Страсти по Анне - Данович Дина - Страница 37

• Предыдущая
• 37/40
• Следующая

— Зачем вы приехали? Зачем вы просите меня вернуться? Не все ли вам равно — будет ли официальный развод или мы просто прекратим жить в одном доме? Я могу жить и здесь.

— И вас не пугает перспектива остаться в провинциальном заснеженном доме?

— Я не знаю, — призналась я.

— Думаю, что вам стоит вернуться в наш дом.

— И вы готовы простить мне мой дачный роман? — с вызовом спросила я, сама не понимая, зачем я говорю эти слова.

Александр Михайлович огляделся. Он не приезжал сюда с тех пор, как состоялась наша с ним помолвка.

— Дачный роман? — переспросил он. — Конечно, я вам его прощаю. Нет ничего проще, чем простить то, чего не было.

— Почему? — со слезами спросила я на высоких нотах. — Почему вы мне не верите?

Он устало посмотрел на меня и сказал:

— Потому что вы — страшная фантазерка, моя дорогая. Вам нравится играть в роковую женщину. Но давайте на время сделаем антракт.

Я расплакалась, прижимая ладони к лицу. Он был рядом, но не утешал, даже не говорил ни слова.

— Я никуда не поеду с вами!.. Я буду жить здесь!.. Я не хочу никого видеть!.. — сквозь слезы говорила я. — Я умру!.. Я покончу с собой!..

Отняв руки от заплаканных глаз, я увидела, что Александр Михайлович стоит около окна, смотрит на метель и курит. Не слыша моих всхлипов, он повернулся.

— Давайте попьем чаю, — как ни в чем не бывало предложил он. — Нам надо еще ваши вещи упаковать, духи и прочая, прочая… Кстати, вы очень хорошо выглядите, Анна Николаевна. Видно, провинция идет вам на пользу… Через два дня, когда мы уже будем дома, весь город будет только и говорить о вашем удивительном цвете лица!..

Я чувствовала себя неловко, поэтому всю дорогу до станции молчала и даже не смотрела на Александра Михайловича, тот, в свою очередь, не обращал на меня никакого внимания, напевал что-то едва слышно и много курил. Но в поезде он вышел из своей задумчивости и вспомнил, что я рядом.

— Анна Николаевна, если не секрет, не могли бы вы поделиться, чем вы занимались в мое отсутствие?

Я подняла на него глаза, но так и не смогла определить точно, смеется ли он надо мной или его вопрос продиктован искренним интересом.

— Приезжал Николка, — очень сдержанно ответила я.

— Об этом я знаю.

— Как? — не на шутку удивилась я. — Откуда вы могли узнать?

Александр Михайлович подмигнул мне.

— Николай Николаевич почтил меня своим присутствием раньше вас. Конечно, он не сказал вам о своем визите ко мне, чтобы вы не дулись на него. Но вы не должны обижаться: никто не виноват, что по сетке железнодорожных путей я находился к нему ближе, чем вы.

Я была неприятно поражена.

— И как долго у вас был Николка?

— Переночевал одну ночь. Но не переживайте вы так!..

— И наверно, он опять наговорил вам несусветных глупостей относительно меня?

Поезд качнуло, я ухватилась за бархатную обивку дивана.

— Нет, что вы! Он был слишком уставшим для того, чтобы философствовать, — ответил Александр Михайлович.

— Видно, он неплохо отдохнул, так как со мной… — поезд опять качнулся, как бы предостерегая меня от лишних слов, но я была в негодовании и поэтому продолжила: — Кстати, если вам интересно знать, Николка предлагал… скорее, советовал мне бросить вас и убежать с любовником куда глаза глядят!

— В самом деле?

— Да, да!

— Ну, его можно понять. Я бы тоже вам предложил нечто подобное, только вы обиделись бы на меня, поэтому я никуда вас от себя не отпускаю! Более того, бегу вслед за вами, везу вас обратно в свой дом.

— Очень мило с вашей стороны!..

— И даже мысли не допускаю о ваших любовниках. Вы для меня, как жена Цезаря, выше всяческих подозрений!

— Какое благородство!..

— С вашей стороны, прежде всего. Другая женщина на вашем месте и вправду бы наставила мне рога. Или сбежала с благословления брата. Вы же тихо и примерно дождались меня в родительском гнезде в обществе портретов не менее благородных предков. Это достойно уважения.

