Пирожок для спецназовца (СИ) - "Янтарна" - Страница 10

После монтажа системы видеонаблюдения Ахим решил дать себе день передышки. Надвигалась вторая волна забот — неделя Сретения. Ко дню встречи Камула с Хлебодарным и лисы, и волки готовились заранее. Города, села и хутора окутывал медовый дух. Медовые кексы с изюмом, щедро напитанным ликером, плотное песочное печенье на меду с курагой, разнообразные медовые пряники — каждый встречал Хлебодарного той выпечкой, которая ему удавалась больше всего. Верующие в Хлебодарного начинали поститься, паства Камула, наоборот, ела мясо до самого дня Сретения, отводя на пост ровно сутки. Легенда о разделенной трапезе и проклятье альф не давала четких указаний о посте. Каждый истолковывал ее по-своему. И паства, и жрецы сходились в одном: в день Сретения и Преломления Хлеба нельзя охотиться и проливать кровь. Именно вид крови и растерзанной добычи подтолкнул Хлебодарного к проклятью. А Камул, ищущий мира, не вступился за альф, отдав их судьбу на откуп омегам.

Неделя поста в детстве казалась Ахиму самым лучшим праздником. Отец старался взять отпуск или отгулы, готовил разнообразную начинку, пек пироги и пирожки, бродя по кухне босиком и напевая псалмы во славу Хлебодарного. Ноздри щекотал сначала запах опары, потом — горячей духовки и теряющего кислинку, запекающегося до корочки теста. К дню Преломления Хлеба отцы пекли вдвоем забавное печенье. Плотное песочное тесто прокручивалось на мясорубке, укладываясь на пергамент толстыми полосками-макаронинами. Отец-альфа крутил ручку мясорубки, отец-омега ловко поворачивал пергамент, закручивая макаронины в корзинки. Каждое печенье украшала щепотка изюма, кусочек кураги или чернослив. Десяток печений всегда относили к алтарю Хлебодарного. Маленький Ахим всегда с трепетом ждал театрализованного представления возле храма. Хлебодарный в белых одеждах выносил к столу горячий пирог, а сопровождающие его омеги расставляли по скатерти тарелки с печеньем и пряниками. Камул, сопровождаемый стаей альф, подходил к пирогу, пробовал отрезанный ломоть, рассыпался в благодарностях. Охоту отступников только озвучивали — и Камул, и Хлебодарный начинали оглядываться, услышав вой и трубный голос умирающего оленя. Слова проклятья падали громко и веско: «Вы, альфы, не смогли удержаться и вкусили крови в час нашей трапезы. Да исполнится воля моя: пусть хлеб встанет вам поперек горла во веки веков. Каждый ломоть обернется куском прогоревшего угля, крошки — золой». После паузы раздавался голос Камула: «Пожалей тех, кто не согрешил и пришел сюда для охраны своих омег». И — веско, на всю площадь — ответ Хлебодарного: «Те, кто любят всем сердцем, примут выпечку из рук супруга или нареченного, не познают горечи и не забудут вкус хлеба».

«Отец перестал печь макаронные корзиночки, хотя не выкинул старую мясорубку, — подумал Ахим. — Давным-давно уже не делали. Надо бы его уговорить, у меня никогда правильно не получалось».

Воспоминания о празднике отхлынули, оставив после себя приятную теплоту. Ахим решил потратить выходной на домашнее хозяйство и напечь пирожков по семейному рецепту. Опару он поставил с вечера. Утром поднялся по будильнику, в половине шестого утра. Замесил тесто, не жалея яиц и растопленного сливочного масла, поставил подходить на солнышке, отмылся от муки и отправился на балкон — пить кофе. Город еще дремал, редкие прохожие спешили на работу, автомобили норовили проскочить пустой перекресток на красный свет. В отдалении послышались знакомые голоса. Шольт тянул гласные, Мохито бурчал. Парочка отправилась на пробежку, в сторону площади. Шольт бежал в теплых тренировочных штанах, тяжелых высоких кроссовках и тонкой белой майке «алкоголичке», обнажающей крепкие плечи и сильную спину. Мохито не изменил своим привычкам — шорты, кеды, плотная толстовка, натянутый на голову капюшон.

— Бу-бу-бу… в клеточку уже нигде нет… хр-хр… а еще два учебника…

— За-а-а-у-у-у… — Шольт зевнул с громким самодовольным воем, — …у-у-тра после смены поедем с ним в торговый центр и все купим. Там отдел учебников.

— Брр… хр… рюкзак?

— Он еще старый не порвал, зачем ему новый рюкзак?

