Дневник Повелительницы Эмоций (СИ) - Кош Виктория - Страница 13

Тетка, понятное дело, разъярилась пуще прежнего, принялась допрашивать. Но Милодара сильнее сжимала губы и молчала. Решимость крепла в ней с каждым теткиным словом. Не бывать ненавистной свадьбе. Не будет она спать с Ходотой на пуховой перине, не будет есть сласти заморские и носить сапожки сафьяновые. Только один муж ей надобен, и искать его нужно не среди купеческих рядов, а в воеводиных хоромах!

Но Добраве о своей боли сердечной Милодара говорить не стала. Снова раскричится тетка и, чего доброго, посадит ее под замок. А ей свобода нужна, чтобы на Болота сбегать, с бабкой Зораной посоветоваться. Лишь ей она может открыться. Мудрой Зоране многое ведомо. Придумает бабка и для нее спасение.

Только-только первые петухи пропели, а Милодара уже выбежала из городских ворот. Беспробудно спит тетка под теплым одеялом и не чует, что племянницы дома нет, что мчится она словно ветерок весенний по холмам и овражкам к гибельным Болотам и не оглянется ни разу.

Бабка Зорана хлопотала по хозяйству, когда Милодара влетела в ее избушку. Веник березовый выпал из скрюченных бабкиных рук.

— Что стряслось с тобой, деточка?

Милодара лишь тяжело дышала. Присмотрелась бабка к ней повнимательнее. Глаза пылают будто факелы во тьме кромешной, а щеки бледно-мраморные, как и не бежала она вовсе. Ойкнула Зорана, схватилась за сердце. Не это ли чудилось ей давным-давно, не об этом ли она тревожилась-печалилась? Любовью полыхала Милодара, но не нежной девичьей, с которой по приказу родительскому можно легко справиться, а огненно-обжигающей любовью, в которой и души бесследно сгорают, и целые города. Страшной любовью, мятущейся, бесконечной…

— А то и случилось, что меня замуж выдают за нелюбого, да только не пойду я за Ходоту! — воскликнула Милодара. — И никто меня не заставит!

— Погубишь ты себя, девка.

Потемнели светлые глаза Милодары.

— Ты ничего не знаешь, Зорана. Я… его видела. И другой мне не нужен.

Иного ждала Милодара. Верила, обрадуется Зорана, примется расспрашивать про Горислава, про встречу их нежданную. Научит, как покорить его, расскажет, что за нити цветные ей привиделись.

Но хмурилась Зорана, а не радовалась, ворчала, а не расспрашивала. И колыхался над ней плотный кокон страха и неодобрения.

— Его ты видела… и голову уже потеряла. Торопишься, деточка. А коли ты ему не надобна, что делать будешь?

— На то у меня умение от тебя есть, — улыбнулась Милодара. — Отварчик для него такой приготовлю, что без меня ему жизнь чернее черного покажется.

— Не всякого приворожить можно, к иному ключик не подберешь. — Бабка тяжело опустилась на скобленную деревянную скамью. — Кто ж он таков, молодец твой?

— Горислав, сын воеводы Остромира. Знаешь такого?

Помолчала бабка.

— Слыхивала имя это. Прибегали ко мне девицы, рассказывали о нем, тоже о любви толковали, плакались.

— Кто? — посуровела Милодара.

— Не беспокойся о них. Своя судьба у сына Остромирова, особая. Ее колдовским отваром не изменишь, ворожбой не возьмешь. Никому это не под силу, а не только мне.

— Особая судьба, — повторила Милодара, — с моей связана.

— Этого я не говорила. Ты со своей судьбой еще не определилась, сама сейчас на распутье стоишь. Куда тебе чужими судьбами ведать. О себе подумай лучше. Вся жизнь твоя в один день решиться может.

— А что меня ждет?

— Неужто сама не видишь? Жизнь с Ходотой покойная и сытая…

— Нет.

— С мужем ласковым, внимательным, мудрым…

— Нет!

— Или тропы горькие неизведанные, до тебя никем неисхоженные.

— С ним? С Гориславом?

— С ним ли, одной ли… тяжко тебе будет.

— С Ходотой не лучше!

— Боюсь я, что погубишь ты себя, Милодара, — вздохнула бабка. — Как против воли теткиной пойдешь?

Словно на блюдечке развернулись перед Милодарой потаенные бабкины мысли. Вот к чему ведет Зорана. Тетку Добраву боится, потому и несчастья предрекает.

