Здравствуй, незнакомец (ЛП) - Клейпас Лиза - Страница 56

Он был бледен и обессилен, его скулы резко выделялись на лице, глаза казались чересчур синими. Он был прекрасен. Итан был жив, дышал и принадлежал ей. Между ними пробежала привычная интимная искра, ни с кем ещё у неё не устанавливалось такой незримой связи.

– Рэвенел рассказал мне, что произошло, – сообщил Итан, – но я хочу узнать подробности от тебя.

– Если он выставил меня злобной мегерой, – сказала она, – не уверена, что не согласилась бы.

– Рэвенел сказал, что ты была храброй и мудрой, как Афина. Он испытывает глубокое уважение по отношению к тебе.

– Неужели? – Заявление удивило Гарретт. – Я никогда так не сомневалась в себе, как в последние несколько дней. И не боялась. – Она тревожно посмотрела на него. – После того, как рана заживёт, эта сторона тела может остаться менее выносливой и подвижной. Ты всё равно будешь находиться в лучшей форме, чем среднестатистический мужчина. Но могут пройти месяцы, прежде чем ты перестанешь ощущать колющую боль при подъёме руки. Я знаю, что ты не привык к любым слабостям. Если завяжется драка, и кто-то ударит в районе, где находилась рана...

– Я буду осторожен. – Итан криво усмехнулся и добавил: – Я чертовски точно не стану нарываться на драку.

– Нам придётся остаться здесь, пока ты не окрепнешь. Как минимум на месяц.

– Я не могу так долго ждать, – тихо отозвался он.

Они оба замолчали, осознавая, как много им ещё предстояло обсудить, но негласно соглашаясь, что это может подождать.

Гарретт осторожно просунула руку в разрез ночной рубашки на груди Итана, чтобы убедиться в сохранности повязки. Он накрыл её ладонь своей, прижав к тёплой, покрытой лёгкой порослью груди. Гладкие грубоватые волоски, на которые она не обращала внимания во время лихорадки, теперь, когда они коснулись костяшек её пальцев, показались очень соблазнительными и пробудили рой бабочек в животе. Свободной рукой он обхватил её затылок и притянул к себе.

Помня о состоянии Итана, Гарретт целовала его легко и осторожно. Его губы были сухими и горячими, но не из-за лихорадки... этот здоровый жар тела, который она так хорошо помнила, был чисто сексуальным. Она не удержалась, и открылась навстречу мягкому напору его рта, различая привкус чая с сахаром и искушение его собственного вкуса... О Боже, она никогда не думала, что снова это испытает. Поцелуй стал глубже, порочное эротическое удовольствие обволакивало Гарретт словно бархат. Она попыталась оборвать поцелуй, но хватка Итана не ослабевала, а Гарретт не осмелилась толкнуть его в грудь, причинить тем самым боль. Одна минута сменяла другую, пока Итан нежно и соблазнительно покусывал её губы.

Слегка опьянённая страстью Гарретт увернулась от его рта и успела выдохнуть:

– Ради Бога, ты был на грани смерти несколько часов назад.

Опустив ресницы, он уставился на местечко у основания её шеи, где бешено бился пульс. Итан лениво исследовал пальцем небольшую впадинку, нежно её поглаживая.

– Я в одной постели с тобой. Чтобы не возбудиться, мне нужно быть мёртвым.

Гарретт кинула быстрый взгляд на приоткрытую дверь, не забывая, что проходящий мимо слуга может их увидеть.

– Повышенное кровяное давления может в буквальном смысле тебя убить. Ради твоего здоровья любая сексуальная активность под запретом.

Глава 20

Итану понадобилось около двух недель, чтобы её соблазнить.

Гарретт составила точный график его выздоровления. В первый день ему разрешалось сидеть в постели, опираясь на подушки. На четвёртый или пятый он мог встать с кровати и час посидеть в кресле, один раз утром и один раз днём. И только через месяц, сообщила ему Гарретт, Итану будет позволено перемещаться по дому без посторонней помощи.

По большей части, они оба были предоставлены сами себе, поскольку Уэст занимался проблемами, которые остались нерешёнными во время его пребывания в Лондоне. Он общался с арендаторами и помогал благоустраивать их земли, а также следил за эксплуатацией недавно приобретённой техники для сенокоса. Обычно Уэст покидал дом на рассвете и не возвращался до ужина.

