Иллюзия свободы (СИ) - Грэм Анна - Страница 33

Когда делегация рассаживается по машинам и уезжает, Беккет идёт к ней. Он распахивает дверь, молча выволакивает её из машины и, подгоняя тычками в спину, ведёт на территорию. Они проходят узкими коридорами меж стен контейнеров. На каждом повороте стоит вооружённый боец, мимо проходят пара конвойных, несущих груз в чёрном полиэтилене. Беккет подводит её к небольшому безымянному фургону, в его раззявленном нутре виднеется паллета с чёрными, обмотанными скотчем пакетами весом около килограмма каждая.

— Отличная работа, Джон, — кто-то проходит мимо и хлопает Беккета по плечу, но Эйса не видит ничего, кроме надорванной пачки, лежащий сверху. Внутри белеет мелкая взвесь, которую разносит по салону порывами сквозняка.

— Смотри, — он толкает её ближе, грубо наклоняет ей голову, всовывает в машину, держа за шею. Эйса чувствует до боли знакомый, дурманящий запах. — Это самая большая партия за последние три года. За неё мне дадут приличную премию, повесят медаль и скорее всего представят к повышению, но угадай, почему, я мать твою, так зол? Потому что здесь нет Оливера, чтоб его, Данэма!

Эйса медленно поворачивается к нему и замирает. У Беккета бешеные глаза с покрасневшими дужками век, затертый нос и подрагивающие губы, как у затравленной собаки — наверняка, на радостях занюхал. Ну, или с горя. Но при любом раскладе дерьмо воняет одинаково, а Эйса в дерьме по самое горло. Ощущение полного пиздеца накрывает её медленно и неотвратимо, как приближающаяся издали волна цунами. Конец наступил как-то слишком быстро, она даже не успела сделать последний вдох.

<i>«Ну, вот и всё, Ривера».

«Прости, крошка, я любил тебя».

«Я не могу ничего изменить. Кто угодно, только не я». </i>

Мысли проносятся в голове, не задерживаясь надолго, воспоминания вспыхивают и гаснут, оставляя после себя пепел и ожог, удушающая паника сменяется безразличным «насрать», вынуждая Эйсу задыхаться, словно при тяжёлых нагрузках. Она не чувствует, как Беккет оттаскивает ее от машины, как толкает плечом в сторону. Она не чувствует, как бьётся спиной о жестяную стенку контейнера — всё тело потеряло чувствительность, кроме одной точки под грудью, где грохочет сердце.

— Он надул тебя, милочка. Но вот интересно, если я сделаю так, — он резко вынимает пистолет и стреляет несколько раз возле её головы, — он явится спасать свою сучку?!

Грохот выстрелов, звон бьющихся об металл пуль перебивается криком. Эйса кричит, зажимая ладонями уши, корчится, съеживается в комок. Она смотрит на его опущенную вниз руку, на его побелевшие пальцы, сжимающие рукоять пистолета, и понимает что ещё пара дюймов и пара секунд… Хочется сползти вниз и заплакать от беспомощности, хочется броситься на него и растерзать ему лицо, вгрызться в шею, добраться до сонной артерии и выпустить ему кровь, хочется прекратить всё это, героически словив пулю, но Эйса понимает, что героиня из неё так себе, а рыдать и стенать о пощаде не позволит гордость. Беккет не Данэм, тут давить на жалость бессмысленно, он решений не принимает. Здесь любые попытки бороться бессмысленны, козырей у неё не остаётся.

— План со шлюхой отменяется. Дожимайте этих уродов и дай отмашку парням в Вегасе. До связи.

Эйса плетется за Беккетом обратно к машине, слушает его разговоры по телефону и не улавливает смысла. Она в полной прострации грузится на заднее сиденье, краем глаза улавливая кривую ухмылку Лары Кинг в зеркале заднего вида.

<center>***</center>

— Слушай, ты говорил твой сын работу ищет?

Кайл «решает вопросы». Вместо того, чтобы на автопилоте добраться до «Логова» и завалиться спать. Выполняет обещанное, вместо того, чтобы вернуться несколько лестничных пролётов назад, выбить к чертям собственную дверь и взять то, что ему так отчаянно, до зубного скрежета, до зуда в ладонях хочется.  Он стоит в дверях своих соседей-пропойц, напряжённо ожидая, когда они соберутся, чтобы поехать с ним в «Приход», вместо того, чтобы сдирать с Кали Рейес одежду. Ведь она была готова. Он видел это по её глазам. Она готова была его «отблагодарить», она почти сдалась под его напором, но именно это его и остановило. Он не хотел от Кали благодарности, он хотел её всю.

