Вампиры Восточной Европы - Волков Александр Владимирович - Страница 44

В лопарском мифе девушка отвечает на сватовство сына Солнца: «Смешаем нашу кровь, соединим наши сердца для горя и радости». У некоторых индийских народностей во время брачного ритуала из мизинцев жениха и невесты пускали кровь, которой они помазывали друг друга. Иногда эту кровь примешивали к пище для новобрачных. У папуасов Новой Гвинеи муж и жена делали друг другу на лбу надрезы и выпускали кровь. В австралийском мифе охотник, ранивший одну из речных дев, мажет ее тело своей кровью, после чего она не может вернуться в иной мир и становится женой человека.

Все эти обряды, по верному замечанию В.Я. Проппа, знаменовали собой вступление жены в род мужа, а мужа в род жены, то есть имели целью, как и обмен кровью между людьми, достижение кровного сродства.

Мы найдем любовника (любовницу) среди кровососов древности, маскирующихся под человека. Байки о сексуальности Лилит и ламии возникли позднее, но вот у Филострата в «Жизни Аполлония Тианского» (4: 25) описан случай с красивой девушкой из предместья Коринфа, завлекшей юношу Мениппа и оказавшейся эмпусой. Ее подлинный облик открывается благодаря вмешательству Аполлония: «И вот она призналась, что она и вправду эмпуса и что хотела она откормить Мениппа удовольствиями себе в пищу, ибо в обычае у нее выбирать в пищу прекрасные и юные тела ради их здоровой крови»[80].

Эмпуса была скорее людоедкой, чем кровососом, но в комедии Аристофана «Женщины в народном собрании» один из юношей, которого тащит старуха, произносит знаменательную реплику: «Ты — чудовище! Пузырь, пузырь ужасный, кровью налитый!»[81] Юноша сравнивает старуху с эмпусой, но в такой форме, что Саммерс не преминул назвать ее вампиром.

В средневековой датской балладе об Оге и Эльсе мертвый жених, навестивший свою невесту, жалуется, что его гроб наполняется кровью, когда она оплакивает их разлуку. Мы уже видели, сколь важную роль играет кровь в любовной магии. Приведу замечательный пример из «Римских деяний». Жена императора рассказывает ему о своей любви к одному рыцарю. Она подозревает рыцаря в колдовстве и боится умереть, если ее чувство не найдет удовлетворения. Император приказывает убить виновника и намазать его кровью супругу. Женщина сразу же исцеляется от недуга. Мы наблюдаем тот же метод, что применялся позднее для обезвреживания ведьмы, но в контексте любовных отношений его смысл яснее: с кровью возлюбленного императрица получает и его самого, обретая покой без измены мужу.

Ламия. Картина Д. Уотерхауса (1905).

Соотнесенность потребления крови с актом любви демонстрирует странноватая трактовка евхаристической трапезы, которую дает Хадевейх Антверпенская (Брабантская), бегинка XIII в.: «Эта связь соединяет любящих так, что один полностью проникает в другого в боли, покое или ярости любви, и ест его плоть, и пьет его кровь. Сердца поглощают друг друга, дух набрасывается с жаром на дух и сразу же овладевает им…»

Приход на дом инкуба и суккуба питием крови не сопровождался (мару я не отношу к демонам-любовникам), однако первые менструации, по рассказу Жана Бодена (XVI в.), могли быть вызваны визитом незнакомца. Одна девица, найденная в луже крови, истекшей из носа и рта, сказала своему отцу, «будто какой-то большой тяжелый мужчина подошел к ее кровати и без всяких церемоний распростерся на ней… на следующий день у нее случились обильные месячные, после которых ее жалобы прекратились». О падкости духов на менструальную кровь мы уже говорили. Ее подтверждает и Парацельс, согласно которому демоны изготовлялись из менструальных выделений.

Перейдя к фольклорному вампиру, мы не удивимся, обнаружив у него любовный пыл. В книге С. Клера и Брофи «Двенадцатилетнее исследование восточного вопроса в Болгарии» сказано: «Сверхъестественно красивые вампиры, которые высасывают жизненные силы у спящих девушек, никогда не существовали в воображении людей, а были придуманы или, по крайней мере, приукрашены сочинителями средневековых романов сенсуальной (чувственной) школы». Думаю, средневековые сочинители здесь ни при чем. Эти красавцы возникли в XVIII–XIX вв. на основе данных, почерпнутых из фольклора. Тамошние вампиры, хотя и не красивы, весьма охочи до женщин.

