Королева брильянтов - Чиж Антон - Страница 3

– Я изучил незакрытые дела за последние несколько месяцев, – преподнес Ванзаров «приятное» известие.

– Прекрасно, расчудесно, нечего сказать! Где вы их раскопали?

– В шкафу, в приемной части, – ответил Ванзаров.

Эфенбах вспомнил, что давно хотел повесить на дверцу шкафа со старыми делами хоть какой-нибудь замок. И вот пожалуйста! Вот к чему привела нерасторопность.

– Какой заприметный глаз у вас, Ванзаров!

Юный чиновник не счел нужным ответить на комплимент.

– Позвольте продолжить? Благодарю… Я просмотрел несколько дел и заметил некоторую последовательность, – продолжил он как ни в чем не бывало.

– Последовательность? Какую же, например?

Ванзаров разложил перед собой папки в ряд, будто раскрыл карты.

– Три дела, странным образом похожие между собой, – сказал он. – В каждом обнаружен схожий сюжет: в гостинице ограблен богатый постоялец. Ограбление произошло после знакомства с дамой и проведения с ней ужина в ресторане гостиницы. При этом все свидетели…

Эфенбах не в силах был терпеть подобную глупость.

– Ванзаров, друг мой раздражайший, а что вы окончили? – резко перебил он.

– Петербургский университет, отделение классических древностей, – будто смутившись, ответил юноша.

– Разновсякие Карфагены с Вавилонами?

– Почти: Древняя Греция и Рим.

– Сколько вам лет?

– Двадцать три, – ответил Ванзаров, в смущении добавив себе год.

– Так чего же вы наукой не пользуетесь с вашими неподъемными талантами, а в полицию подались?

Вопрос был поставлен прямо, отвечать на него следовало не менее искренне. И Ванзаров ответил:

– Цель моей жизни – нахождение истины путем расследования преступлений и торжество закона.

– А-а, ну теперь мне все понятно, – удрученно сказал Михаил Аркадьевич. Именно этого он боялся: юноша не только романтически наивен, но еще и честен. Хуже не придумаешь для службы в полиции. Надо принимать срочные меры. Пока чего-нибудь не натворил.

– Так вот, все эти три преступления с точки зрения логики объединяются…

Какая у логики была точка зрения, осталось неизвестным. Эфенбах отстранил рассуждения юноши резким жестом.

– Мой раздражайший друг Ванзаров! – сказал он, бросая на стол канцелярский конверт, появившийся из ящика стола. – Обер-полицмейстер Москвы учредил особый фонд для молодых чиновников полиции. Прошу…

Ванзаров заглянул в конверт.

– Здесь купюра в сто рублей, – сказал он.

– Именно она, кумушка-душенька: сто рублей! – Эфенбах встал из-за стола и придал голосу торжественности. – Эти деньги предназначены на то, чтобы вы досконально изучили практическую часть совершенных преступлений.

Каким образом конверт с крупной ассигнацией оказался в столе начальника сыска, знали только трое: стол, Эфенбах и некий купец, который умело забыл конверт на прощание. Чем избежал мелких неприятностей от полиции. Михаил Аркадьевич взяток не брал, но и не отказывал добрым людям. Как объяснишь московскую тонкость пришлому юноше из Петербурга? Пусть пребывает в иллюзиях.

Ванзаров не спешил пребывать в них.

– Разве такой фонд имеется при московской полиции? – спросил он.

– Как еще имеется! – уверенно ответил Михаил Аркадьевич. – Из своего кармана я столько денег вам не дам.

Аргумент был весомый. Но упрямец не отступал.

– Каким образом эти деньги помогут изучить практическую часть?

Эфенбах вальяжно взмахнул в сторону солнца и голубого неба.

– Прямо немедля отправляетесь в один из ресторанов, где было совершено возмутительное преступление, и тщательно изучаете обстановку. После чего идете в следующий. И так, пока не исследуете все рестораны, где были возмутительные кражи и будут еще. Полагаю, этих средств вам хватит на десять-пятнадцать заведений. Нельзя сидеть просто так за столом, надо обедать, немного выпить, не привлекая внимания. И осматриваться. Внимательно и зорко!

– Но… – попытался возразить юный чиновник.

Возражения были отвергнуты.

– Не принимаю! – воскликнул Эфенбах. – Это приказ! Исполнять немедленно!

Ванзаров нехотя засунул конверт за отворот сюртука и поднялся, собирая папки.

