Огни Новороссийска
(Повести, рассказы, очерки) - Борзенко Сергей Александрович - Страница 21

— Далеко до Днепра? — спрашивали они.

Через двадцать километров увидели арбы, несущиеся навстречу вскачь. В арбах сидели женщины и дети, перепуганные погонщики что есть силы нахлестывали кнутами коней.

— Немцы! — крикнул какой-то дядько в барашковой шапке. Но мы уже сами увидели мотоциклистов, — видимо, разведку.

Шофер развернул грузовик, и мы помчались назад. Над нами тонко, словно оборванная струна, пропела пулеметная очередь.

Вернулись в Новую Каменку, забитую голодными, истерзанными сомнениями и страхами, беженцами. Одолеваемые смертельной усталостью, они лежали на земле и никак не могли уснуть. В селе полная неразбериха. Трактор тянет куда-то подбитый танк, облепленный мальчишками. Четыре мотоциклиста ищут хозяйство какого-то Маценко, с подвод разгружают инженерное имущество, новенькие киркомотыги, запаянные цинки с патронами и ящики пустых пивных бутылок — говорят против танков. Я знаю, что бутылками с горючим наши бойцы сожгли немало немецких танков.

Неожиданно встретили Шепетова. Генерал был раздражен, посмотрел на огромную толпу людей, собравшихся на площади.

— Не успеют перебраться на ту сторону Днепра… Оставляю для прикрытия потрепанную роту, а всего на один гвоздь не повесишь.

Несмотря на множество народа, село придавила кладбищенская тишина.

Одна рота из шепетовской дивизии поспешно готовила оборону. Кто-то проговорил в темноте:

— Вот рою окоп на сто лет, без ремонта.

Меня всегда удивляло обилие отступающих войск, в то время как противника часто сдерживала всего лишь жидкая цепочка бойцов, зачастую находившихся за пятьдесят метров друг от друга.

— Дорого достанется Гитлеру Днепр, — сказал Шепетов, садясь в свою пробитую осколками «эмку». Это был человек, уверенный в своей силе. Даже поражения в боях не смогли поколебать его волю.

В редакцию доставили приказ коменданта второго эшелона — двигаться южнее, на Качкаровскую переправу. Я получил под свое начало автобус со всеми редакционными девушками — машинистками и корректорами — и присоединился к колонне.

В дороге автобус испортился. Девушек пересадили на подвернувшийся грузовик, а я и шофер Марков остались в степи. Позади мигали ракеты, слышалась винтовочная стрельба, невдалеке ухала сова.

Мимо на мотоциклах проехала немецкая разведка, не обратив внимания на автобус — по дороге стояли десятки брошенных машин.

— Уйдем? — предложил шофер, и в широко раскрытых глазах его застыл вопрос.

— Приказываю чинить машину. — Я лег на землю, вслушиваясь в звуки ночи, остро всматриваясь в тревожную темноту.

На рассвете Марков починил мотор, и мы доехали до Качкаровки. На окраинах села стояло несколько тысяч свезенных сюда тракторов и комбайнов. Возле них на всякий пожарный случай лежали бочки с керосином, Стоило поднести спичку, чтобы лишить оккупантов такого богатства. Было ясно, что весь этот огромный парк машин не удастся переправить через реку, но механики МТС, сопровождавшие машины, все еще надеялись на какое-то чудо, ждали паромов, которые должны были прибыть с верховьев Днепра. Говорили о якобы начавшемся наступлении Красной Армии. На грандиозной дорожной спирали одна к одной стояли десять тысяч военных автомашин. Переправляли их на левую сторону Днепра на двух допотопных баржах, служивших раньше пристанью. Каждая баржа брала дюжину грузовиков.

Все торопились поскорее попасть на баржи, мешали друг другу, тревожно поглядывали на небо. Кавалеристы переправлялись вплавь на лошадях. На берегу валялись опрокинутые каюки без весел.

Несколько работников МТС смастерили плот и перевозили на нем комбайн «Сталинец». Всем хотелось курить, но газет не было, и на перекур пошли свернутые трехугольником письма.

