Война Ночных Охотников (СИ) - Афанасьев Роман Сергеевич - Страница 31

И голова его лопнула от заряда картечи, как гнилой арбуз.

Вскрикнув, Кобылин шарахнулся в сторону, вжался спиной в сияющую витрину магазина, окинул затравленным взглядом тротуар. По асфальту шагали мрачные люди, то появляясь в полосах света, то исчезая в темных провалах. Самые обычные прохожие, с сумками на плечах, с пакетами в руках, спешащие вернуться к родному дому.

Нет, это был другой подвал, - вспомнил Кобылин, пытаясь сдержать тошноту. Он только что выбрался из какого-то странного здания, наткнулся на покойника и сбежал. Ему и, правда, было плохо, гораздо хуже, чем обычно. Наверно, это наркота. Как он попал в этот подвал? К девчонке и бородатому хмырю? А Конопатовы? Он с ними пил. На собственной кухне. И они ушли… А он… Там была черная машина. Большая черная машина. Наверно, его увезли. Похитили.

Боль сдавила виски железным обручем. Кобылин застонал, отлепился от стены и вскинул руку, чтобы утереть проступивший холодный пот. Он вдруг понял, что не помнит, что было вчера. И где он был. И где он сейчас. Кошмар возвращался – тот самый сон, который не был сном.

По улице кто-то пробежал, расталкивая прохожих, и Кобылин резко отвернулся, уставился в огромную стеклянную стену магазина, пряча лицо от случайных прохожих. Ему стало страшно. До жути. До дрожи в коленках. Мир в мгновенье ока стал непонятным и пугающим. Чужим.

Алексей поднял взгляд, уперся рукой в прозрачную витрину, пытаясь перевести дух. Глянул в мутноватое стекло и отшатнулся, чуть не сбив с ног сопляка в наушниках, проходившего мимо.

Не обращая на него внимания, Алексей застыл, вытянув руку в сторону стекла. Там, за прозрачной стеной, тянулись длинные ряды со спортивными товарами. Но вчера тут продавали технику. Здесь стояли магнитофоны, телевизоры, чайники. Чувствуя, как у него на голове шевелятся волосы, Алексей попятился, дрожащей рукой тыча в витрину. Потом резко обернулся, в панике зашарил глазами по улице. Показалось – что окликнули. Его. Нет?

Фонари. Фонари были другими. Узкие железные мачты, а не бетонные столбы. Тротуар и, правда, стал шире. И асфальт не был асфальтом. Это был плитка. Мелкая серая плитка, так похожая в темноте на растрескавшийся асфальт.

Мир дрогнул и поплыл, словно попал в облако горячего воздуха. Кобылин сделал шаг назад, чувствуя, как его бьет дрожь. Все не так. Почему перед глазами опять этот проклятый подвал, где он лежал на каком-то столе? Там было что-то важное. Что?

Застонав, Алексей шарахнулся в сторону, закачался, пытаясь совладать с ватными ногами, а потом, прикусив губу, припустил вдоль магазина, стараясь не смотреть на пылающие светом витрины. Вперед. Домой. Ему нужно домой. Быстрей! Темп нужно ускорить. Ускорить темп.

Задыхаясь от боли, Алексей добежал до конца дома, резко свернул, перепрыгнул через маленький железный бортик. Успел отметить, что должен был наткнуться на железные мусорные контейнеры, всегда стоявшие у поворота. Но их не было.

Выкладываясь на полную, Алексей рванул через дорогу, выскочил на газон между домами, и с разгона вбежал на детскую площадку. Качели, карусель, турники, под ногами что-то мягкое – на том самом месте, где должен стоять подгнивший забор, ограждавший бывшую хоккейную площадку, летом становившуюся футбольным полем.

Обмирая от ужаса, Кобылин проломился сквозь нагромождение железных турников и детских горок, расцарапав руки и набив пару синяков. Выпутавшись из лабиринта искореженного металла, превратившегося в непроходимую ловушку, Алексей, всхлипывая, рванулся к знакомому подъезду. Его кто-то звал, но он уже не обращал внимания. Кто-то шептал ему в уши, хватал за плечи, драл острыми когтями спину. Но он не останавливался. Шел домой. Просто шел домой, черт вас всех возьми!

У дорожки, ведущий к дверям подъезда, Кобылин остановился как вкопанный. Ноги приросли к земле, а руки, которыми он себя обхватил, свело судорогой. Раскачиваясь от порывов невидимого ветра, он впился взглядом в окно рядом с козырьком подъезда. Его собственное кухонное окно.

