Иллюзия свободы (СИ) - Грэм Анна - Страница 29

— Ах, ты сука! — крупная мужская фигура ныряет обратно в коридор. Кали вряд ли попала, потому что вовсе не целилась.

Не сводя прицела с дверного проёма, она боком двигается к окну. Внизу стоит парочка зевак — наверняка, слетелись на звук выстрела. Кали отпирает окно одной рукой, толкает створку наружу.

— Вызовите полицию! — она кричит звенящим от ужаса голосом, стараясь не выпускать из поля зрения тёмный прямоугольник коридора. Ей мерещится движение, и Кали стреляет ещё раз.

— Чёртова шлюха. Убью, — мужик переходит на испанский, и Кали его голос узнаёт. Всё, о чём Кайл предупреждал её, сбылось. Кузен Гарсии пришёл творить вендетту.

— Это я тебя сейчас убью, урод! Чего тебе нужно?! — Кали жмётся к подоконнику, раздумывая над тем, что ей делать: прыгнуть и переломать себе ноги или уцепиться за пожарную лестницу и драть, надеясь, что у Суареса нет оружия и что он не метнется сразу на нижнюю площадку, чтобы стащить её за ноги.

Кали никогда не стреляла в человека. Она не была уверена, что сумела бы, да и превышение самообороны никто не отменял, потому первые четыре пули в обойме были резиновыми. Осталось ещё две до боевых. И эти две следовало выпустить в напавшего, при этом умудрившись не взбесить его так, чтобы он полез на неё с голыми руками, будь прокляты чёртовы законы этой свободной страны.

— Молись Пресвятой Деве. «Кобрас» не прощают, «Кобрас» учат, — Суарес зачитывает ей приговор, в его голосе слышится стальная уверенность, которая вконец выбивает из Кали дух.

— Лучше вали по-хорошему. Тебя посадят, — сквозь зубы шипит Рейес. Распахивая створку окна настежь,она пытается влезть на подоконник. Нужно уходить, хоть как-нибудь. Если она задержится в квартире, у неё будет мизерный шанс выжить.

— Пусть найдут сначала. И тебя пусть найдут. Я тебя, сука, по пакетам расфасую.

— Диего тебя уроет. Ему бабло моё нужнее, чем моя смерть, — Кали тянет время и старается воззвать к здравому смыслу, потому что ей страшно. Страшно, что она не попадёт, страшно,  что произойдёт осечка, страшно, что она убьёт и что убьют её тоже мучительно страшно. Дико от мысли, что она разобьёт себе голову, рухнув на асфальт с третьего этажа, и что Суарес добьёт её, пока едут скорая и копы.

— С братом я сам решу вопрос, не парься.

Слова на него не действуют. Суарес снимает с крючка зеркало в коридоре и со всей дури швыряет его на пол. Вздрогнув, Кали на секунду сжимается в комок и зажмуривает глаза. Этой секунды Суаресу хватает, чтобы швырнуть в неё куском рамы с обломком зеркала. Кали валится на пол и закрывается руками, в попытке защититься. Острая боль от пореза в районе запястья заставляет её ослабить хват и выпустить рукоять. Суарес пересекает ничтожно малое расстояние из коридора до окна кухни и выбивает из её рук пистолет одним ударом ноги. Он валится на неё, давит её всем весом к полу, пытаясь одновременно зафиксировать ей руки и нащупать шею. Суарес отвешивает ей пару болезненных оплеух, заставляя ненадолго притихнуть.

От пары пощёчин у неё звенит в голове — не сложно представить, что с ней станет от удара кулака. Чем яростнее она сопротивляется, тем сильнее он раззадоривается, Кали замирает, с тихим подавленным ужасом ожидая, что будет дальше. Суарес хватает её за волосы, поднимает с пола и швыряет прочь от окна так легко, словно веса в ней не больше, чем в мелкой соседской псине. Кали ударяется грудью о ребро стола и, прежде чем скатиться безвольным мешком на пол, хватает чашку с недопитым чаем.

— Тварь!

Кали, мало что соображая от боли, делает последнюю попытку уйти живой — она плещет кипятком в его сторону и на удивление не промахивается. Суарес трясёт головой и трёт глаза, пока Кали, спотыкаясь и сжимая рукой кровоточащую рану на запястье, прорывается к входной двери.

