Золотой топор
(Фантастика. Ужасы. Мистика. Том II) - Жалу Эдмон - Страница 5

С лица девушки сошла краска. Потупившись, она молчала, замедляя в смущении шаги.

Потом решимость овладела ею. Она вскинула голову и начала:

— Сеньор Ральф! Сейчас я все скажу вам…

Но намерению девушки не удалось осуществиться. В кустах послышался топот лошадей, и через момент на прогалину выехали дон Гомец, дон Альфонзо и сопровождавший их один из слуг Ральфа.

— Вы здесь?! — крикнул дон Гомец. — А мы не доехали до пристани: стало темно и дон Альфонзо предпочел вернуться, обещая мне завтра утром встать пораньте и проехать к месту сплавки.

Дон Альфонзо слез, между тем, с лошади, передал поводья слуге и, сумрачный, молча бросал взгляды на обоих молодых людей.

— Сеньор Ральф, — продолжал дон Гомец, — берите-ка лошадь дона Альфонзо и поедемте к дому, я вам кое-что расскажу… молодежь вернется сама.

Ральф пристально взглянул на донну Кончиту, но ее глаза были потуплены. Он молча взял повод у слуги и, сказав последнему:

— Оставайся здесь, Намбигура, — тронулся рысью вслед за доном Гомецем.

Молодые люди остались одни. Намбигура, спешившись, прислонился к дереву на опушке прогалины…

Знойная экваториальная ночь уже наступила, когда донна Кончита и дон Альфонзо вернулись в дом в сопровождении Намбигуры, и по их лицам молодой ученый ясно догадался о том ответе, который осталась ему должна сеньора Кончита.

Молодая девушка прошла прямо в дом. Дон Гомец уже спал. Ральф стоял лицом к лицу с соперником и стискивал зубы своего бешенства при виде этого самодовольного, уверенного и радостного лица. В темноте нервно вспыхивали огоньки сигар.

— Я немного устал, — нарушил молчание дон Альфонзо, — хорошо было бы выкупаться. Но кайманы в Мараре слишком опасны ночью, хотя кой-кому было бы на руку, если бы они съели меня.

Вызывающий тон его не вызвал никакого ответа.

— Нет, и самом деле, — продолжал более мирно дон Альфонзо, — я бы с удовольствием выкупался. Там, в лесу, на прогалинке у вас вырыт какой-то пруд. Можно мне отправиться туда?

— Туда?! — воскликнул Ральф изумленным голосом, но тотчас же подавил движение и продолжал: — Впрочем, отчего же?! Там вам будет удобнее… и безопаснее. Во всяком случае, кайманов там нет, за это я поручусь.

Он быстро обернулся на какой-то шум сбоку и, разглядев Намбигуру, с напряженным и изумленным выражением лица прислушивавшегося к разговору, крикнул:

— Намбигура! Тебе приказано было не являться без зова. Ступай!

— Пойду и я, — весело проговорил дон Альфонзо и направился к лесу.

Джемс Ральф остался на веранде один. Он следил за белым бесформенным пятном пропадавшей в темноте фигуры испанца, и лицо его озарялось нехорошей улыбкой…

Сжавшись в клубок и не дыша, маленький юркий индеец Намбигура притаился за деревом, зорко вглядываясь острыми глазами в темноту прогалины, где у бассейна виднелась белая фигура.

Взошла луна, и теперь в ярком свете ее лучей видно было, как раздевается дон Альфонзо на берегу бассейна. Он аккуратно складывал одежду на траву, потом выпрямился, обнаженный, весь облитый сиянием луны. Потом, нагнувшись над поверхностью бассейна, он точно измерил его глубину, и, взмахнув руками, бросился в воду.

Раздался всплеск… и потом сдавленный крик. И сразу наступило молчание…

То, что увидел вслед за тем Намбигура, заставило его затрепетать от ужаса. Глаза его чуть не вылезли из орбит, холодный пот облил тело.

Нелепо махая руками, из воды стало вылезать тело дона Альфонзо. Ноги его судорожно карабкались по склону берега. Точно борясь с кем-то невидимым, точно таща за собой какую-то огромную тяжесть, обнаженная фигура дона Альфонзо, колыхаясь, очутилась на берегу. Но, видимо, силы изменили несчастному и он остановился.

