Вид на жительство (СИ) - Гусина Дарья - Страница 34

Альд продолжал бубнить:

— На тракте повсюду патрули. Совет официально заявил о случаях некромантии. Это значит, возвращаются старые добрые времена, когда все разумные расы воевали против Зла. Маги укрепляют дорожные Плетения самоцветами, а самоцвет это вам не крашеное полено, дорого стоит. Думаю, и гроза — их рук дело. Тракт мостят сильной магией. Маги, собранные на службу эльфами, по поселкам обучают всех мало-мальски видящих искры. Мужчинам от четырнадцати лет раздают оружие. Охотники обещают помощь.

— Как все быстро организовалось-то, — прошипела я сквозь зубы. — И кто во всем этом абымже виноват, а?

— Кто виноват, тот пусть за все и платит, — веско сказала Лим, будучи уже полностью в курсе моей истории и очень спокойно на нее прореагировавшая. — Властитель сам кашу заварил.

Циновка зашевелилась и приподнялась. Альд сунул под нее голову и свирепо поглядел на Лим. Девушка ахнула и прикрылась одеялом.

— Альд! — рявкнула я. — Изыди!

Эльф засопел, но ретировался не сразу. Прошипел уже из-за перегородки, обращаясь к Лим:

— Вот кто ты такая, а? Рассуждаешь не как деревенщина, по театрам ходишь по двадцать золотых за билет, едешь в глушь какую-то. И чего, спрашивается, тебе там делать? Хуми там мало. Одни орки да всякие серые. Кто ж поселиться на границе с землями мелюзин?

Девушка с неожиданным вызовом кинула в ответ:

— Моя родня там… там… прекрасно живет! И мелюзины… мелюзины никакие не… они великодушные и добрые потомки Первых!

— Добрые потомки, — передразнил ее Альд. — Никто даже не знает, на какой они стороне: белой или серой. Кэльрэдин хотел заключить с ними договор, чтобы западное побережье было под присмотром, несколько лет вокруг да около ходил, а те вот точно… не рыба и не мясо! Два хвоста и мозги, как у дриад!

— А дриады-то чем тебе не угодили?! — взвилась Лим. — Сам-то не прочь… был… с ними…

— Кто? Я?

— Ты, ты! Я видела! В лесу у Тонких Озер! Хвостом крутил!

— Нет у меня хвоста! — взревел Альд.

— Все равно крутил! Тем… что с другой стороны… в смысле…я хотела сказать, — Лим сбилась и покраснела.

— Господи! Кто ж тебя такую замуж-то взял?! — со страданием в голосе, но на тон ниже произнес эльф. — Даже ругнуться как следует не можешь. С Даши пример бери.

— Вы, оба! — тихо, но яростно сказала я. — Я сейчас вас обоих обложу. Два вопроса: кто такие мелюзины и почему мертвецы не могут ходить в грозу?

— Мелюзины, — со вздохом, но терпеливо принялся объяснять Альд, — это такие бабы с двуми ипостасями. В одной они… просто бабы, иногда симпатичные, иногда не очень. Замуж выходят за хуми и прочих… кто соблазниться, и живут с ними даже, детей рожают, а те, бедные, иногда до конца дней своих и не подозревают, что с рыбами… того… В другой ипостаси они вроде русалок, двухвостых. Под водой долго не сидят, но поплескаться любят… Мужчины у них тоже есть, их называют мелизандами, но баб больше…

Лим громко и выразительно фыркнула, явно выражая сомнения в познаниях эльфа.

— … а мертвецы под грозой не ходят, потому что молнии в них бьют без промаха. И от такого попадания от них остается кучка пепла, ибо молния — это та же Белая Нить, — Альд подумал и вдруг произнес какое-то певучее четверостишье на эльфийском. — Из поэмы известного поэта эпохи Седьмого Рода. «Всепроникающий в своей женской форме девственницы-воительницы очищает эфир огненным хлыстом. Теряя грозовые самоцветы в форме огненных шаров, дева истребляет всю тьму и грехи своим бичом».

Эльф торжественно замолчал.

— И что, маги умеют создавать молнии? — нервно спросила я.

— Сильные умеют. Их молнии не такие мощные, как природные, мертвечину они не всегда истребляют, но отогнать могут. А от суккубов, инкубов и прочей мерзости под молниями и следа не остается.

— Мы что, стоим? — спросила Лим. — Резко как-то остановились.

— Должно быть, у кого-то опять камень выпал или веревка перетерлась, — предположил Альд, выглядывая в окошко.

— Похоже на то, — согласилась я. — Я уже и выйти не отказалась бы.

