Дикарь - Суржевская Марина - Страница 25

— Это и мой дом тоже! А насчет написать… Попробуйте! — яростно сверкнула она глазищами. — И я точно вас пристрелю!

Я выдохнул.

— Пристрелите? Уж не из моего ли ружья?

Ее глаза предательски забегали.

— Понятия не имею, о чем вы.

— Да вы просто святая добродетель! — Я сделал два шага, разделяющие нас, и навис над рыжей, уперевшись ладонью в стену. — Ружье где?

— Я не знаю, куда вы его дели. Наверное, потеряли. Может быть, в лесу.

— В лесу? — опешил я. — Ты что, выкинула в лес почти новенькую двустволку? Ты чокнутая?

— Я не люблю, когда мне угрожают оружием! — вскинулась она.

Я подышал, чтобы не придушить мерзавку. А то руки чесались. Потом схватил ее повыше локтя, дернул.

— Идем.

— Куда? — захлопала она ресницами.

— В лес! — оскалился я.

— Зачем?

— Закопаю тебя! Чтобы не мучилась!

— Ну ты и скотина!

Ух ты, решилась, надо же.

— Еще какая. Так что шевели своими малиновыми туфельками и показывай дорогу.

Неблагодарная свинья, вот кто он, этот Шерх Хенсли! Я его, значит, отогрела, пожалела, еды принесла, а он? Конечно, ружье забрала, хватит с меня того, что он этим ружьем мне в лицо тычет!

Мерзавец!

В лес потащил!

Гад!!!

Ну, я ему устрою!

Хенсли топал рядом, крепко держа меня за руку. Как клещами вцепился! От того улыбающегося человека, что целовал меня несколько часов назад, и следа не осталось, испарился! Теперь рядом снова был дикарь — отвратительный и наглый тип, которого очень хочется стукнуть чем-нибудь тяжелым.

— Куда ты его спрятала? — спросил гад, вертя головой.

На меня не глядел, словно ему было противно. А меня так и тянуло рассмотреть при дневном свете лицо без жуткой бороды. Твердый подбородок, четко очерченные губы, бледные впалые щеки… Глаза прищуренные, злые. Волосы нечесаные до плеч.

Отвернулась, когда поняла, что мы стоим, а Шерх также разглядывает меня.

— Уже пришли? — глупо спросила я.

— Это ты мне скажи, — поднял он бровь.

Я повертела головой. А красиво здесь. Лес шумит, пахнет молодыми листочками и травой, что уже укрывает солнечные прогалинки. У корней желтеют мелкие цветочки — красота. И вода бьется совсем рядом.

— Туда, — велела я.

— К роднику? — с подозрением спросил Шерх. Я кивнула. — Ты что, спрятала ружье там? — процедил он.

Я пожала плечами.

Родник бил в мелкое озерцо, разлетался на камушках драгоценными осколками и веселыми брызгами. Над струями дрожали в солнечном свете крошечные радуги, у бережка плескались мальки. Надо привести сюда Линк, ей понравится.

— Двустволка где? — рявкнул дикарь, отвлекая меня от любования. Хам. Тяжело вздохнув, я присела возле родника, внимательно рассматривая дно. Шерх процедил что-то насчет моих умственных способностей и сел рядом.

— Только не говори, что ты ружье в воду кинула, — почти простонал он.

Я резко вскочила и пнула дикаря. Тот не удержал равновесия, плюхнулся в воду.

— Холодно же, мать твою! Ненавижу холод! Убью! — заорал он так, что взлетели с деревьев птицы.

— Мать я не знаю, так что оскорбление не удалось! — торопливо выкрикнула я. — А ружье лежит дома в шкафу, если что!

Подобрала юбки и понеслась что есть мочи, пока истр Хенсли не выбрался из воды. Вот только не рассчитала, что бегать в штанах, пусть и мокрых, гораздо удобнее, чем в юбках и туфлях на каблуке! Дикарь догнал меня возле тех самых желтеньких цветочков, дернул за рукав.

— Стоять!

Я завопила, рукав треснул по шву. Вывернулась, метнулась, споткнулась о подло подставленный сапог и нырнула носом в землю. Тяжелое тело тут же навалилось сверху, грязные лапищи вздернули мне руки.

— Слезь с меня! — завопила я, извиваясь. — Ты мокрый! Гад!

— Да что ты? — процедил он мне в лицо. — Интересно, почему это я мокрый? Может, кто-то меня столкнул в воду? И очень нарывается на хорошую трепку? А?

Встряхнул меня свободной рукой.

