Алый король (ЛП) - Макнилл Грэм - Страница 57

— Да, у Аримана, — подтвердил Лемюэль. — Он называл ее «Триумфы Висконти-Сфорца». Мне казалось, другой такой колоды не существует.

— Правда, — кивнула Веледа. — Та книжка дьяволовых картинок сделана для людей с золотом и властью. Эта есть колода де Жебелена[90], волшебника второго тысячелетия. Он считал, рисунки на картах придумали древние жрецы Гипта в «Книге Тота»[91].

— Когда-то я искал этот том, — заметил Гамон.

— Лучше для тебя, думаю, не находить его.

Гадалка сдала новую комбинацию. Пробежав взглядом по картам, она покачала головой и убрала листки в колоду.

— Впервые де Жебелен узнал о картах в земле франков, куда их занесли катерические владыки Римея. Он подумал, что колода есть божественная, и написал о ней «Monde Primitif»[92], которая временно погибла в кострах кардинала Танга.

— Временно погибла?

— Воины Тысячи Сынов найти копию в руинах Аккада[93].

— Значит, и ее нужно сжечь, — заявил Виддоусин, шагнув в каюту. Ямбик Сосруко низко заворчал, и басовитый гул отдался в позвоночнике Лемюэля.

Не обращая внимания на воина, карлица продолжила:

— Де Жебелен обнаружить мистическую связь между колодой из двадцати одного Триумфа с Шутом и древним языком ангелов из двадцати двух букв.

— Енохианским, — кивнул Гамон. — Читал в «Liber Loagaeth»[94].

— Не в «Claves Angeliсае»[95]?

— Так и не сумел отыскать ее.

Госпожа Веледа кивком указала на книжные полки.

— Возьми мою.

У Лемюэля отвисла челюсть. Он хотел встать, но Ольгир Виддоусин схватил его за плечо и удержал. Гамон даже не почувствовал, как Волк подошел к нему.

— Никаких книг.

— Но…

— Никаких книг, — повторил фенрисиец и надавил на ключицу Лемюэля так, чтобы тот ощутил боль.

Летописец поднял руку.

— Хорошо, никаких книг.

Ольгир своим вмешательством напомнил Гамону, что он живет под постоянным наблюдением. По сути, с ним обходились, как с пленником.

Карлица пожала плечами и как ни в чем не бывало снова сдала карты.

— Скоро потом безликий предсказатель по имени Эттейла[96] разгадать последние тайны колоды — как заставить ее говорить, но, больше важно, заставить ее слушать.

— Карты не умеют слушать, — возразил Лемюэль.

— Нет? — Гадалка выложила на столик еще восемь листков: семь лицом вниз, один — вверх. — Тебя они уже слушают. Глянь.

Потерев плечо, на котором уже проступил синяк, летописец посмотрел на верхнюю карту. Она прежде не встречалась ему ни в одной колоде, но изображение на ней Гамон узнал сразу же.

Гигантский пик из пыльно-желтого камня. Его вершина пронзает облака яркого коричневого неба.

— Гора, пожирающая людей, — сказал Лемюэль.

«Сколько времени прошло?»

Первыми среди систем доспеха отказали хорологи, поэтому Амон не знал, сколько времени уже разыскивает отца на Планете Чернокнижников. Если судить по скрежету сервоприводов и ржавчине, разъедающей броню, — целые годы.

«Или я только недавно покинул развалины Обсидиановой Башни?»

Время в пределах Великого Океана текло странным образом, и многие легенды повествовали о путниках, сгинувших в темпоральном хаосе. Одни странствовали по волнам эфира лишь день, но по возвращении обнаруживали, что империи, знакомые им, уже рассыпались в прах. Другие, напротив, появлялись из имматериума за века до своего рождения и оказывались чужаками в прежде родном краю.

Заскорузлое от пыли тряпье, которым советник покрыл сбоящие доспехи, затрепетало на ледяном ветру, как только Амон вышел из руин кристаллического храма Гноф-Кеха[97].

