На пересечении (СИ) - Шерола Дикон - Страница 15

Корше судорожно сглотнул и затравленно посмотрел на существо.

— И как твое самочувствие? — в голосе лекаря послышалась легкая ирония, словно состояние больного юноши его скорее забавляло, чем тревожило.

— У меня все болит, — выдавил из себя Корше, все еще не сводя с Точи настороженного взгляда. — Можно ли как-то прекратить это?

— Я могу сломать тебе шею.

Теперь взгляд юноши в панике метнулся на бесстрастное лицо лекаря, пытаясь понять, шутит ли тот. Благо доктор решил развить свою жуткую мысль, отчего Корше испытал заметное облегчение.

— Больно тебе, потому что ты жив, — продолжил лекарь. — Тебе сломали несколько ребер, выбили челюсть и несколько зубов, разбили нос, а также практически проломили череп. Но голова ведь у тебя не болит. Не так ли?

— Вы правы, — растерянно отозвался юноша.

— Разумеется, прав. Потому что мне показалось, что именно головой стоит заняться в первую очередь.

Лекарь усмехнулся и протянул Корше пузырек с какой-то мутно-белой жидкостью. Юноша послушно выпил ее, не посмев задать ни единого вопроса. С таким же успехом лекарь мог подать ему яд.

С минуту ничего не происходило, но вот Корше вдруг почувствовал, как боль в груди начинает медленно исчезать. Однако то было не просто обезболивающее. Что-то происходило с костями юноши, отчего Корше начал испытывать легкое жжение. Он судорожно вдохнул, и его глаза широко распахнулись.

Спустя пару минут Корше сидел на постели, лихорадочно пытаясь собраться с мыслями, при этом больше не чувствуя даже намека на боль. Язык нащупал во рту восстановленные зубы, и юноша недоверчиво посмотрел на врача.

— Это невозможно…

Лекарь скользнул по нему презрительным взглядом:

— Невозможно жить, смирившись с теми обстоятельствами, с которыми смирился ты. Когда выйдешь отсюда, ты ведь пойдешь домой к матери, которая тебя ненавидит, по той улице, где тебя едва не убили. И именно поэтому ты всегда будешь умолять, чтобы тебя не били слишком сильно.

В тот же миг Эристель наклонился к Корше, а затем внезапно грубо схватил его за волосы на затылке, причиняя боль. Юноша увидел, как лицо лекаря начинает меняться, становясь каким-то неестественным. Теперь над Корше склонялось лицо мертвеца, чьи глаза были слишком живыми для покойника.

— Убирайся из этого города, — произнес холодный голос, от которого по телу Корше побежали мурашки. — Убирайся сразу же, как выйдешь за эту дверь, и начни наконец жить, пока еще можешь…

В ту же секунду Корше проснулся по-настоящему. Чувство дежавю на миг нахлынуло на него, когда он скользнул взглядом по потолку незнакомой комнаты. Боли он не почувствовал, поэтому с легкостью поднялся с постели.

«Какой дурацкий сон», — растерянно подумал он, осторожно потягиваясь.

Первой мыслью юноши было найти доктора и поблагодарить его за оказанную помощь. А затем нужно было срочно возвращаться к матери и вымаливать у нее прощение. Быть может, после праздника она будет не так строга, как обычно, и пощадит его?

Однако, когда Корше вышел за дверь дома лекаря, он решительно направился к главным воротам, ведущим прочь из города. Слова, произнесенные Эристелем в его сне произвели на юношу странное впечатление. Повинуясь какому-то непонятному инстинкту, он не отправился в свой дом, чтобы взять в дорогу необходимые вещи. Корше шел, не оглядываясь назад и всё еще не понимая, что им движет. Но почему-то четко знал, что в этот город он больше никогда не вернется.

Утро в семье Двельтонь, такое же солнечное, как и у других горожан, тем не менее складывалось пасмурно. В замке разворачивались целые военные кампании, где в роли стратегического объекта выступала Арайа. Все началось с того, что Найалла категорически отказалась спуститься к завтраку и теперь требовала, чтобы младшая сестра все время проводила с ней, тем самым показывая отцу, что та на ее стороне. В свою очередь Родон настоятельно попросил Арайю держаться от «капризной барышни» подальше, чтобы та не думала, будто ее выкрутасы кто-то собирается поощрять. Найалла и Родон упрямо продолжали не разговаривать, отчего младшая Двельтонь наконец не выдержала и заявила, что не будет даже смотреть в сторону обоих враждующих до тех пор, пока один из них не пойдет навстречу другому. При этом Арайа как бы невзначай бросила фразу, что ей безумно хотелось рассказать сестре о празднике и о том, кого она там повстречала.

