Тайна белого пятна - Михеев Михаил Петрович - Страница 9
- Предыдущая
- 9/47
- Следующая
– Что же вы меня раньше не разбудили?
– А они не велели. Сказали, пусть поспит, намаялась за дорогу. Да и то, поглядела я на тебя, больно уж сладко ты спала. Носик в подушку, рот раскрыла. Даже слюнку по щечке выпустила.
– Ну уж... – сконфузилась Зина, еще не успевшая привыкнуть к добродушному натурализму выражений Пелагеи Романовны. Та не обратила на ее смущение ни малейшего внимания.
– Так ты давай-ка поднимайся, моя милая. А я пойду самовар погляжу, кабы обратно не заглох.
Однако не успела Зина подняться с постели, как в открытое окно влетел здоровенный черно-желтый шмель и с гудением, как тяжелый бомбардировщик, закружился по комнате. Пришлось быстренько заскочить под одеяло и ждать, пока шмель, несколько раз стукнувшись в оконное стекло, не выбрался на свободу.
На спинке кровати висела одежда, от которой она так легкомысленно отказалась вчера. Зина натянула просторные лыжные брюки и вытащила из-под кровати сапоги.
В сапогах лежали портянки. Зина развернула их без всякой уверенности здесь Валя был прав: обращаться с ними она не умела.
Она попробовала надеть сапог без портянки, но сразу же сняла его складки и швы внутри сапога резали ногу. Пришлось опять взяться за портянку. Прямоугольный кусок материи плохо следовал за изгибами ступни.
Зина примеряла его и так и эдак, наконец замотала ногу как пришлось.
В это время вошла Пелагея Романовна.
– Обожди-ка! - заявила она, отбирая у Зины сапог. – Да разве портянку так наматывают. Давай сюда ногу, я покажу... Э-э, милая, – вдруг неодобрительно протянула Пелагея Романовна. – Что же это за нога у тебя?
– А что такое? – забеспокоилась Зина, оглядывая ногу и шевеля пальцами. – Нога как нога.
– Да мала уж очень. Сама девка как будто рослая, а нога, как у ребеночка, – право. Вот нога, – и Пелагея Романовна для иллюстрации вытянула вперед ногу, обутую в ботинок сорок третьего размера. – Мы с Петей – это с мужем моим покойным, – пояснила она, – мы с ним одинаковые сапоги носили, какие он, такие и я. Помню, ох и здоровая же я была в молодости. Бывало, пойдем мы с Петей в баню, поглядит он на меня и скажет...
– Пелагея Романовна! – взмолилась Зина.
– А ты чего? Али тебе еще таких слов никто не говорил... ну да, я и забыла, что ты девка еще. Ничего – мужик будет, он тебе не такое скажет. Жених-то, есть?.. Есть, конечно. У такой девки да чтобы жениха не было.
Занимая Зину подобным разговором, Пелагея Романовна сама навернула ей портянки и помогла натянуть сапоги. Постукивая каблуками, Зина прошлась по комнате.
– Костюмчик хороший, – одобрительно заметила Пелагея Романовна. – Только ты в нем уж очень на парнишку схожа. Видимости бабьей у тебя нет. Уж больно у гебя...
Не дослушав, Зина схватила полотенце и мигом выскочила из комнаты.
На крыльце она остановилась, присела на ступеньках и с удовольствием вдохнула воздух, пропитанный скипидарным запахом сосны.
Тайга окружала поселок с трех сторон, прижимая его к реке. Дом Вихоревых находился в самом конце улицы.
В нескольких шагах, прямо за оградой, уже начинался ельник и такой густой, что казалось, лес под поселок не вырубили, а просто сдвинули в сторону. За стеной ельника поднимались мохнатые макушки кедров. Зина даже с крыльца видела на их ветках крупные гроздья шишек.
У самого крыльца стояла высоченная сосна. Ветки сохранились только на макушке, что делало ее похожей на пальму. Прямо к стволу был привешен жестяной умывальник, над ним дощатая полочка с зубными щетками.
Все это мало походило на белоснежную московскую ванную, вода из умывальника бежала скупой тоненькой струйкой, однако Зина вымылась с удовольствием. Новизна ощущений возмещала недостаток удобств.
Чай пили у открытого окошка.
За столом все нравилось Зине, все приводило ее в восторг и умиление. И традиционный шумящий самовар, который за последние годы она видела только в кино.