До него здесь побывал Циклоп, одинокий и потерянный.

И всюду, где проходил Алый Король, начинались чудеса.

Каждый раз, когда Магнус творил заклятия, эфирные ветра разносили вести о них тем, кому хватало сил и умений понять шепот варпа. Воин шел по следам каждого из подобных слухов, мучимый не только болью в искалеченном теле, но и чувством вины. Амон сознавал, что это из-за него отец поддался безумию.

В своем, казалось, бесконечном походе легионер повидал немало великого и ужасного. Ему открывались грехи прошлого и разнообразные варианты будущей гибели; он видел картины несравненной доблести и страдал, внимая отголоскам невообразимо чудовищных деяний. Амон сражался в бессчетных битвах и повергал орды монстров, но неизменно оставался в двух шагах позади Алого Короля.

Порой в самые мрачные часы советнику казалось, что отец не хочет, чтобы его нашли. Всякий раз, когда подобные мысли всплывали из непроглядных глубин разума, воина охватывало отчаяние, но затем какой-нибудь свежий слух дарил ему новую надежду и побуждал идти вперед.

Так Амон пришел к Гноф-Кеху, младшему павониду, который прежде владел лишь немногими из чар своего братства. Теперь же ветра эмпиреев шептали о том, как он поднял из мертвых десятки тысяч древних кристаллических трупов, чтобы построить титанических размеров оссуарий[98] из переливающегося стекла. Зефиры рассказывали, как Гноф-Кех развязал войну против братьев с Просперо, атаковав их армией неуязвимых существ — ихити, созданных изо льда и дыхания.

Стараясь не поддаваться слепой надежде, Амон счел такие известия ложными, но все же направил «Грозовую птицу» к их источнику, следуя за бормочущими ветерками. Десантный корабль, как и его хозяин, понемногу менялся в этом диковинном мире: силуэтом штурмовик уже напоминал ястреба, а манерой полета — не стремительного хищника, а терпеливого охотника.

Увидев кристаллическую костницу, легионер немедленно узнал в ней творение эфирного искусства Циклопа. Его мощь сверкала во всех отражениях и ярких, как звезды, искорках света на гранях здания.

Гноф-Кех закрыл врата перед пришельцем, поэтому советник призвал свою колоссальную силу и начал разрушать блистающую твердыню по кусочкам. Тогда из распадающейся крепости выступило многотысячное воинство ихити, но помощник примарха оскорбительно легко разделался с этими бесталанно созданными тварями. Их направляла слабая воля, и Амону не составило труда развеять чары, наделившие существ жизнью.

Пройдя через ряды рассыпающейся армии, советник заковылял к башне из чистого сапфира. Гноф-Кех попытался дать ему отпор, но, по сути, только проявил непокорность — он никак не смог бы одолеть адепта с навыками и хитроумием Амона.

Когда советник приставил ритуальный кинжал к горлу врага, тот напоследок поведал о встрече с магом в красном облачении, хранившим при себе серебряный ключ на разорванной цепочке. Чародей прятал лицо под переливчатой завесой и явно обладал невообразимым могуществом, но павонид не знал ни его имени, ни того, откуда он пришел.

Обливаясь слезами, Гноф-Кех рассказал Амону, как лгал безымянному магу о дружбе и братстве, чтобы задержать гостя у себя и раскрыть тайны его дара.

— Слепой глупец, ты ничему не научился, — произнес советник, глубже надрезав глотку неприятеля. — Ты заполучил в союзники бога, и все же я разрушил твои заклятия в одно мгновение.

— Кто это был? — с мольбой спросил павонид; при каждом слове из-под клинка, поворачивающегося в его шее, брызгала струя крови. — Я должен знать.

— Тот, кто породил нас всех.

— Нет! — Вместе с криком изо рта Гноф-Кеха вылетел глянцевито-красный сгусток пенящейся мокроты. — Я его сын… Я узнал бы его…

— Он не узнает сам себя, — возразил Амон, крепче сжав рукоять атама. — И ты — не сын Магнуса.