Любой каприз за вашу душу. Нью-Йорк (СИ) - Соловьева Евгения - Страница 30

Бонни удивленно обернулся.

– С чего бы?

– Во-первых, один упертый баран пропустил свой номер, – он разложил костюм на кровати и принялся его аккуратно скатывать. Так меньше помнется. – Во-вторых, другой упертый баран отказался танцевать стриптиз за первого и наступил на хвост менеджеру. В-третьих, у первого барана в кармане порошка на три года за решеткой, а местная полиция неровно дышит к американцам. – Скатанный костюм отправился в рюкзак, следом за ним смена белья и две грязные рубашки. – Я думаю, уже достаточно причин. – Увенчали композицию туфли, завернутые в бесплатную рекламную газету.

– Ну и зря, у тебя бы отлично получилось! – Бонни выразительно оглядел Кея с ног до головы и ухмыльнулся. – Дамочки были бы в восторге.

– Так ты идешь или остаешься ждать копов? – Кей закинул рюкзак на плечо.

Ничего не ответив, Бонни вытащил из шкафа свой рюкзак, покидал в него джинсы, майку и прочую мелочевку, и пошел к двери. Не оглядываясь. Гордая, мать ее, Сицилия.

Они разминулись с копами на выезде из переулка. Кей молча пожелал толстопузому стукачу сдохнуть, а себе – больше не влипать ни в какие дела с дурью. Каким надо было быть идиотом, чтобы своими руками покупать траву! Все, хватит. Безделье плохо влияет на мозги, а из лордов не получаются нормальные люмпены. Пора завязывать.

На этот раз он сам выбрал обычный, в меру чистенький, абсолютно скучный мотель в паре километров от города. Снял номер, оплатив двое суток вперед. И даже не оглянулся, идет ли за ним Бонни. Взбрыкнет и свалит – да на здоровье.

Не свалил. Молча последовал за Кеем до номера, кинул рюкзак в угол, ушел в душ. Так же молча съел свою половину пиццы и завалился на кровать. На свою половину кровати. На Кея даже не глянул.

А у Кея, пока он заказывал пиццу, ходил в душ и, лежа в кровати, бездумно листал новостные страницы в нетбуке, перед глазами мелькали сине-зеленые неоновые пятна воспоминаний. Свежих, всего-то полтора месяца прошло. Всего полтора или целых полтора? Клуб Ласло, ночной разговор двух ненаследных принцев, внезапное – и сумасшедше теплое, согревающее до самого сердца, – доверие.

У лорда Ирвина Роберта Говарда никогда не было друзей. Даже с Кирстен все было совсем иначе. Официально. На полунамеках. И он даже не был уверен до конца, что Кирстен правильно поняла, чем вызван его отказ от свадьбы. Они никогда не говорили так, как с Бонни. Не были настолько близки.

Глупо. Сблизиться с бешеным ублюдком, поверить в него – и не понять, что его единственное стремление это никакой не мюзикл, а саморазрушение. Бегство.

Безумно жаль, что их пути расходятся. Там, где дурь – никогда не будет ни Кея, ни лорда Говарда. Так что тянуть кота за яйца нет смысла. Бонни хватило бы оставшихся тридцати штук на постановку, но что бы он сейчас себе или Кею ни врал, он спустит их на дурь. И сдохнет. С другом или без, у наркош финал один.

Что ж. Он сам выбрал. Не Кею за него решать – бесполезное это дело. Можно сколько угодно объяснять, увещевать, помогать, лечить, но если где-то в мозгу сидит «чужой», он рано или поздно включится. Зависимость – она не в крови, нет. Она гораздо глубже.

Кей так и уснул с включенным нетбуком. И ему снилось, что ноут исчез, а его кто-то укрыл одеялом и обнял, прижавшись всем телом. Кто-то очень нужный, очень близкий. Кто-то, кто должен быть рядом – всегда, что бы ни случилось. И во сне он совсем не удивился, когда его поцеловали в губы, погладили по животу, взяли в ладонь поднявшийся член. Он сам потянулся к горячему, жилистому и такому родному телу – ласкать, прижать к себе… но сицилийский ублюдок выскользнул – вниз, губами и ладонями, всем телом, и взял его в рот. Кей застонал, вцепившись пальцами в спутанные волосы, насаживая на себя – и то ли под закрытыми веками, то ли перед открытыми глазами, мелькали сине-зеленые неоновые пятна, и мерещился хрипловатый, глубокий голос с итальянским акцентом. Он кончил почти сразу, так было сладко, так правильно и необходимо: именно эти руки, этот рот, эти плечи под ладонями… Именно это жесткое, гладкое тело, скользящее по нему и содрогающееся в оргазме – ему на живот, прижавшись так, что лезвие ножа не просунуть между, выдыхающее ему в плечо что-то невнятное, заканчивающееся на «Кей».

