Дьявол на испытательном сроке (СИ) - Шэй Джина "Pippilotta" - Страница 74

Артур же снова задумывается.

— Что нам делать, мистер Пейтон? — тихо спрашивает Агата.

— У нас две задачи, — Артур кивает, поднимая ладонь и к нему начинает медленно слетаться весь ненужный металлический мусор, что вообще есть на этой улице, — во-первых, нужно освободить мистера Хартмана и мистера Миллера до того, как у нас станет одним Орудием меньше. Во-вторых, нужно увести Фокса в менее людное и менее заселенное место. Идеи?

— С освобождением вам разбираться, мистер Пейтон, — Агата повела плечами, сбрасывая с плеч напряжение, — я вас умоляю — только не задерживайтесь.

Она не ждет разрешения Артура. Сейчас ей не нужны никакие разрешения. О том, что делать ей, не нужно никаких указаний, все ясно и так.

Выпустить на волю запах. Раскрыть за спиной крылья. Взмыть в небо. Невысоко, так, чтобы быстрая тварь в случае чего не смогла поймать её в прыжке. Зависнуть в небе, рядом с высоким куполом церкви, полыхнуть белым светом, привлекая внимание.

Что в душе? Пустота. Ничего нет в душе, и так проще. Ни о чем не думаешь, ничто не страшно. Фокс реагирует однозначно — срывается с места, вопреки возмущенному воплю Джули.

Он голоден. Если что Агата и успела понять о демонах, так это то, что голод — это их постоянное и очень естественное состояние. Если Джон здесь… Если он цел — значит, из-под носа Фокса увели сильную душу, которая могла утолить голод на некоторое время. Искусится ли он душой Орудия Небес? Одинокого Орудия Небес, при кажущейся слабости? А Орудия Небес с запахом, за который «даже удивительно, что её еще не сожрали»?

Фокс искушается. Фокс срывается с места и несется за Агатой по улицам. Затем, видимо, заколебавшись вписываться в повороты, останавливается, и за его спиной разворачиваются черные крылья. Две пары огромных, черных крыльев. С учетом его скорости новость о том, что он может летать — не самая обнадеживающая.

Впрочем, у всего на свете есть цена. Есть цена у дара Небес. Есть долг, которому надлежит следовать. Нужно беречь смертных от опасностей вроде Реджи Фокса. И если так выйдет, что Небеса в Агате ошиблись, — значит, они выберут кого-то другого. Того, кто справится. А сейчас — попробует справиться она.

Для силы Артура необходимо открытое пространство, просто потому что даже при том, что он с ней очень осторожен, — даже от малейшего перенапряжения могут пострадать люди. Поэтому вокруг не должно быть жилых зданий. Это главное условие. Старый пустой парк с покосившимися качелями вполне пойдет. В такой час здесь никого нет, даже случайные гуляющие обходят стороной — в парке не густо с фонарями, и это очень кстати.

Агата успевает приземлиться, увернувшись от спикировавшего на неё Реджи Фокса. Приземляется, а затем полыхает светом так, что имей смертные возможность видеть её свет — решили бы, что взорвалась звезда и затопила все белым, неподвижным, таким неживым светом.

Реджи Фокс сваливается на землю кулем, он парализован — но рано радоваться. Демоны такого уровня должны избавляться из-под действия силы Орудия Небес — одиночного — за очень короткий период времени, так что у Агаты не так и много времени, чтобы призвать остальных.

Для этого нужно не так уж много: сложить ладони у груди, склониться к ним лбом.

Губы сами вычитывают формулу призыва.

«Fratres in armis»

«Fratres in armis»

«Fratres in armis»

— Опаздываешь на свидания, Хартман? — скептически замечает Джон, когда ему практически на голову сваливается демон. Хартман перекинулся частично, наверное, именно потому, что успел превратить ноги в демонические лапы, приземляется он практически удачно.

Сверху на колодец опускают бетонную плиту. Сразу становится невыносимо темно, и Джон зажигает в воздухе несколько клочков святого огня.

Хартман стоит так близко, между ними нет и полуметра, но демон отчаянно вжимается в стену, стремясь сделать это расстояние еще больше. Даже живот втянул. Хотя ладно. Нечего ему втягивать, что уж там.