В отсутствие обычных обязанностей у Гарретт оставалось больше свободного времени, чем, по её воспоминаниям, даже в детстве. Она проводила почти каждую минуту с Итаном, который восстанавливался с удивительной скоростью. Его рана заживала без следов инфекции, а аппетит вернулся в полной мере. Диетические блюда, присылаемые из кухни, говяжий бульон, бланманже, желе и пудинги, были решительно отвергнуты в пользу обычной пищи.

Поначалу Итан много спал, особенно потому что препараты, которые Гарретт вводила ему от боли, делали его вялым и расслабленным. В течение нескольких часов, пока он бодрствовал, она сидела у его кровати и читала вслух "Гамлета", последние выпуски "Таймс" и "Полицейского Вестника". Гарретт обнаружила, что суетится вокруг пациента с едва сдерживаемой радостью, делая для него всякие мелочи, поправляя покрывала, следя за тем, что он ест и пьёт, разливая дозы тоника в аккуратные маленькие чашечки. Иногда она сидела у кровати, просто наблюдая за тем, как он спит. Гарретт ничего не могла с собой поделать, после того, как чуть не потеряла его, она получала огромное удовлетворение от того, что он уютно лежал в безопасной постели, умытый и хорошо накормленный.

Итан, должно быть, находил её внимание удушающим, любой мужчина счёл бы его именно таковым, но он ни разу не возразил. Гарретт часто ловила его на том, что он наблюдает за ней со слабой улыбкой на губах, пока она занималась мелкими хлопотами: переставляла медикаменты, сматывала в рулоны недавно простерилизованные бинты, орошала карболовым спреем комнату. Итан, казалось, понимал, как сильно она наслаждалась, а скорее нуждалась, в ощущении того, что всё находится под её контролем.

Однако, на второй неделе Итан настолько утомился сидеть в заточении, что Гарретт неохотно позволила ему покинуть кровать и посидеть на небольшой террасе второго этажа с видом на обширные сады поместья. Итан развалился, как дремлющий тигр, греющийся на солнышке. Он не надел рубашку, а рану покрывал только лёгкий слой марли. Гарретт с удивлением заметила нескольких горничных, собравшихся у окна гостиной наверху, откуда открывался обзор на террасу, пока миссис Чёрч не прогнала девушек прочь. Вряд ли их можно было винить за то, что им хотелось взглянуть на полуодетого Итана с его чернявой внешностью и превосходными физическими данными.

Один за другим тянулись ленивые солнечные дни, и Гарретт пришлось приспособиться к размеренному темпу жизни Приората Эверсби. Другого выбора не оставалось. Здесь, где когда-то мощные стены служили обителью для не менее дюжины монахов, а камины в общих комнатах были размером с человеческий рост, время текло по-другому. Присущий Лондону, постоянный грохот локомотивов, тут слышался редко. Вместо этого в живой изгороди исполняли трели пеночки и соловьи, в ближайшем лесу раздавался стук дятлов, а на ферме - ржание лошадей. Издалека доносились удары молотка и шум пилы, где плотники и ремесленники работали над южным фасадом здания, но это и близко не напоминало суматоху, творящуюся на общественных стройках Лондона.

В Приорате Эверсби на стол накрывали два раза в день: во время плотного завтрака и гедонистического ужина. В промежутках, оставшаяся еда была искусно организована на буфете у стены. Изобиловали сливки, масло и сыр, сделанные на молоке из-под коров, пасущихся на летней травке. Почти каждый раз подавались сочный, нежный бекон и копчёная ветчина, либо самостоятельно, либо в салатах и в составе острых закусок. Всегда присутствовали овощи с огорода и спелые фрукты из садов. Привыкшей к быстрому приёму спартанской пищи дома Гарретт приходилось есть медленно и задерживаться за столом. В отсутствие графика или обязанностей, в спешке не было необходимости.

Пока Итан спал днём, она выработала привычку ежедневно прогуливаться по парадным садам поместья. Летние цветники поддерживались в прекрасном состоянии, но намеренно имели слегка неаккуратный вид, что придавало небрежное очарование контрастирующему строгому дизайну садов.