Услышав эти слова, Найалла совершенно потеряла покой. В голове постоянно крутились мысли о молодом враче, и, если сестра подтвердит, что он был на празднике, это могло означать, что чувства Найаллы взаимны. Взволнованная девушка мерила шагами свою комнату, не в силах прикасаться ни к книгам, ни к еде, ни к вышивке. В течение получаса Найалла боролась с собственной гордостью, после чего любопытство все-таки победило. Приняв самый что ни на есть кроткий вид, старшая Двельтонь направилась к отцу.

Как и всегда в это время, мужчина находился в своем кабинете. Последние шаги до двери Найалла проделала буквально на цыпочках. В этот миг ей казалось, что сердце в ее груди стучит настолько громко, что его наверняка сейчас слышит весь замок. Мысленно сосчитав до пяти, девушка повернула дверную ручку и осторожно заглянула в комнату.

Родон сидел за столом, склонившись над внушительной горой мелких бумажек, и внимательно просматривал каждую. Рядом лежало письмо, написанное крупным корявым почерком. Обилие ошибок в тексте говорило о том, что отправитель не был хорош в грамоте, а наличие множества чернильных клякс намекало на то, что человек вообще не привык писать слишком часто.

Найалла обратила внимание и на отдельную кучку записок, которую Родон то и дело пополнял. Он был настолько погружен в свое занятие, что совершенно не замечал приоткрывшуюся дверь, отчего голос старшей дочери прозвучал для него неожиданно.

— Что вы делаете, отец? — вкрадчиво поинтересовалась Найалла и проскользнула в кабинет. Затворив за собой дверь, она замерла на пороге и потупила глаза, чувствуя, как внимательный взгляд Родона остановился на ее лице.

Несколько секунд мужчина хранил молчание, точно прикидывая, как правильно себя повести, и Найалла испытала облегчение, когда отец наконец ответил:

— Вычисляю анонима.

В этот раз Родон решил не становиться в позу и не посмеиваться над своей старшей дочерью. Он сделал вид, что утренней ссоры не было, поэтому голос его звучал так же, как и всегда.

— Он пишет вам гадости? — Найалла осторожно сделала шаг к столу и вновь замерла, ожидая реакции отца.

— Не обо мне. О других. Если верить этому писаке, то весь наш город переполнен ведьмами, чернокнижниками и некромантами. Причем все они исключительно хорошенькие женщины. Я даже задумался, к чему мне тратить деньги на войско, когда я могу нанять несколько ведьм и выплачивать им жалованье платьями или шляпками.

— О, небеса, неужто опять этот борец с темными силами? — Найалла искренне рассмеялась, и Родон, улыбнувшись в ответ, в доказательство протянул ей письмо. Брови девушки удивленно поползли вверх, когда она дочитала до последней строчки, а затем вернула письмо обратно.

— Быть может, это полоумный Игша никак не успокоится?

Родон отрицательно покачал головой:

— Нет, это какой-то новый сумасшедший. Почерк Игши я знаю. К тому же пишет он сухо, как и положено предсказателю, коим он себя называет.

— Кстати, вы разгадали его последнее пророчество?

— Которое из них? — усмехнулся Родон. — О пришествии морских пегасов? О том, что в городе будет столько пыли, что ни одной метлой не выметешь? Или о том, что рядом со мной разгуливает смерть? Как будто смерть не гуляет рядом с любым из нас.

— Про гуляющую смерть я от вас еще не слышала, — Найалла рассмеялась вновь, а затем указала на кучку бумаг на самом краю стола. — А это что такое? Еще один аноним?

— Нет, тут как раз сплошные имена. Некая Матильда Жикирь так страстно желала заполучить десять золотых монет, что подкупила стражника, отвечавшего за соблюдение правил лотереи. Из этого вороха я извлек около сотни бумажек с ее именем, а они все не кончаются. У меня чешутся руки слегка проучить эту дамочку. Может, пусть выплатит по медяку за каждую записку с ее именем?