Невольно я залюбовался Днепром, вдыхая теплый, вяжущий запах нагретой солнцем лозы — запах моего детства. Неужели и Днепр будет бессилен задержать орду фашистских насильников и грабителей? Я верил в могучую силу русской реки, меня только пугал оставляемый берег. Он был крут и высок, и я думал о мужестве солдат, которым придется форсировать реку и возвращать Родине этот каменистый берег, который отдавали сейчас без боя.

Командующий наделил коменданта переправы неограниченными правами. Это был бледный невысокий человек в очках с двумя шпалами на петлицах, чем-то напоминавший капитана Барховича, тоже коменданта переправы.

При помощи начальника политотдела армии — полкового комиссара Миркина — редакции удалось переправиться сравнительно быстро.

Все ожидали увидеть на том берегу колючую проволоку, бетонные сооружения, железные капониры, но ничего этого не оказалось.

Шесть суток переправляли машины, и ни один самолет фашистов не появился в небе. Противник оторвался от нашей армии, словно провалился сквозь землю. Потом оказалось, что все силы его были брошены на Днепропетровск и Каховку.

Немцы переправились через Днепр там, где его в свое время форсировал Фрунзе.

Ночью я пошел к Днепру, как всегда, гордому и величавому, сел под кустом плакучей ивы, посмотрел на высокий, недавно оставленный берег и впервые за последние двадцать лет заплакал.

Сколько я так просидел, не знаю, только к моим ногам стала прибывать вода, и показалось мне, что все слезы украинского народа хлынули со всех городов и сел в могучую реку.

Мимо, позванивая шпорами, прошли два артиллериста. Колючий ветер, настоенный на горькой ивовой коре, донес обрывок фразы:

— Взорвали днепровскую плотину…

Стало нестерпимо горько и тяжело.

1941 г.

События разворачиваются настолько быстро, что я не успеваю всего записывать и веду лишь беглые заметки в записной книжке.

Сегодня мне удалось достать «Правду» за 9 августа. Оказывается, в ночь с седьмого на восьмое наши самолеты впервые бомбили Берлин.

На левой стороне Днепра автобус безнадежно испортился. Все редакционные машины уехали, а я и шофер Марков остались на берегу. Правда, Жуков пообещал, как только они разгрузятся в селе Рубановке, прислать машину и тащить автобус на буксире.

— В полную воду за рекой не ночуй, — напомнил Марков.

Несмотря на трудности отступления, редакция до сих пор не потеряла ни одной машины. Газета выходит без перебоев. Где бы мы ни были, газета печатается и доходит к бойцам.

Ночью невдалеке от автобуса из гибких ивовых кустов через каждый час взлетала яркая ракета. Мы с Марковым напрасно всю ночь искали ракетчика, ракеты взлетали из автоматических пружинных ракетниц, установленных диверсантами у переправы. Мы отыскали их утром среди кустов.

Вечером с правого берега Днепра приехали Володя Гавриленко и Виктор Маркелов, привезли новую печатную машину, смонтированную на грузовике. Взяли они машину в днепропетровской типографии. Испорченный автобус прицепили к грузовику и ночью притащили его в большое село Рубановку, в котором расположилась редакция.

Жуков послал в командировку меня и Виктора Токарева.

Ночевали в селе Большие Кайры. Учитель — хозяин дома, в котором мы провели ночь, сказал:

— Возьмите себе все, что вам нравится, хотите верблюжье одеяло, хотите гармошку, костюм или белье… Все равно отберут фашисты.

Я подошел к книжному шкафу и вытащил оттуда томик Есенина.

Хозяин, которому ничего не было жалко из вещей, пожалел книжку и долго вертел ее в руках, не желая с ней расставаться.

Фашисты заняли правый берег и ведут частый артиллерийский огонь по нашему селу, битком набитому войсками.

— Как только раздался первый выстрел, собаки покинули свои дворы и убежали в степь, — заметил учитель.

Наши пулеметчики постреливают через реку. На берегу Днепра вырыты свежие окопы полного профиля. По траншеям среди красноармейцев, расположившихся в обороне, бродят мальчишки, собирают стреляные гильзы, просят, чтобы им дали винтовку выстрелить в фашистов.