Один из первых мертвецов, считающихся вампирами, — Юре (Джуре) Грандо, крестьянин из Истрии, чьи посмертные приключения описаны в труде Иоганна фон Вальвазора «Слава герцогства Крайна» (1689), — по ночам приставал к женщинам и насиловал собственную вдову. Однако кровь в этой истории не участвовала, ее не было даже в гробу, где покоился Грандо.

В связях с вдовами и другими женщинами подозревались сербские вукодлаки, румынские варколаки, русские упыри. У них даже рождались дети, отличительными признаками которых были отсутствие хряща в носу, большая голова, умение замечать и убивать настоящего вампира (вспомним дампира-борца). Весьма интересно сербско-болгарское поверье о вампире, у которого отросли кости и который уехал в другое село, где женился на ничего не подозревающей женщине. Этот вампир сумел очеловечиться раньше своего литературного собрата.

Александр фон Коттвиц, служивший в Белграде в звании фенриха (кандидата на присвоение первого обер- офицерского звания), получив копию протокола комиссии Флюкингера, направил письмо к профессору анатомии и физиологии из Лейпцига, в котором, в частности, отметил: «Еще отвратительнее, что похороненный гайдук, довольно изнуренный, явился на следующую ночь к своей жене и… сделал свое дело так же хорошо, как при жизни, за исключением того, что семя было весьма холодным, и она забеременела и… в 40 недель родила ребенка, каковой имел все пропорции мальчика, однако же не имел ни единой конечности и был словно кусок мяса, и на третий день даже весь сморщился, подобно колбасе».

Восточноевропейские вампирши-любовницы встречаются реже, но преемницы эмпусы отыщутся среди других фольклорных персонажей. Например, карпатская дiка баба, пьющая кровь детей и соблазняющая юношей, или украинская мавка (нявка), сопоставляемая с русалкой. В гуцульской быличке она навещает овчара, пасущего стадо, живет с ним как жена, а по ночам высасывает из него кровь, в результате чего он гибнет. Цыганские вампиры (мулло) отличаются повышенным сексуальным аппетитом, среди них есть и женщины, возвращающиеся после смерти, выходящие замуж и изнуряющие мужа.

Родственницами этих чудовищ являются шотландская бааван-ши, высасывающая кровь из загулявших юношей; шотландская Гластих («зеленая женщина»), совокупляющаяся с мужчиной в лесу, перекусывающая ему горло и выпивающая кровь; чечено-ингушская Гамсилг (старуха или девушка), предпочитающая кровь мужчин, но не сожительствующая с ними; малайская понтианак, которая подстерегает ночью одиноких мужчин, соблазняет их, зверски убивает и выпивает кровь.

Литераторы очень рано обратились к теме вампира- любовника. Уже в 1748 г. немецкий поэт Г.А. Оссенфельдер в стихотворении «Вампир» рассказывал о мужчине, чья любовь была отвергнута благочестивой девушкой. Обидевшись, он грозит явиться к строптивице посреди ночи, выпить ее кровь и, что немаловажно, подарить соблазнительный поцелуй вампира. Таким способом он хочет посрамить христианскую веру героини и ее матери.

Разница в религиозных воззрениях обыгрывается Гете в «Коринфской невесте». Только здесь вампиром становится умершая христианка, которую ее мать лишила языческих радостей. Образ ламии (без пития крови) разрабатывался Анджело Полициано из Флоренции (полемическая поэма «Ламия», 1492) и англичанином Джоном Китсом (поэма «Ламия», 1819).

В английской литературе слово «вампир» было впервые употреблено Робертом Саути в поэме «Талаба Уничтожитель» (1797), где в одном из эпизодов, не влияющем на основной сюжет, выведен покойный возлюбленный героини, превратившийся в вампира. В рассказе немецкого романтика Людвига Тика (до 1819 г.) фигурировала вампирша Брунхильда, возвращенная к жизни дворянином Вальтером. Однажды несчастный Вальтер обнаружил, что любимая жена пьет его кровь.