И свежие пышки, румяные, с толстой хрустящей корочкой, которая отслаивалась чешуйками, таявшими на языке; и мед, густой, прозрачный, похожий на темно-желтое стекло. Привлеченные его запахом, в окошко влетали пчелы, Зина отмахивалась oт них ложкой и по-детски визжала.
Пелагея Романовна не торопясь прихлебывала чай с блюдечка, установив его на трех растопыренных пальцах. Зина пила из стакана. Она попробовала поставить блюдечко на пальцы, но тут же налила горячего чая себе в рукав.
– С непривычки, – сказала Пелагея Романовна. А я так из стаканьев не люблю. Скусу того нет.
Зина заметила беловатые старые шрамы на ее руке.
Пелагея Романовна охотно рассказала их историю. Несколько лет тому назад к ней в курятник влезла гостья из тайги – большая рысь. Услышав отчаянный куриный переполох, Пелагея Романовна с вилами кинулась на выручку.
– Я думала, волк забрался, смотрю – батюшки! – рысь! Она было к дверям, а я с вилами ей устречь. Уж очень меня зло за кур, значит, взяло. Ну и пришпилила злодейку вилами к углу. Только навильник-то короток оказался, она меня лапой по руке и достала. А я все равно так ее прижамши и держала, пока она не сдохла. Шкуру с нее содрали – хорошая шкура была, в горнице у кровати лежала, только моль поела, так выбросить пришлось.
Зина смотрела на нее во все глаза. Пелагея Романовна же не видела здесь никакого особенного геройства.
– Привычные мы: в семье все охотники были. Я еще девчонкой с отцом на медведя ходила. Пятьдесят лет в тайге прожила, – заключила она, – так что навиделась всякого.
После чая Зина захотела помочь Пелагее Романовне по хозяйству. Но та решительно воспротивилась.
– Еще Митрий Николаевич скажут, что я его племянницу работой надсажаю. – Да и не образованное это дело – полы мыть. А уж коли тебе так свербит и заняться нечем, так поди излови мне нашего гусака. Он от всего стада один остался и этакой злющий стал, не приведи господи. На всех так и бросается, как зверь лютый.
Зина без всякого удовольствия вспомнила свою вчерашнюю встречу со свирепым гусаком.
– Я уж давно хотела его на суп перевести, – продолжала Пелагея Романовна. Она собрала пальцем растекшийся по краям чашки мед, облизнула палец и закрыла мед крышкой. – Да вот руки у меня не доходят.. Вчера пошла было, а поймать его, окаянного, нe могла. Скорости у меня уж нету – бегать не могу, сердце заходится. А тебе словить его простого проще. Возьми вон мешок, накинь ему на голову - и конец.
Когда Зина с мешком в руках отправилась на поиски гусака, она походила на неопытного, начинающего тореадора, который первый раз выходит на арену против дикого быка. Гусак отбивался отчаянно. Защищаясь, он часто переходил в нападение, и тогда от щипков железного клюва спасали только толстые лыжные брюки и сапоги. Борьба продолжалась долго, наконец гусак больно ударил ее крылом по лицу, она разозлилась, и, изловчившись, набросила на него мешок.
Взлохмаченная, но торжествующая, Зина принесла барахтающуюся птицу Пелагее Романовне.
– На-ка вот топор, – сказала та, – рубай ему голову.
Зина замахала руками.
– Что вы! Я не смогу.
– А чего? Али брезгуешь?
– Да просто страшно как-то.
– Чего страшно-то?
– Ну как же, он живой... и вдруг голову рубить? Нет, нет!
– Вот я и говорю, что брезгуешь, – заключила Пелагея Романовна. – Ну, а если нужно? – полюбопытствовала она. – Голодом сидишь, есть нечего? Тогда как?
– Все равно не смогла бы.
– Ну, это ты, моя милая, врешь. Подержи-ка тебя денька три не емши, так ты этому гусаку не токмо топором – зубами бы шею перервала.
Пелагея Романовна забрала мешок с гусаком и потащила его к колоде, на которой рубили дрова.
Чтобы не глядеть, Зина спряталась в доме. Она услышала глухой удар топора, последнее хлопанье крыльев и невольно поморщилась.
Но за обедом, когда Пелагея Романовна подала на стол этого же гуся, зажаренного, с гарниром из моченой брусники, Зина забыла все свои переживания и ела с аппетитом. После гуся была свежая клубника, которую Зина сама набрала в лесу. Для этого не пришлось ходить далеко, ягода росла во множестве прямо на опушке у ельника. Ее съели с молоком, и Зина заявила, что уже не помнит, когда пробовала что-либо вкуснее.
- Предыдущая
- 9/47
- Следующая
