Орлята
(Рассказы) - Киласония Нази - Страница 5

Нет, Пашка не мог больше тратить времени зря. Он приказал всем вооружиться, и уже через каких-нибудь полчаса его войско собралось на дне Вшивой балки. Мишка Аршин успел сбегать на соседнюю шахту и привести еще человек восемь отчаянных ребят.

Отряд принял грозный вид. У Володьки Деда висел на ремешке тяжелый кистень — дубинка с шишаком, утыканным гвоздями. У Кольки Штейгера из-за пояса выглядывал ржавый меч-секира. У Верки в руках была кочережка, а у самого Пашки — грозное шахтерское оружие — обушок.

Ребята исподволь любовались своим предводителем. Крепкий, скуластый, с упрямыми нахмуренными бровями, в широченных штанах, причем одна штанина засучена до колена, а другая болталась. Вожака в нем выдавала твердая командирская нотка, привычка приказывать. И не беда, что из-под колпака торчали большие уши, точно ручки от кастрюли, зато грудь нараспашку, несмотря на холод, а на груди не было крестика, как в проклятые царские времена.

Пашка приказал Верке взять в сундуке у матери красный лоскут — надо же знамя! Колька Штейгер написал на красном флаге под диктовку Пашки: «Прочь, вампиры, — юный пролетарий идет!»

Скоро отряд выступил в боевой поход. В степной дали виднелся помещичий особняк с белыми колоннами. Держитесь, буржуйчики, пошел на вас сам Пашка Огонь!

На подступах к особняку Пашка приказал рассыпаться в цепь и, укрываясь, кто за чем может, приближаться к неприятельской крепости. Правда, крепость выглядела мирно: нигде не было слышно голосов, словно жители ее спали или, чего хуже, молились богу, как в тот раз, когда Пашка заглянул к ним в окно. «Если так, тем лучше», — решил Пашка и тихим свистом подал сигнал: ползком окружать буржуйское укрепление.

Пашка знал, что в помещичьем доме, кроме буржуйских детей, живет высокая тетка в очках на носу. Пашка называл ее про себя таранкой. Потом пригодилось Веркино слово — мадмазель. Так сложилось прозвище «Мадмазель Таранка». Больше всего беспокоил Пашку генерал, у которого имелось ружье. Как бы не застрелил кого-нибудь из ребячьего войска. О себе Пашка не беспокоился. Он не боялся ни бога, ни черта.

Пашка полз впереди всех. За ним, путаясь в длинной юбке до пят, ерзала по земле животом Верка со знаменем в руке. На ее лице было столько ответственности, что глаза таращились, а рот открылся, точно дупло.

Пашка обдумывал план атаки. Он передал по цепи, чтобы правое крыло под водительством Володьки Деда пробивалось в дом через парадную дверь. Левое крыло, которым командовал Аршин, должно было окружить дом со двора — там тоже была дверь. Сам Пашка выбрал себе наиболее опасный и трудный путь: ворваться в крепость через окно. Но когда до имения оставалось не более десяти шагов, Пашка не смог сдержать азарта и, ломая все планы атаки, закричал «ура!» и первым бросился к парадной двери. Ребячье войско, сбитое с толку неожиданным маневром командира, вразнобой бросилось за ним, разноголосо горланя.

Пашка с ходу рванул парадную дверь, но она оказалась на запоре. Тогда он бросился к самому крайнему от двери окну и с размаху обушком ахнул по раме. Пашкины воины камнями и палками разбивали другие окна, зазвенели стекла, запищали и заплакали в доме детишки, но ничто не остановило продвижения ребячьей шахтерской армии в глубь вражеской территории.

К счастью, высокие барские окна не были закрыты изнутри ставнями, и Пашка, разбив одну раму, вскарабкался на подоконник и проник в дом.

Мадмазель Таранка, окруженная визжащими ребятишками, кинулась спасаться. Она заскочила в одну из комнат и заперлась там вместе с перепуганными насмерть сиротами. Только что стояли они на молитве перед распятием Иисуса. Никто из них так и не успел сообразить, что же произошло: лишь видели, как в разбитом окне появилось какое-то черное чучело со свирепо выпученными глазами, а за ним другие, не менее страшные рожи. Может быть, это явился сам Сатана, против которого они только что творили мирную молитву. Они едва успели забежать в комнату, как Сатана спрыгнул с высокого подоконника на пол, а за ним, как горох, посыпались отовсюду чертенята, вооруженные бог знает чем. Дети, перепугавшись, вцепились в юбку своей воспитательницы и не знали, не ведали, какой тарарам поднялся в их доме.