<i>«А не дохрена ли ты хочешь, идеалист хуев? Бери и еби, вот навыдумывал!» </i>

Сомнения в голове звучали голосом Коула, Кайл уверен, брат сказал бы именно так, но чем дальше он отъезжал от дома, тем сильнее крепла в нём уверенность. Он всё делает правильно.

В «Логове» суета. На двери висит табличка «Закрыто» — левых людей  сегодня не пускают. Кайл толкает дверь, входит в зал, напарывается на пару десятков напряжённых взглядов-игл, пронзающих его насквозь, но узнав его, «Хантеры» расслабляются — Кайл свой. Парни мнутся у барной стойки, невесело бултыхая воду со льдом в стаканах для виски. Кайл помнит, перед «работой» у Хантеров не пьют, а значит, парни идут на крупное дело, для которого мобилизуются все ресурсы.

 Он находит брата в оружейной.

— Сегодня? — односложно спрашивает Кайл.

— Ага, — так же односложно отвечает Коул, скурпулёзно пересчитывая патроны для каждого рожка.

Кайл помнит, в такие моменты они с братом меняются ролями, словно превращаются друг в друга: Коул в железобетонно невозмутимого лидера с холодной головой, Кайл — в горячечного психопата с желанием убивать. В тот день, когда они шли на «Шакалов» за то, что их главарь переломал Еве — старшей сестре Риты — пальцы, и тем самым поставил крест на её карьере пианистки, его отрезвляющее «ты добивать будешь или как?» Кайла остановило от непоправимого. Он убил бы, и тогда чёрт знает, где бы сейчас был — может, за решёткой, а может, на том свете.

— Ясно.

Сегодня «Хантеры» решают дела старших. Тот самый транзит, о котором Коул на днях говорил ему.  Кайл отворачивается и смотрит чуть в сторону, старательно делая вид, что ничего такого особенного брат ему не сказал и вообще на стене такие причудливые узоры от пуль, но рука уже нащупывает в кармане телефон — Кайл собирается набрать Фрэнка и напроситься в дополнительную смену.

— Так. Вот щас остановись. Серьёзно. Я знаю, о чем ты думаешь, — Коул и в самом деле бьёт не в бровь, а в глаз. Знает, что Кайл в стороне не останется, знает, как тяжело тому разрываться между семьёй и долгом. Коул кладёт оружие на стол и строго смотрит на брата, словно он старше на пяток лет, а не минут. — Не суйся никуда, раз уж соскочил. Выспись лучше, а то как зомби. Всё тихо пройдёт.

Коул в такие моменты даже материться прекращает, фильтрует речь и убавляет эмоции, включает трезвый рассудок. В него какой-то внутренний тормоз вшит, срабатывающий, когда припекает. Кайл таким похвастаться не может, хорошо лишь то, что теперь он плещется в говне другого сорта — там и пострелять не грех, главное, отчёты пиши исправно.

<i>«Имел право»</i>.

И призрак Суареса не будет доставать его по ночам. Как и шесть других, застреленнных «на поражение» за все пять лет службы.

— А если нет? — Кайл задаёт вопрос из разряда философских. При их образе жизни один процент форс-мажора при девяносто девяти на стороне благоприятного исхода превращается в пятьдесят на пятьдесят. Они понимают это оба, но Коул продолжает настаивать.

— Тогда тем более. В прошлый раз тебе чуть яйца не отстрелили, забыл? — именно поэтому Коул не стал его предупрежать. Чтобы «как в прошлый раз» не повторилось. Тогда он и поганка Рита по очереди дежурили у дверей реанимации, не зная ни сна, ни отдыха. Коулу такой аттракцион нахрен больше не нужен.

Кайл лишь криво улыбается в ответ, нарочито неспеша топает наверх, чтобы после сделать то, что решил. Как-нибудь продержится ещё двенадцать часов. Коул провожает его хмурым взглядом — он в эту демонстрацию не верит, знает его, как облупленного. Знает, что спорить бесполезно. Когда-нибудь эта двойная игра «я просто присмотрю за тобой» выйдет ему боком. Коул надеется, что брат вернётся в банду, а не сядет в тюрьму.

Плотно закрыв дверь в комнату, Кайл набирает начальника патруля.