Дикарь - Суржевская Марина - Страница 38

Убрала кудряшки со щеки Линк и поднялась. Надо пройтись. Иначе я сойду с ума!

На глаза попалась бутыль с вином, что принесла Марта. Подношение пылилось в углу, и я подумала, что мне не помешает добрый глоток спиртного. Прихватила бутылку и вышла из дома, тихо закрыв за собой дверь.

Я шла бездумно. Обошла дом, свернула с тропинки и двинулась вниз, к холмам. Застыла, пораженная. Там, внизу, цвело поле. Еще несколько дней назад пустое, сегодня оно укрылось фиолетовым покрывалом, и даже здесь, на холме, был слышен медовый запах лаванды. Словно зачарованная, я пошла к этому яркому полю, к этому бесконечному волшебству природы. Свои туфли я скинула где-то у кромки и босиком встала на теплую землю. Аромат лаванды окутывал шлейфом, и мне хотелось раскинуть руки и побежать, вопя от радости.

Я и раскинула, и побежала.

А устав, упала в цветы, глядя на проплывающие в синеве неба белые облака и слушая жужжание шмелей.

Так и лежала, пока все не испортил один противный гад. Шерх Хенсли собственной персоной. Его тень заслонила мне солнце, и я подумала, что в этом есть что-то символичное.

— Как ты меня нашел? — хмуро спросила я.

— Это было несложно, — хмыкнул он. — Ты бегала здесь и что-то вопила. Тебя было слышно даже в Дейлише.

Я фыркнула. Врун.

— Дейлиш с другой стороны холмов.

— София, — перебил он, — нам надо поговорить.

— Если ты решил снова завести свою шарманку и велеть нам убираться, то не трудись!

Я махнула рукой и пошатнулась.

Шерх прищурился, потянул носом.

— Ты что, напилась? — подозрительно протянул он.

— Сделала несколько глотков, — заявила я, ткнув в него бутылкой.

— Ну да. Видимо, поэтому ты носилась по полю как умалишенная.

— Я носилась, потому что… носилась. Ты не поймешь, — гордо заявила я. — И вообще, отойди. Ты мне солнце заслоняешь.

— Час назад ты была готова работать у меня поломойкой и кухаркой, — мрачно сверля меня взглядом, заявил Хенсли.

Я пожала плечами. Ну и что? Ему не понять сложную женскую душу. Я сама ее с трудом понимала. Шерх встал на колени, внимательно рассматривая меня. Меня это злило.

— София, вы с Линк должны уехать…

— Да сколько можно! — взорвалась я, резко усаживаясь. — У тебя что, развлечение такое? Прогонять меня?

— Ты не понимаешь! — обозлился он. — Это опасно!

— Что опасно?

— Жить со мной в одном доме! — заорал Хенсли. — Опасно! Именно поэтому вы должны убраться отсюда! Я дам тебе осколки, у меня их достаточно! Хватит, чтобы жить в Дейлише или еще где-то…

— Я. Никуда. Не уйду! — процедила ему в лицо.

— Упрямая рыжая зараза! — яростно выдохнул он. — Ладно. Я сам уйду. Сам.

— Что? — опешила я. Такого уж точно не ожидала.

Шерх глубоко вздохнул.

— Я запечатанный маг, ясно тебе?

— А?

Запечатанный маг? Я не сразу поняла, о чем он. А когда поняла…

— О, Духи…

— Дошло, наконец? — зло бросил он. — Поняла, чем это грозит? Тебе и Линк?

— Сколько лет? — выдохнула я. — Сколько лет… печатям?

— Семь. — Он отвернулся. — Любые сильные эмоции — это угроза для них. Ясно тебе? А ты меня…

— Что?

— Бесишь! — рявкнул он. Подышал, пытаясь успокоиться. — Я уеду. Утром.

— Нет, — покачала головой. — Не надо…

Он вдруг с силой сжал мои плечи, встряхнул.

— Ты оглохла? Ты слышала, что я тебе сказал? Ты должна не уйти, должна бежать от меня, поняла? Поняла?!

— Поняла, — четко сказала я ему в лицо. — И не уйду. И ты тоже.

— Зараза! — рыкнул Хенсли и вдруг впился мне в губы. Жадно, горячо, мучительно.