Бегуны свернули за угол, и Ахиму не удалось расслышать ответ Мохито. Под второй кофе голоса вернулись, переговариваясь возле окошка для продажи вчерашних пирожков и кофе на вынос. Ахим дал волю любопытству, взял планшет, на который выводились изображения с камер наблюдения, и включил прямую трансляцию. Шольт держал стакан осторожно, за верхний край, кончиками пальцев. Руки без перчаток были красивыми, словно вылепленными умелым скульптором. Да и в остальном природа Шольта не обделила, разве что на нос лишку отсыпала. Тонкая белая ткань льнула к плечам, широкой груди с четкими мускулами. Соски — крупные, слишком крупные для альфы — темнели, просматриваясь через тонкий трикотаж. Шольт уселся за столик, потянулся, позволяя разглядеть выбритые подмышки. И потер ладонью грудь. От этого движения сосок затвердел, добавляя новую деталь рельефа, и Ахима внезапно бросило в жар — от желания прикоснуться, проверить гладкость кожи своими руками, ощутить скрытую в мускулах силу.

«Надо начинать пить подавитель, — понял он. — Ах, да, в день выпечки нельзя. И в неделю перед Сретением принято обходиться без химии. Ладно, прямо после Преломления Хлеба открою упаковку».

Он выключил планшет и изгнал ненужное томление тела знакомыми делами: поставил вариться полтора десятка яиц, нарубил два пучка зеленого лука для начинки. Тесто поднималось, дрожжевой запах прогонял лишние мысли и Ахим впервые признал новую квартиру своим домом. Готовить на кухне было удобно, уличный шум почти не мешал, духовка разогревалась равномерно.

«Дюжину пирожков отвезу вечером родителям. Дюжину отнесу вниз, угощу Славека, Ёжи, Анджея с Йонашем, если попадутся под руку. Четыре штуки надо Борису с Анной отнести».

Конечно же, к моменту раздачи пирожков в кафетерии собрались все, кого хотелось угостить и даже больше. Мохито с Шольтом, облаченные в экипировку и обвешанные оружием, пили кофе. Анджей обедал и распекал своих заместителей. Йонаш цеплялся к взрослым, жалуясь на спущенный футбольный мяч.

— Домашние? — оживился Анджей, увидев тарелку в руках Ахима. — С чем?

— С яйцом и зеленым луком. Пробуйте.

— А мне? — Йонаш с интересом принюхался.

— Берите, кто хочет, — объявил Ахим и поставил тарелку на стол. — Я для всех принес.

К тарелке потянулись руки. Пирожки расхватали моментально. Альфы переглядывались, пересмеивались. Если бы не в нескольких шагах от Сретения, можно было бы подумать, что Ахим женихов приманивает.

— Вкусно! — провозгласил Йонаш. — Очень вкусно! Пап, хочешь, я тебе немножко начинки выковыряю?

— Не хочу, — Шольт отмахнулся, как будто ему предложили что-то гадкое и неприличное.

Ахим — ни с того ни с сего — почувствовал себя оплеванным и ушел в дом под разноголосую похвалу своим кулинарным способностям. Вечером, в гостях у отцов, он с трудом избежал искушения пожаловаться. Прикусил язык, потом рассказал о Мохито — отец пожал плечами, ответил, что не слышал о таком полицейском от медвежьей общины. Но это, мол, ничего не значит. Медведи скрытны и не любят распространяться о сородичах. Умиротворение, которое Ахим обрел во время готовки, куда-то потерялось. Родительский дом не одарил знакомым уютом. Отец-омега отказался возиться с печеньями-макаронинами — «хлопот много, а вкус такой же, как у обычных». В общем, выходной прошел не без пользы, но и не с желательным итогом. Ахим не чувствовал себя отдохнувшим, и возвращался в свою квартиру, отгоняя притаившееся рядом облачко раздражения.

Ко дню Преломления Хлеба он замотался до крайности. Славек пек медовые кексы, которые раскупались коробками и утаскивались во все отделы и общежитие спецназовцев — хвалили, клялись, что даже крошка в горле не застревает. Кафетерий пропах сладостью, веранду раскалило августовское солнце — навалилась жара. Огнеборцы выезжали на пожары по пять-шесть раз в сутки, звук сирен тяготил, и Ахим начал мечтать об осени. О дождях, которые прогонят с веранды тех, кто сидит за столиками по три часа, покупая один-единственный кофе. О прохладе, которая выстудит квартиру, изгонит дух выпечки, позволит пить чай, завернувшись в плед и разглядывая хмурое небо.