Она не достаёт до ручки каких-то пару дюймов — Суарес бросается к ней, плечом прибивая её к полотну двери. Кали ударяется грудью, лбом, разбивает губу, подворачивает руку, когда он снова швыряет её на пол, прямо на осколки зеркала. Кали чувствует, как под ребром колет, в кожу вонзается острое, заставляя её выть от боли и беспомощности. Суарес седлает её верхом и пытается дотянуться до шеи. Рейес чувствует, как скользкие, холодные пальцы впиваются в кожу, сдавливают горло, ощущает тупую боль в затылке, когда Суарес дважды прикладывает её головой об пол.

Хреново умирать с ощущением животного ужаса, со звенящей болью во всём теле. Для Кали весь мир схлопывается в одну маленькую точку пространства, сужается до пятачка коридора, где она принимает удары, ожидая, что один из них станет смертельным. Увы, перед смертью прожитая жизнь не проносится перед глазами. Нет ни сожалений, ни досады от упущенных возможностей, ни мыслей о родных, которые будут оплакивать ее. Перед смертью хочется лишь одного — жить, какой бы дерьмовой жизнь ни была. И Кали Рейес очень хочет жить. Она кричит так громко, что закладывает уши — это единственное, что ей остаётся.

Она кричит, не слыша ни звуков полицейской сирены, ни топота на лестнице, ни грохота выбитой ногой двери.  Она кричит, когда ей на лицо плещут тёплые брызги крови, когда тело ублюдка обмякает на ней, когда чьи-то руки пытаются отодрать  её сопротивляющееся тело от пола и обнять.

— Кали, посмотри на меня. Это я, слышишь? Скорая уже едет.

Кайл Хантер гладит её по волосам, прижимает к себе и что-то шепчет, Кали не может разобрать. Она лишь безотчетно льнёт к нему, комкает в кулаке ткань формы до треска, воет ему в ворот рубашки от страха и боли. Её трясёт, потому что с ней такое впервые. Никто никогда не пытался её изувечить, не бил ни по лицу, ни по заднице, не хватал за руки — никто никогда не нарушал её физическую неприкосновенность. Это осталось в прошлой жизни, а в нынешней происходило ещё одно «впервые» — побои и труп в квартире.

— Негуманно. Ну, что ж, имел право. — Напарник заходит в квартиру спустя несколько минут, оценивает простреленное лицо Суареса, сетует, что хоронить его теперь будут в закрытом гробу.

Кайл мог бы взять Суареса ещё раз, ведь он под залогом, тогда небо в клеточку ему было бы гарантировано, но вид избитой, беспомощной Кали заставил его хладнокровно нажать на спуск. Он не жалел об этом. Кайл сделал бы это ещё раз.

— Он тебя не тронул? — Кайл на секунду отодвигается, чтобы провести внешний осмотр. У неё кровь на руках и лице, одежда на месте, значит, попытки изнасилования не было. Кали судорожно качает головой. Уже легче.

— Не-е, — тянет Эрнандес. — Он же, говорят, этот, как его, некроман, некрофил, хуй его знает, короче, как правильно. Сначала убьёт, потом трахнет, никак не наоборот. Повезло вам, мэм, — он скользит по ее трясущейся фигурке безразличным взглядом, словно ему абсолютно ровно, кто перед ним — живая напуганная девчонка или её изуродованный труп. Эта собачья работа делает людей циниками, но Кайл едва держится, чтобы не дать ему по роже.

Он выводит Кали на улицу. Вдалеке слышится сирена скорой помощи, к дому подъезжают ещё два экипажа патруля. Подступы к парадной и бару «Приход», расположенному на первом этаже, его коллега закрывает жёлтой оградительной лентой.

— Ты убил его. Что теперь будет? — Кали смотрит на него снизу вверх стеклянными глазами. Ей бы выплакаться, но куда там? Она сейчас как пружина сжатая, отпустит её только через пару часов. Кайлу хочется быть с ней рядом, когда этот момент наступит.

На вопрос Кайл не отвечает, он думает о том, что было бы, опоздай он хоть на минуту. Он жалеет лишь о  том, что не может поступить с «Кобрас» так же, как «Хантеры» в своё время поступили с «Шакалами». Хочется просто прийти и раздавить их змеиное гнездо без суда и следствия, впервые за годы вне банды Кайл начинает считать такой вариант самым приемлемым.

— Позвони мне из больницы, Кали, — Хантер смотрит ей прямо в доверчивые глаза, едва касается лбом её лба, поправляет накинутый кем-то плед. Её тело бьёт крупная дрожь, руки с разводами засохшей крови висят плетьми — кто-то из патрульных сунул ей бинт из аптечки, у неё шок, она даже говорить не может, а Кайлу чертовски некогда, ему надо парнишку того найти, который за домом её следил. Хантер надеется, что он ещё жив. — Скажи, что поняла.