— Ты с теткой Добравой одну песню поешь, осторожную да смиренную, а я знаю, что все будет по-моему!

— Зачем же тогда прибежала ко мне? Раз сама все знаешь…

Вспыхнула Милодара, словно небо перед грозой.

— Спасибо тебе, Зорана, многому научила меня. Да только не приду больше к тебе за советом. — Поклонилась Милодара низко, в пол, но благодарности и уважения мало было в ее поклоне. — Больше мне от тебя ничего не надобно. Сама буду решать, как мне дальше жить. Не ты и не тетка Добрава.

— Я добра тебе желаю, — устало сказала Зорана. — Но держать тебя не смею. Ступай с миром. И берегись.

Усмехнулась Милодара недобро.

— Некого мне здесь бояться, бабушка.

Вышла она из избушки, только дверь старая скрипнула ей вслед.

— Себя, берегись, себя, — прошептала бабка, когда Милодары и след простыл.

От избушки Зораны пошла Милодара не привычной короткой тропкой, а дальней дорогой, через весь лес. Птички озорно щебетали в ветвях, утреннее солнышко ласково припекало голову сквозь листву, тронутую осенним багрянцем. Скоро мягкий ковер из листьев устелет землю, а небо затянут снежные тучи, но пока еще царило благодатное тепло, и Милодара полной грудью вдыхала воздух, напоенный ароматами спелых плодов и прогретой земли.

Вот какой бабка оказалась. Пугливой. Трусливой. Бессильной. Всемогущие боги даровали ей знание, но не дали мужества этим знанием воспользоваться. Она, Милодара, не такая. Она сильнее. Хорошо, что не успела рассказать бабке про цветные ниточки. Сама разберется, сама научится.

Как чудесно в лесу, как покойно. Каждая кочка ей тут знакома, каждый кустик. Вон в той роще, скрытый надежно от любопытных глаз, бежит ручеек с незамутненной водой, и можно рассмотреть все камешки на его дне. Сладко напиться холодной воды в жаркий день и посидеть в тени раскидистого дуба, слушая журчание ручья.

Раздвинув ветви орешника, что пригибался к земле под тяжестью созревших гроздьев, Милодара спустилась с маленького пригорка к ручью и зачерпнула пригоршню воды. Зорана рассказывала, что в каждом ручье и озере есть дух — водяной, который ревностно стережет свои владения и обижает неосторожных запоздалых путников. Но Милодаре думалось, что в этом лесном ручейке должен жить не коварный старичок с белоснежной бородой из брызг, а печальная дева с глазами как жемчуг и тугими косами до пят. В лунные ночи, когда мир застывает в сонной неподвижности, выходит она на поверхность и танцует свой призрачный танец, а на воде от прикосновения ее невесомых ножек расходятся крошечные круги…

Горе смертному, увидевшему, как танцует на прозрачной глади ручья водяная дева! Никогда больше не знать ему ни покоя душевного, ни радостей земных. Всю жизнь будет он обречен скитаться по земле и грезить о красоте девы с глазами словно жемчужины. Смех земных женщин покажется ему грубым, а их общество будет ему в тягость. Ни пир развеселый, ни любовь красавицы, ни почести воинские, ни богатства сказочные — ничто не обрадует его, ничто не пробудит надежду, потому что в сердце его безраздельно будет царить сумрачная светлоокая дева…

Я стану для Горислава девой ручья, улыбнулась Милодара про себя. Говорят, я красива, равной мне во всем Киеве не сыщешь. Недаром Ходота на все готов, лишь бы я замуж за него пошла. Горислав зачахнет от любви ко мне, и гордый воевода не посмеет погубить единственного сына.

Внезапно в кустах позади Милодары затрещали ветки, будто какой-то зверь с силой продирался сквозь них к ручью. Девушка вскочила на ноги. Страха она не испытывала, но хотела встретить неведомого гостя лицом к лицу. Но и ее бестрепетное сердце екнуло, когда на открытый пригорок выскочил крупный клыкастый кабан. Маленькие глазки его были налиты кровью, а из бока торчало копье.

Милодара подалась назад. Не хуже заправских охотников она знала, как опасен раненый кабан. Свирепость его возрастает стократ, и тогда берегись безоружный, вставший у него на пути! Даже ее умение обращаться с бессловесными тварями не поможет ей спастись от разозленного зверя, жаждущего убивать. И все же Милодара протянула вперед руку и зашептала защитные слова древнего заклинания, которому научила ее бабка Зорана.