А потом Бонни поднял голову, и Кей целую секунду смотрел в темные, до краев полные тоски и нежности глаза. Одна капля тоски и нежности перелилась через край и блестела на длинных ресницах. Кею почему-то захотелось дотронуться до нее, стереть, и он даже поднял руку, потянулся – но Бонни уткнулся ему в плечо, спрятался, так что рука скользнула по волосам и запуталась в них.

– Спи, Британия, – тоска и нежность опять переливалась через край, звучала в шепоте, ласкала обнаженную кожу.

– Добрых снов, Сицилия, – так же тихо шепнул Кей, подтягивая одеяло на смуглые плечи, касаясь губами шелковых, пахнущих дешевым шампунем прядей и понимая, что когда сицилийский ублюдок вздумает подыхать, он будет рядом. И сделает все, чтобы этот дебил сдох как можно позже.

Вот только у дебила обнаружилось совсем другое мнение.

Утром обнаружилось, когда Кей проснулся от звука расстегиваемой молнии. Уже одетый, Бонни что-то пихал в рюкзак – с выражением ослиной решимости на морде. Сцена из дешевой комедии, мать вашу. Надо только подать реплику вроде «дорогая, куда же ты». Любопытно, он собирается по-тихому слинять или сказать пару-тройку пафосных слов?

– Проснулся, – буркнул Бонни под нос, с визгом застегнул молнию рюкзака и обернулся, сверкая злющими глазами. – Хай, Британия.

И закинул лямку на плечо.

– Сваливаешь.

– Ага. Не скучай тут, – криво ухмыльнулся сицилийский осел.

– Никакой оригинальности, – сев на постели, Кей окинул ощетинившегося Бонни скептическим взглядом. – Тарантино это уже снимал. Мне тут положено заявить что-то вроде «положи бабки на место и вали, козел»? Или зловеще «я тебя найду, и ты пожалеешь»?

– Можешь засунуть бабки себе в задницу, – сицилиец презрительно кивнул на раскрытый шкаф, где так и валялся рюкзак Кея, и отвернулся, направился к двери. Даже фак не показал. А ведь отлично играет!

– Стоять, – велел Кей.

Бонни на миг замер, дернул плечом, но не остановился. Придурок, ведь так и уйдет же.

Соскочив с кровати, Кей в два прыжка его догнал, развернул за плечи и впечатал спиной в закрытую – все еще закрытую – дверь. Рюкзак шлепнулся на босую ногу, чувствительно ударив по пальцам. Кей оттолкнул его ногой и уставился Бонни в глаза. Сцена из дешевого боевичка или комедии? Плевать. Он не режиссер, ему можно.

– Что за вошь тебя укусила, Сицилия?

– Отъебись, – подчеркнуто ровно, с ядовитым презрением уронил Бонни. Он и не пытался вырваться, сделал вид, что расслабился – но жилка на шее пульсировала слишком быстро и сильно, почему-то наводя на мысль о тиканье бомбы.

– Не убедительно.

Тем же ровным и презрительным тоном Кею по-итальянски сообщили, в какой позе кусачая вошь имела Кея, его родню и его байк, а также куда он может засунуть убедительность и все свое прочее занудство. Ему также было предложено пойти в полицию и нажаловаться папочке на нанесенную аристократической спеси обиду, а потом заняться с полицией, спесью и папочкой противоестественным сношением.

Кей невольно восхитился и даже пожалел, что мало практиковался – такие красивые обороты! Настоящий сицилийский фольклор! А играет-то как, вот прямо бери да верь.

– Красиво, но не по делу, Сицилия.

Бонни дернул плечами, пытаясь стряхнуть его руки, и поморщился.

– Достал, – сквозь презрение внезапно пробились усталость и тоска. Видимо, Бонни сам это заметил: заткнулся, сжал губы, глянул с ненавистью.

– Ага, это уже ближе. Конкретику, Сицилия. Чем достал, когда достал. Не стесняйся, выкладывай.

Маска ненависти на лице Бонни дрогнула, он весь напрягся… Кей почти поверил, что сейчас придурок скажет, что не так – но он только прошипел сквозь зубы «отъебись» и врезал Кею кулаком поддых, а ногой – по колену. То есть метил именно туда, но чуть не успел, рефлексы Кея не подвели: сгруппироваться, пропустить удар мимо, ответить…