Пашка обрушился со своим воинством на барское имение, как грозная пролетарская кара, как ураган. За какую-нибудь минуту-две особняк был взят штурмом.

Пашка проявил себя неплохим полководцем, он знал, что перво-наперво нужно уничтожить главные силы противника, бородатого генерала с ружьем, который в это время подметал веником коридор. Пашка налетел на старика, свалил его на пол, скрутил руки назад, а Мишка Аршин уселся на грудь генерала и, вцепившись левой рукой в горло, правой с натугой втискивал ему в рот кляп из фуражки с золотыми позументами.

— Та що вы робите, босота несчастна?! — хрипел генерал, вырываясь и мотая головой.

Но Пашка крепко держал его. У Пашки давно копилась против генерала злость, и врагу не было пощады. Так и бросили его ребята на полу у двери, со связанными за спиной руками. Изо рта у генерала торчал скомканный золоченый картуз, как будто старик жевал его, жевал, да не мог справиться — заморился.

По всем военным правилам Пашка выставил на крыше дома дозор. Часовому сказал:

— Стой и смотри! Если кто будет приближаться к дому, дай сигнал, — а сам кинулся искать Мадмазель Таранку. — Бей их, где они тут заховались! — кричал он.

Мишка Аршин подбежал к двери, за которой укрылись дети и Таранка, загрохотал кулаками, заорал:

— Вылезай, буржуи, всех перебьем!

Но тут ребята увидели на стене огромную, от пола до потолка, картину, изображавшую царя Николая II. Верка первой кинулась к портрету, но не могла свалить. Ей помог Володька Дед, а потом и Колька Штейгер. Когда золоченая рама с царем грохнула на пол, Пашка наступил на портрет ногой и стал выдирать царя. Подбежала Верка, прыгнула на портрет. Они вмиг растерзали царя на части так, что на одном куске оказались сапоги царя, на другом — половина лица с ухом, а на третьем — усы и грудь в медалях.

— Бей, ломай, не жалей буржуйское добро! — командовал Пашка и замахнулся было обушком на высокое красивое зеркало, собираясь садануть по нему так, чтобы осколки брызнули по сторонам, но вдруг замер с занесенным обушком: первый раз в жизни он увидел свое отражение и оторопел, глядел как завороженный и не мог оторвать взгляда, узнавал и не узнавал самого себя. Так вот, значит, какой он есть! Чудно — глядит из зеркала чумазая рожа. Сам не зная почему, Пашка вдруг застыдился самого себя, медленным движением снял колпак, не спеша вытер им страшенное свое рыло, но оно не стало чище. И как-то вдруг все перевернулось в душе, потух азарт, и Пашка впервые вспомнил о том, где он и зачем сюда пришел. Перепугал людей, побил стекла, учинил разгром, а зачем?..

Как — зачем? Пашка растерялся только на мгновение. Он увидел, как Верка стащила кочережкой с подставки бронзовое распятие Иисуса, и закричал одобряя:

— Правильно, Верка, чего они тут, буржуи, богу молятся!

— Пашка! — звал из соседней комнаты Мишка Аршин. — Я ихнюю музыку нашел!

Пашка побежал туда и увидел черный блестящий ящик на пузатых точеных тумбах. Ребята называли его роялем.

— Вот послушай! — и Мишка принялся лупить кулаками по белым, как зубы, клавишам, отчего рояль рокотал басом. — Громи буржуйскую музыку! — и Мишка Аршин размахнулся, чтобы ударить по блестящей крышке рояля, но Пашка остановил его:

— Не трожь!

Хрустя осколками битого стекла, Пашка ходил по барским хоромам, как грозный завоеватель. В первую очередь ребята реквизировали продукты: в судке на кухне обнаружили остаток молока, и ребята велели Верке допить его. В кульке на полке нашли крупу. Володька Дед сунул кулек в карман, но, когда бегал по ступенькам лестницы, крупа высыпалась на ковровые дорожки тоненькой струйкой.

Больше всего они обрадовались хлебу. Тут же разломили его на куски и стали жевать с жадностью. Колька Штейгер притащил откуда-то банку с маслом и, хотя оно не очень хорошо пахло, макал хлеб и причмокивал от удовольствия.