Я знала, что он делает. Хочет испугать меня, хочет оттолкнуть. Оттого и кусает мне губы, оттого и рвет пуговицы на лифе платья. Толкнул, прижал к нагретой солнцем земле. Запах лаванды смешался с запахом мужчины, кружа голову, сводя с ума… Я обвила руками его шею, зарылась пальцами в темные волосы. Гладкие. Тяжелые. Хенсли вздрогнул и замер на миг, почувствовав мое прикосновение. И тут же обхватил мое лицо, снова терзая губы, тараня языком. Желание пьянило голову сильнее вина… я хотела его. Забери меня жрот, я хотела этого мужчину. С его яростью, с его ненасытностью, его ранимостью. С его непонятной и пугающей сущностью, всего — целиком. И потому лишь выгнулась дугой, подставляясь его губам, когда Шерх стянул верх моего платья вместе с нижней сорочкой и втянул в рот сосок. Застонала, и Хенсли дернулся, словно не веря. Я же пыталась стянуть его одежду, все эти бесконечные слои ткани! Куртка, безрукавка, рубашка, еще одна… о Великие Духи! Да на нем было столько одежды, что можно сдуреть, пока доберешься до кожи! Я тянула, ругалась, шипела, пока Шерх меня целовал — тоже как-то беспорядочно и бестолково. Хотя какая, к жротам, разница, если мы оба слегка помешались, и каждое прикосновение обнаженной кожи, каждый влажный поцелуй рождал внутри невообразимое наслаждение.

И когда мы, наконец, избавились от ткани и Хенсли вдруг отстранился, я жадно глотнула воздух пересохшими губами. И решила, что убью его, если он сейчас уйдет. Утоплю в гейзере. Или закопаю в лесу.

Но он не собирался уходить. Это я поняла, стоило увидеть темные глаза — бешеные, хмельные. В которых билось такое неистовое желание, что мне стало нечем дышать. Он смотрел на меня, рассматривал все — от грязных ступней до растрепавшихся рыжих волос, и я тряслась под этим взглядом. Не знаю, как можно так смотреть. Мы стояли на коленях друг напротив друга — обнаженные и растрепанные, окутанные лишь ароматом цветущей лаванды.

Я не сдержалась и тоже прошлась взглядом по его телу. Сильный. Жилистый. Возбужденный. Возбужденный до предела, его плоть уже сочилась смазкой, и это заставило меня облизать губы. Никогда не думала, что испытаю такое удовольствие от явного, неприкрытого мужского желания.

Хенсли поднял руку и за шею притянул меня к себе. Губы в губы, кожа к коже. Казалось, Шерх хотел испробовать на вкус каждый кусочек моего тела, потому что его язык побывал везде. И пальцы. Какие умелые у дикаря оказались пальцы! Они заставляли меня стонать и выгибаться, мучая порочными и чувственными ласками. И когда он накрыл меня телом, прижал к своему бедру мое колено и вошел толчком, я не выдержала и вскрикнула, глядя в темноту его глаз. На лоб Шерха упали темные пряди, лицо исказилось. Он дышал рывками — рваными и короткими, в такт своим движениям. Толчок, пауза, толчок… Так мучительно сладко… Спазмы в животе нарастали, наслаждение заставляло двигаться навстречу этим восхитительным ударам.

— Быстрее… — прошептала я в его губы.

Сдавленный тихий стон сквозь зубы, и Шерх двинул бедрами сильнее, тараня меня. Уже не сдерживаясь. Шипя и глотая свои рычания. Сжимая зубы. Я хотела поцеловать его, но не могла. Меня уносило куда-то туда, где уже не плыли облака, а темнели тучи. Плевать. Я неслась в небо с каждым ударом, с каждым хриплым стоном и лаской длинных пальцев, что трогали меня.

Гром прогремел почти над головой, сверкнула молния, и на поле с лавандой обрушилась гроза — первая весенняя гроза в этом году…

Я свихнулся. Окончательно.

Мне это нравится.

И даже если я сдохну после всего, что сделал, плевать. Все равно уже не остановлюсь. Невозможно остановиться, когда тело трясет от вожделения. Это какая-то одержимость, это почти запредельное удовольствие. Рыжая, страстная, нежная… совершенная от изящных пальчиков на ногах до пушистых волос, что я все-таки сжал в кулаке, не сдержавшись. Тянул их, эти волосы, и целовал тонкую женскую шею, губы, грудь. Целовал все, до чего мог дотянуться, не понимая и не думая. Только чувства… сильные, острые, горячие настолько, что тело стало влажным. Мы оба стали влажными. И от этого понимания я рычу и пытаюсь затолкать свой рык обратно в глотку… Ничего не выходит. Ни затолкать, ни сдержаться…

У Софи бархатная кожа, круглые ягодицы, родинка под левой грудью. Я хотел бы изучать это долго и внимательно, но вожделение не оставляет мне шанса. Я знаю, что скоро будет гроза, чувствую. И надо бы убраться туда, где тепло и сухо, но… Рыжая стонет. Так чувственно и протяжно, что я теряю остатки разума. Вдалбливаюсь, трусь, почти кусаю. Целую. Трогаю… Двигаюсь. Наслаждение жгутом сворачивает внутренности, кровь стучит в висках, и перед глазами темно… А нет. Темно, потому что гроза все-таки подобралась к нам.