— Вижу, ты тоже познакомился с новым парнем своей бывшей, — Джон глядит прямо в расширенные зрачки Генриха. — Как, ощутил, что ты её недостоин?

— Заткнись, — шепчет Хартман, — пожалуйста, заткнись.

Им повезло. Старый церковный колодец никто не чистил все эти годы, он заилился и обмелел. Воды в нем нет. Стой они по пояс — да хоть даже по колено в ледяной воде, — было бы хуже. Вода, простая, не освященная прикосновением дара Орудия, ослабляет демонов. Слабость — обостряет голод. Голода сейчас Хартману и так достаточно.

— Почему от тебя несет кровью? — рвано выдыхает Генрих.

— Потому что твоя подружка знает, как тебя возбудить? — насмешливо уточняет Джон. — Мной чуть стену не проломили. Голова слегка пробита, знаешь ли, в отличие от некоторых, она у меня не дубовая.

— Ты же мог исцелить… — Хартман будто задыхается, его так сильно трясет, что это явление даже сложно назвать дрожью. Кажется, жить осталось даже еще меньше, чем Джон вообще предполагал.

Тем не менее, поясняя непосвященным, вопрос собственной «недогадливости», Джон молча поворачивается и демонстрирует связанные за спиной руки.

— Веревка из чистилищных тряпок, и яд исчадия ада, — сообщает он, — кожу жжет — это не страшно. Но без рук — руки не наложишь. Логично, да? Ты же умеешь в логику?

Возможно, с хамством он перегибает. Но вопрос был идиотский. Неужели Джон бы сам не догадался исцелиться, будь у него такая возможность?

— Тебе явно жить надоело, — тихо произносит Хартман и жмурится. Кажется, ему сложно даже смотреть на собеседника. В душе же Джона Миллера во все горло орут боевой клич волынки.

— Ага, обратный отсчет своих последних секунд уже третий раз начал, — Джон пожимает плечами. Ситуация не радует. Орудие Небес зажато в чертовой земляной клетке в компании демона, помешанного на мести, отравленного и побитого. И Джон знает, что прожарить Хартмана хоть мало-мальски ощутимо он не сможет — уж больно Генрих отрастил себе толстую шкуру. Трястись за жизнь как-то поздновато. Подыхать — так с гордой, непокорной песней.

— Больно ты мне нужен, — тихо выдыхает Хартман, и по его лицу пробегает явственная гримаса боли, слишком отчетливая, чтобы её упустить. Он тихо сползает вниз, на корточки, прижимая к груди левую руку.

Это довольно сюрреалистичная картина. Вот только что Хартман выглядел исключительно как демон, который вот-вот сорвется — и глаза с суженными зрачками наливались опасным кровавым свечением, и под кожей будто ходили мышцы непробужденной боевой формы, а сейчас…

— Ты в порядке?

— Еще нет, — в голосе Хартмана явная боль, — давай сюда руки, Миллер.

Поворачиваться спиной к исчадию ада опасно. Да куда там опаснее, они заперты в тесной земляной яме, тут как не повернись — все опасно. Пальцы Хартмана дрожат, и с узлами возятся долго. Впрочем, с чем с чем, а с узлами Эберт не помелочилась, опутала каждый палец Джона, чтобы вообще никак не мог высвободиться.

Пальцы успели онеметь, приходится их растирать.

— Экзорцизм? — тихо предлагает Джон. Не может он сейчас провести ритуал сам, все-таки Хартман тут демонстрирует невиданные чудеса сознательности. Выжигать его Увещеванием вот так, в лоб, без просьбы кажется слишком… невежливо?

— Исцеляйся, придурок, — измученно шипит Генрих, — у меня от запаха крови желудок кровью выворачивается.

— Но ты держишься, — недоверчиво произносит Джон, — с учетом обстоятельств — крови, яда, фоновой ослабленности и нашей с тобой горячей любви друг к дружке — ты не должен был выдержать больше, чем секунд десять, но прошло уже больше времени…

— Сколько раз мне нужно сказать, что я не хочу на крест, чтоб ты понял, что я не шучу? — устало интересуется Генрих, и кажется — его отпустило. Не встает — остается сидеть на земле, глядя на Джона снизу вверх. Тело мелко подрагивает — это удается отметить в неверном слабом свете белых искр.

— Ну… — Джон пожимает плечами, — скажем по-честному, говоришь ты это не очень убедительно.