— Правда? — обрадовалась Лим. — Если боишься еще, я с тобой похожу.

— Нет, не боюсь. Сами же говорите, гроза.

— Пора бы уже о завтраке позаботиться, — напомнил Альд. — Михо!

— Михо тебе что, слуга? — буркнула я, поднимаясь и натягивая теплые юбки и рубаху. — Я займусь завтраком. И тоже, кстати, чисто из-за врожденного чувства ответственности. Воды только нужно притащить.

Михо встретил меня поклоном. За мной, зевая и потягиваясь, словно кошка, вышла Малья. Парень подхватил свинку, а та радостно всхрюкнула, задрыгав лапами. В окошке, прикрытом тонкой сеткой, разгорался рассвет.

— Так в бочонке на приступке свежая налита, — подсказал Михо.

— А бочонок у нас откуда? — не сообразила я.

— Так я намедни выменял, — объяснил Михо, — на три головки капусты. А две головки нам еще остались.

— А капуста у нас откуда?

— Так я на ведро ячменя выменял.

— А…? Ясно, — какая, в конце концов, мне разница, откуда у нас ячмень.

Щи сварить, что ли? С капустой.

Было свежо. Гроза еще гремела, грея душу. Я вздохнула полной грудью свежий утренний воздух и замешкалась, поставив у ног ведерце с чистой водой. Как красиво здесь все-таки! Солнце еще долго будет подниматься над стволами, но воздух побледнел и птицы соревнуются в умении приветствовать дневное светило. Чем дальше на Север, тем величественнее деревья, а мощные эльфийские дубы, в дуплах которых можно устроить целый дом, уже не стесняясь, царствуют в лесах, искореняя своей тенью непролазный подлесок. Опавшие листья золотом покрывают землю, но и обнаженные, дубы поражают своей величавой красотой. Жаль, что здешние леса кишмя кишат всякой дрянью.

Тракт широкой колеей терялся позади, плавно изгибаясь. В голове обоза, в тумане двигались размытые фигуры. Я услышала лай собак. Замерев, вгляделась в поворот тракта, исчезающий в рассветных сумерках. Из-за него вылетела размятая туманом приземистая клякса. Странными прыжками рванула вперед по подсушенной магией дороге. За ней, истерично тявкая и визжа, неслась свора псов. Наших псов, обозных, тех, что до поджатых хвостов перепугал мертвый тролльичий отряд. И не сожрали же их в лесу, песиков наших, надо же. Собачек на Ондигане любят. Как и кошек. И те, и другие чувствуют появление нечисти. Коты здесь тоже крупные, могут без труда придушить пару лабиринтников, нацелившихся на кур или припасы. Псы редко сидят на цепи: пока хозяева проснутся от лая да вооружатся, хорошая собака отгонит от дома и удержит на расстоянии даже крупного иратха.

Серое пятно было уже совсем рядом. Я с удивлением распознала в нем здоровенного зайца с клокастым бело-серым задом и кривыми ушами. Заяц поднажал, поравнялся с нашей телегой и, пробегая мимо, вдруг сиганул вверх и вбок. Освободившись от ноши, русак припустил к лесу, псы рванули за ним, но большинство, услышав радостные крики хозяев, высунувшихся на шум, развернулось к повозкам. Возле нашей телеги, принюхиваясь и неуверенно помахивая хвостом, приостановился рыжий кобель.

— Кыш! Брысь! — сказала я. — Иди к своим.

Пес послушно прижал уши и потрусил прочь. А зачем ему лезть не в свое дело? Ну нечисть, ну довольно опасная, однако самка человека, вместо того, чтобы от нее защищаться, сама ее защищает.

— Вылезай, — сказала я, обращаясь к ведерку. — Угораздило же тебя.

— Госпожаа, — виновато пробулькал Баольбин, пуская пузыри ноздрями. — Холод-д-дно, — через минуту жабеныш уже сидел на досках, по-лягушачьи согнув лапки.

На нем был наряд из осенних листьев, не без изящества выложенных слоями в оранжево-буро-желтой гамме. Вокруг уже натекла приличная лужица.

— Болотницы сп-п-плели, — прошамкал буккан, перехватив мой взгляд. — Совсем потерял Баольбин достойный облик. Рядится в траву, лишь бы согреть больное тело. Баольбин необычный буккан, болел в детстве. Зимааа близко.

— Не прибедняйся, — сказала я, выплескивая воду за борт телеги и набирая свежей. — Зайца оседлал, целую свору за собой привел, с таким потенциалом еще жалишься.