— Отпу-у-усти-и-и!

— Извиняйся!

— Что?

— Извиняйся, я сказал!

Снова встряхнул, я же примерилась, надеясь треснуть мерзавца коленом, но он словно почувствовал. Придавил мне ноги — не выбраться.

— Давай, извиняйся!

— Не буду! Хам и мерзавец!

— Еще как будешь, — пообещал он.

Перевернулся и одним движением сел, уложил вырывающуюся меня животом на свои колени.

— Пусти! Не трогай меня! Сволочь!

Вырваться не удавалось, как я ни вертелась, а держал этот гад крепко. И откуда только силы взялись? Недавно же только подыхал и скулил, как щенок? Надо было добить. Дура я.

— Ты что это задумал? — возмутилась, увидев, как Хенсли подобрал гибкую хворостину.

— Будешь извиняться? — спросил он.

— Обойдешься! Ай!

Ветка стеганула по мягкому месту.

— Ты сдурел? Отпусти немедленно! Да я тебя… Ай!

Еще один удар. Совсем не больно, но обидно как!

— Или извиняйся, или я задеру тебе подол, и будет хуже.

— Да иди ты к жротам!

— Я предупреждал.

Мои юбки взлетели и оказались у меня на голове. А зад в панталонах на виду. Хрясь! Я подпрыгнула от чувствительного удара, что обжег ягодицы. Слезы брызнули из глаз, не от боли, а от ярости. Да как он смеет? Меня никто и никогда пальцем не трогал!

— Убью! Пусти!

Хрясь!

— Уже хочешь извиниться?

— Я хочу, чтобы ты провалился в выгребную яму!

— А так?

Хрясь!

— Зря я тебя спасала! Надо было надавить подушкой и сказать, что сам сдох!

Хрясь!

— В следующий раз так и сделаю!

Хрясь-хрясь!

— Ненавижу-у-у!

Всхлипнула, потому что вдруг стало невыносимо жалко себя. И зачем я вообще сюда приехала?

— Эй, ты там что, ревешь? — донесся сверху осторожный голос.

— Да пошел ты.

Вывернулась из его рук, дикарь больше не держал. Вскочила, одернула платье и пошла к дому, сердито вытирая слезы.

— Постой.

Он снова схватил меня за руку.

— Оставь меня в покое! — заорала я. — Наказал? Доволен? Хочешь, чтобы я извинилась? Извини, умоляю, простите меня, истр Хенсли! Я верну твое ружье, и ты будешь снова тыкать им мне в лицо, угрожая пристрелить! Меня, Линк, кота, кто тебе еще не по нраву? — Стерла предательские слезы. — Жить мы тебе мешаем, да? Не волнуйся, уедем! Я думала, хоть здесь будет по-другому, а везде одинаково. Везде не ко двору. Везде… Из Лангранж-Холла этого поганого выживали, теперь отсюда… Да что такое-то? Сколько можно?

Он вдруг рывком прижал меня к себе, и я поняла, что стою, уткнувшись носом в мокрую куртку, пахнущую щелоком и мужчиной. А шершавые пальцы гладят мои волосы и шею.

— Ш-ш-ш, тише. Не надо кричать. Кажется… я погорячился. Прости меня, ладно? Не плачь, София. Я… отвык от людей. Что-то не то делаю… Вот только огрызаться и могу. Угрожать. Ладно, ты права. У меня поганый характер. Очень поганый. Сволочь я. Не повезло тебе, что тут скажешь…

Я замерла, вслушиваясь в его голос. Бархатный, мягкий. Как мех на его постели. Как поцелуи. Он словно гладил, этот голос, так же, как и руки. Ласково обволакивал в надежный кокон, защищая от всего на свете. Такому голосу хотелось верить. А еще — закрыть глаза и слушать, слушать… Слова, рокочущие звуки, мягкие нотки, проникающие под кожу…

Ужас какой.

— Я просто слегка… ненормальный.

— Я заметила!

Вырвалась и отвернулась, потерла глаза.

— Софи, посмотри на меня. Пожалуйста.

— Не буду, — буркнула я.

— Упрямая, — со смешком произнес он, снова пленяя голосом. Вот же… Гад ползучий! — Расскажи мне про этот… Лангранж-Холл.

— Не буду я ничего тебе рассказывать.

Еще один смешок.

— Я покажу тебе гейзер.

Я навострила уши. Вот это уже интересно. Покосилась на него через плечо. Стоит, щурится, улыбается краешком губ. Все-таки надо было его того… подушкой.