Тут произошло самое ужасное: точно поддерживаемое какой-то невидимой силой, тело юноши медленно поднялось на вышину фута от земли, оставаясь висеть в воздухе, потом медленно склонилось на один бок, на другой и, наконец, медленно стало опускаться на землю…

Обезумев от ужаса, Намбигура, урча что-то непонятное, бросился прочь.

На прогалине продолжало царить безмолвие ночи…

Залитые палящими лучами утреннего тропического солнца, стояли у трупа дона Альфонзо старый лесопромышленник и молодой ученый.

— Я дорого бы дал, чтоб узнать причину смерти, — сурово и сосредоточенно говорил дон Гомец. — На теле никаких знаков. В бассейне я не нашел ни водяных змей, ни ядовитых жаб. Несколько водорослей на его теле совершенно безвредны. Что скажете вы, сеньор Ральф?

Молодой ученый молчал. Дон Гомец полуприкрыл труп платьем покойного.

Раздался топот лошади и на прогалину вихрем внеслась донна Кончита. Она быстро сошла с лошади. Губы ее были стиснуты. Не смотря на обоих мужчин, она нагнулась над мертвым и поцеловала его лоб, шепча слова молитвы. Потом, шатаясь и не сдерживая больше рыданий, она бросилась в объятия к отцу.

Тихо было на прогалине… С далеких Кордильер прибежал ветерок, закачал листву, и земля вокруг покойника как- то странно заискрилась, отливая всеми цветами радуги.

Взгляд девушки механически остановился на этом переливе красок. В ее глазах блеснуло отражение какой-то мысли. Она выскользнула из объятий отца, бросилась к трупу и с земля, казавшейся на первый взгляд влажной от той воды, которую увлек с собой покойник из бассейна и которая уже успела почта высохнуть под лучами солнца, зачерпнула рукой что-то студенистое, прозрачное, какую-то слизь.

Потом, пристально глядя в лицо Ральфу, она медленно опустила руку и студенистая слизь шлепнулась на землю. И так же медленно рука ее поднялась к поясу, нащупала здесь револьвер и, вытянувшись по направлению к Ральфу, выпустила в него все шесть зарядов бульдога.

Без стона молодой ученый кровавой массой рухнул у берега бассейна…

Жорж Дюко приехал в Шампель из Парижа на два дня, чтобы провести в кругу семьи Троицу: это был примерный сын, никогда не упускавший случая повидать своих старых родителей.

Домик стариков Дюко был окружен очаровательным садом, в котором пышным цветом распускались бегонии, гвоздики и розы; в расположении грядок и в подборе тонов видна была любящая, умелая рука.

Прогуливаясь ранним утром по тропинкам сада и ведя со своими родителями нежную и беспредметную беседу, Жорж Дюко остановился перед кустом, на котором алела великолепная роза. Она не отличалась той вычурной резьбой лепестков, которая свойственна цветам, выращенным в результате долгого и упорного труда садовода, но от ее массивной бархатной сердцевины шел аромат простоты и силы; казалось, что все запахи природы сосредоточились в этом цветке, едва заметно дрожавшем на длинном и гибком стебле.

Жорж Дюко долго смотрел на розу умиленным взглядом: он любил цветы, животных и детей, людей же боялся и избегал. Он вдоволь налюбовался темными переливами лепестков, тонким рисунком жилок, пронизывавших маленькие колючие листочки, и пышным богатством желтой цветочной пыли, насыщавшей чашечку растения. Потом взгляд его упал на небольшое насекомое, быстро-быстро проползавшее между лепестками; желтоватые кольца, окружавшие его тело, длинные усики и большое количество ножек придавали ему неприятный и даже отталкивающий вид.

— Тебе нравится эта роза, дитя мое? — спросила мать Дюко, прикасаясь к плечу сына. — Это полудичок. Если хочешь, мы ее срежем и поставим в твою комнату.

Жорж хотел сказать, что ему жалко убивать это прекрасное Божье творение, и что цветок гораздо нежнее и красивее на кусте, чем в стакане с водой. Однако, он не успел вымолвить слова, как мать быстрым жестом притянула к себе стебель и, надломив его, протянула розу сыну.

— Понюхай, как славно она пахнет!

Пожав плечами, как бы в знак того, что не он повинен в этом преступлении, Жорж поднес розу к лицу и стал глубокими вздохами впитывать ее простой и сильный аромат.