— Действительно?

— Возможно, даже будет воспето в народных песнях. Хотя вы не любите фольклора. Скажем так, Алексей Петрович возьмется за литературную обработку данного сюжета.

— Может быть, вы предложите более достойную кандидатуру? — попросила я.

— Позвольте, но больше никто из наших общих знакомых не пишет стихов.

— Надо свести новые знакомства, — предложила я.

— Пожалуй, — сказал Александр Михайлович, замолчал и начал смотреть в окно.

За окном все было белым и ровным. Настолько белым, что мне не верилось, как снежная белизна по весне может превратиться в воду и уйти под землю.

— Я ведь тоже не терял времени даром, — сказал мне Александр Михайлович. — Думаете, мне приятно было сознавать, что моя супруга в истерике уезжает бог знает куда — в давно заброшенный дом, неизвестно зачем, неизвестно как надолго… Я был жесток с вами. Простите меня. Простите мою недоверчивость к вам. Скорее всего мой поступок был продиктован не чем иным, как ревностью, но теперь-то я понимаю, что не имел права вас ревновать… Естественно, если бы вы полюбили другого мужчину, то я бы и слова вам не сказал против и отпустил бы вас навстречу новому счастью… Ведь, полюбив, вы бы сказали бы мне о новых чувствах? Не стали бы мучить себя и меня ненужной ложью?..

Произнося последнюю фразу, он смотрел в сторону, и мне подумалось: муж дает мне место для отступления, но будь я даже изменницей и скажи сейчас: «Я чиста перед вами», он бы поверил, потому что сам нашел мне оправдания и слова для них.

И я ничего не стала говорить Александру Михайловичу — вовсе не от жестокости, а оттого, что слишком много лжи окружило меня за последнее время, и я начала ее бояться, как дети боятся темных углов, чуланов с пауками и нянькиных сундуков, полных ненужного тряпья.

— Вы звали меня? — спросил Александр Михайлович, проходя в мою спальню.

Я лежала в постели уже неделю.

— Боюсь, что не вас, — сказала я, пряча от него лицо.

— Как у вас темно и душно. Позвольте, я открою хотя бы шторы.

— Не надо! — почти крикнула я, собрав все силы. — Пусть все будет так, как есть!

Супруг поторопился успокоить меня.

— Анна Николаевна, вам нельзя волноваться. Скоро должен подойти доктор.

— Я не хочу никого видеть, — простонала я.

— Хорошо, — терпеливо сказала он, — я попрошу его сегодня не осматривать вас.

— Да, попросите… — И спросила после паузы: — Александр, у вас есть время?

— Сколько вам угодно! — с готовностью ответил он. Я задумчиво сжала виски.

— Раньше вы так никогда не говорили… Присядьте. Там, в кресло. И не смотрите на меня. Обещаете?

— Обещаю.

— Отчего у нас так тихо? — спросила я. Александр Михайлович сначала опустил глаза, потом окинул мою спальню обеспокоенным взглядом и сказал:

— Если вы хотите, я могу петь в кабинете и топать ногами.

— Отчего к нам никто не приходит? Где все?

— Вы желали бы развлечься? — спросил супруг настороженно.

— Господи, как же тихо! — сказала я и откинулась на высоких горячих подушках.

Одним холодным декабрьским утром мне отчетливо показалось, что я схожу с ума в своей запертой комнате с занавешенными шторами, не общаясь ни с кем, только иногда — с Таней. Или Тани не было рядом, и я разговаривала с ее тенью? Тишина поселилась в доме с тех пор, как в злополучный вечер я увидела в газете Николкино имя в списках погибших.

Я отказывалась верить, отказывалась пить и есть, я не хотела жить. Тоска давила на грудь все сильнее с каждым днем. Я боялась проснуться на утро живой и продолжить пытку, когда не надо больше пить кофе и читать скорбные списки, в душе надеясь не встретить там родной фамилии. Все ушло, газеты я больше не брала в руки. Угрюмо и зло смотрела на иконы. Я сходила с ума. Тани не было в нашем пустом доме! Это я приказала ей уйти.

Я не плакала. Молча бродила по комнате и удивлялась тому, что раньше я могла разговаривать, смеяться и петь! Тоска залила мое сердце. Боль накапливалась, как дождевая вода в лужах, но не уходила.

• Предыдущая
• 37/40
• Следующая