Внутри горел свет. Не тусклая одинокая лампочка под потолком, а приличная стеклянная люстра. Вместо штор окно прикрывал узорчатый прозрачный тюль. А за ним, там, на кухне, скользили тени. Высокая, широкоплечая, маячила где-то у дальней стены, у мойки. Хрупкая и изящная металась от шкафа к столу и обратно. А там, за столом, кажется, была еще одна тень – маленькая, почти незаметная.

Кобылин застонал, чувствуя, как по груди течет что-то теплое и липкое. На секунду ему представилось, что он заглянет в окно и увидит… Что? Собственное лицо? Это безумие. Сумасшествие. Так не бывает. Он все еще под наркотой. Уроды Конопатовы! Мало им было водяры, так они еще дурь притащили.

Взгляд Алексея скользнул по стене. На белых кирпичах виднелись едва заметные темные разводы, как будто из окна бил столб пламени, пачкая стены жирной черной сажей. Захрипев, Кобылин прижал руку к груди. Пламя. Он помнил пламя. Квартира горела, превратившись в доменную печь. Он выпрыгнул в окно – в это самое окно – рыбкой. Упал прямо тут, в палисаднике, в снег. И сразу выстрелил.

Вскрикнув, Кобылин шарахнулся в сторону, схватился обеими руками за вспыхнувшую болью голову. Он не делал этого, не делал! Он… Застыв, Алексей поднял голову и, обмирая от ужаса, бросил взгляд на целое кухонное окно, вокруг которого виднелось размытое черное пятно. Это не его дом – с отчаяньем понял он. Не его дом. Дома у него больше нет. Сгорел.

Осознание этого было болезненным, как удар в лицо. Внутри что-то сломалось, стена рухнула, и сквозь обломки хлынул поток картинок и голосов. Задыхаясь от боли, Кобылин шагнул назад, налетел на маленький железный заборчик, споткнулся об него и рухнул спиной на газон.

Он упал. Но продолжал падать. Перед его глазами вспыхнуло пламя. А он – упал с шестого этажа. Ударился затылком, и – умер. И продолжал падать. Удар в грудь. Это чей-то острый меч, сверкающий и острый. Боль – как будто голыми руками вырывают сердце. И он умер. Воняющая гнилым мясом пасть впивается в лицо, рвет его в клочья, и он снова умирает. Перед глазами горят паруса, корабли тонут, взрываются, он захлебывается водой, умирает - под визг тормозов и звон стекла. Удар, кто-то кричит, а он, он опять умирает. Он снова упал, сломался, умер. И умер. И еще. И снова. Умер.

Вскрикнув, Кобылин приподнялся и вцепился заледеневшими ладонями в забор. Мир перед глазами кружился и раскачивался, как лодка в шторм, на борту которой, он, кстати, умер. Привычный двор поплыл, сменяясь странной картинкой черного мертвого леса. Алексей вскочил на ноги и застонал. Он не понимал, что с ним, не мог отличить реальное от нереального. Выставив перед собой руку, побрел вперед, спотыкаясь на каждом шагу. Видения преследовали его, заставляли вздрагивать и ежиться, как ударов. Хуже всего были голоса – они кричали, меняя тональности и громкость, как зажеванная магнитная лента. Их были сотни. Тысячи. Но хуже всего был один, который кричал прямо в затылок, да так, что каждый звук отдавался ударом молота. Хриплый, воющий, надсадный голос, настойчивый, сводящий с ума, он, то становился громче, то терялся в общем хоре. Но голос всегда возвращался. Всегда.

Ноги больше не подчинялись Алексею. Его шатало из стороны в сторону, а руки болтались вдоль тела, как у марионетки с обрезанными ниточками. Правая нога шла налево, левая направо, он развернулся, влетел в паутину железных лестниц, ударился, вскрикнул от боли. А потом и от страха, когда его рука сама по себе вцепилась в железную перекладину. Второй рукой Кобылин ухватил самого себя за запястье, отодрал мятежную руку от железной скобы, зажал ее под мышкой и бросился прочь из страшного лабиринта.

Голоса кричали и стонали, требуя неизвестно чего – Алексей не мог разобрать слова. А самый настойчивый - шептал про подвал. Там, в подвале, было что-то важное. Нужно было вспомнить – что. Он что-то видел там. Очень важное. Конопатова? Со шприцом? Да! Этот гад точно уколол его какой-то дрянью! Теперь все понятно. Ясно, как божий день. Это пройдет. Наверное. Чуть позже. Надо только переждать. Надо убежать. Мне надо убираться отсюда. Убираться прочь от дома. Потому что они придут за ним сюда. В этот дом.