– Слушаюсь, господин начальник…

– Оставьте дела, оставьте, раздражайший друг мой… И прошу вас: поменьше этого петербургского официоза! У нас тут все по-семейному, – говорил Эфенбах, обнимая Ванзарова за плечи и легонько подталкивая к выходу. – Для вас я запросто – Михаил Аркадьевич, старший коллега…

– Слушаюсь, господин статский советник.

– О, какой вы педант! Так нельзя в такие-то цветущие годы!

Убедившись, что пытливый юноша удалился из приемной части, Эфенбах строжайшим тоном вызвал своих чиновников.

Вся сыскная армия Михаила Аркадьевича состояла из четырех человек. Трое из них явились в кабинет, не ожидая ничего дурного в ясное предпраздничное утро. Самому старшему и опытному, Лелюхину, было далеко за пятьдесят. Самому молодому, Актаеву, минуло двадцать пять. Между ними на возрастной шкале располагался Кирьяков.

Михаилу Аркадьевичу хватило секунды, чтобы определить благодушие, пропитавшее физиономии его чиновников. Никто из них не горел желанием заниматься розысками. В душе Эфенбах целиком и полностью разделял такой настрой. Но полицейская служба стоит на незыблемом правиле: раз дело вынуто из шкафа и на него обращено внимание, тем более чужого человека, просто так, без последствий оно не может вернуться в любимую пыль. К тому же Михаил Аркадьевич не мог совсем исключить вероятность, что Ванзаров не так прост, как кажется: а что, если петербургский друг из Департамента прислал не новичка, а умного ревизора, который вынюхивает, как обстоят дела в московском сыске? А маска честного простака – только маска?

– Это что такое, господа мои раздражайшие? – сказал Эфенбах, строго постучав по папкам указующим пальцем. – Это как же нам понимать разрешите?

– Так ведь, Михаил Аркадьевич… – начал было Лелюхин. Но не был дослушан.

– Не «так ведь» мне тут сейчас! И не «Михаил Аркадьевич», знаете ли! Изумительно обленились! Почему дела не закрыты?!

Лелюхин принял самую почтительную позу.

– Разрешите доложить, господин начальник?

– Ну конечно, доложи же, Василий Яковлевич, – сразу смягчился Эфенбах.

– Все пострадавшие – городовые, – ответил Лелюхин, делая ударения на третьем «о». – Изволили разъехаться. Кто в Нижний, кто в Казань, а кто в Киев. Показания с них сняты. Краденое разыскать не представляется возможным. Да с них и не убудет: богатые купцы. Московский налог, так сказать…

Кирьяков и Актаев улыбнулись тонкой шутке, понятной между своими.

Эфенбах машинально кивнул, соглашаясь, но тут же дернул подбородком.

– И что с того, что они городовые? – возмущенно сказал он, правильно произнося московское словцо, означавшее всех приезжих. – Дела должны быть расследованы и закрыты как полагается. А не отговорки эти ваши! Я вас научу, с какого угла кулебяку заворачивать…

И Михаил Аркадьевич принялся «бушевать». Чиновники взирали на его молнии с добродушным пониманием, давно привыкнув, что начальник обходился с русским языком, особенно с пословицами, как ему вздумается. Да и вообще «бушевал» он довольно артистично и ярко.

– Это до какого же бездельства мы дошли? Кто дела будет расследовать? Пушкин?! Кстати, а где Алексей? – тут только Эфенбах заметил, что в рядах чиновников есть пробел. – Где Пушкин?! Это который час его нет?!

– Спит, наверно, – ответил Кирьяков. – Он личность неторопливая.

– Незамедленно сюда! – закричал Эфенбах вполне грозно и немного страшно.

– Ванечка, а ну-ка, поищи пропажу, – сказал Лелюхин, легонько толкнув молодого.

Уговаривать не пришлось. Актаев, самый молодой чиновник, побежал на первый этаж полицейского дома.

Тройка так резво вывернула из-за поворота, что пассажиры, накрытые меховой накидкой, имели все шансы вылететь в сугроб. Но остались целы и невредимы. Мастерство извозчика, называемого в обеих столицах лихачом, стоило недешево. Как и холеные лошади, с бубенцами, запряженные в ладные сани. Лихач на всем скаку взял вожжи, тройка встала, подняв копытами бурю снега. Пассажиров бросило вперед, но накидка уберегла. В Гнездниковском переулке у дома обер-полицмейстера Москвы, куда прискакала тройка, было пусто. Если не считать городового, который топтался у входа. И старательно не замечал, кто это с утра пораньше подъехал с шиком.