыми и счастливыми.

Наши глаза сияли, и шаг наш был всё легче и легче.

— Здесь! — сказал старший охранник и показал на белую линию, проведённую вдоль стены. — Встать здесь, стоять тихо, ждать команды.

Мы выстроились в шеренгу. Повар перекрестился и подмигнул Веронике. Вероника не смотрела в его стороны. Взор её был прикован к золотистой арке — выходу на сцену.

Сразу за аркой тёмной завесой едва заметно колыхалась под лёгким сквозящим ветерком плотная, тяжёлая ткань театрального занавеса.

Мимо нас быстрым шагом прошёл старший распорядитель, бросив на ходу:

— Сейчас установят декорации, спустят кулисы. На сцену пока не выходите, опасно…

Он ещё что-то говорил, но шум, долетавший из зрительного зала, усилился — и слова его, что договаривал он, уже скрывшись из виду в боковом проходе за сценой, я не расслышал.

Мы ждали в странном оцепенении, не шевелясь, так старательно выполняя команду "стоять тихо", что минут через пять дошли уже, не сговариваясь, до деревянной неподвижности, как будто и мы тоже были декорациями для готовящегося выступления, как будто малейшее неосторожное движение наше могло нарушить ту особую атмосферу, тот воздух торжества, радостного дыхания последних шагов (пусть ещё пока не наших, но всё же…), что окружал нас теперь.

Минут через десять мимо нас, грохоча тяжёлыми бутсами, прошли рабочие сцены в сине-оранжевых комбинезонах. Потом протащили тележку, гружёную какими-то деревянными ящиками.

Ещё через минуту откуда-то сверху послышался треск, затем протяжный, жалобный скрип, звон натянутых до отказа стальных тросов — и на сцену, в тёмное пространство между занавесом и незакрытой пока кулисами деревянной перегородкой опустилась какая-то странная решетчатая конструкция, сваренная из тонких, серебристых трубок. В центре этой конструкции (общую форму которой мне так и не удалось определить… даже потом, когда я смотрел на ярко освещённую сцену — геометрический узор серебристых линий был настолько сложен, что взгляд было можно сфокусировать лишь на какой-то части конструкции, а при попытке мысленно выстроить перспективу и сложить в пространстве кусочки, зафиксированные фрагменты мозаики линии сразу же начинали двоиться, отражённая в сознании картина расплывалась, распадалась на куски и строение рушилось в хаос, туманную бессмыслицу) закреплена была огромных размеров лампа, похожая на те, что монтируются в операционных.

Вот только (судя по углу наклона) светить она должна была не сверху вниз, а почти перпендикулярно поверхности сцены. И ещё… Мне показалось, что к лампе не подведено электропитание.

Да, к ней явно не тянулись провода. Разве что у них было очень небольшое сечение и их удалось спрятать внутри металлических трубок?

"Нет" подумал я. "Имитация… Не в глаза же зрителям светить?"

Ещё через три минуты вниз опустили кулисы (кажется, на них был какой-то рисунок, но мне так и не удалось его рассмотреть).

Рабочие вынесли четыре кресла и расставили их полукругом в боковом, скрытом от зрителей пространстве за кулисами.

Теперь общая суета расшевелила нас и мы смотрели на все эти приготовления, вытягивая шеи и даже пытаясь комментировать действия рабочих.

"Не успеют всё подготовить" уверенно говорил Рыжий. "Я время считать умею. Уже без пяти семь, точно говорю! Артистам пора к выходу готовиться".

"Красота!" шептала восхищённо Вероника. "Вот как это всё здорово заблестит, когда занавес поднимут!"

"Бутафория" заметил Повар. "Дешёвая к тому же. Правильно, Рыжий?"

Рыжий не ответил ему. Он считал время.

— Слушайте, друзья мои! — воскликнул неизвестно откуда появившийся старший распорядитель (кажется, выскочил он из какого-то люка, на мгновение открывшегося в полу и захлопнувшегося так быстро, что мы и заметить ничего не успели). — Слушайте внимательно!

Господи! Когда же он успел переодеться? Прежний наряд свой, уже виденный мною позавчера, сменил на чёрный фрак, крахмальную манишку и чёрный же галстук-бабочку. Брюки же на нём были ярко-красные, густо осыпанные мелкими серебристыми звёздами. На правой щеке, чуть пониже глаза, нарисовал себе старший распорядитель маленький чёрный крест.

И он сказал нам:

— Пройдите вперёд. Тихо, не толкаясь, без малейшего шума — садитесь. Кресла расставлены так, что с любого из них видна сцена, пусть не полностью, но достаточно, чтобы оценить ход представления. Каждый из вас получит сейчас портативную рацию и наушник. Вы смотрите, слушаете. Одним ухом улавливаете…

Подошёл рабочий: высокий, флегматичный парень с большим полиэтиленовым пакетом в руках. Рабочий встал у распорядителя за спиной, смотрел на нас сонным и печальным взглядом.

— …что происходит на сцене. Во втором ухе у вас наушник. Вы слушаете мои комментарии. Внимательно слушаете. Как только получаете команду, например: "Рыжий, на сцену!"…

Рыжий вздрогнул и засучил ногами.

— …Нет, стоять! Рыжий, это только пример!

Рыжий кивнул. И улыбнулся.

— …Так вот, тот, к кому обращена эта команда, только он и никто другой, немедленно идёт на сцену и импровизирует. Прощу говоря, работает в контакте со скульптором и вытягивает представление. Спасает, так сказать, ситуацию. Правило вы знаете: тот, кто вышел на сцену — назад живым не возвращается. Скульптор, конечно, позаботится об этом, но главное — ваша игра. Без неё, без талантливой вашей игры — провал. Провал для нас, для вас — забвение. Вы этого хотите?