Берсеркер. Сборник. Книги 1-11 (СИ) - Сейберхэген Фред - Страница 102

– Омир Келсумба – Рахим Сосиас!

Черный великан, казалось, даже стал еще больше, когда выступил на арену. Он опять почти с нежностью убаюкивал свой огромный топор двумя руками. Против него толстячок Сосиас с кривым мечом выглядел ужасно неравноценным противником. Но первую кровь пролила именно его сабля. Это была легкая рана, почти прикосновение острием к внешней стороне бедра Келсумбы. Расчет Сосиаса был точным, ответный удар топором только разорвал край его свободной верхней накидки.

Полученная рана возбудила чернокожего человека, и теперь Сосиас был вынужден отпрыгивать назад, его животик при этом сотрясался, когда он с изумительной скоростью вытанцовывал свои движения. Топор вздымался вверх и вспыхивал, падая вниз, вздымался и вспыхивал снова, двигаясь со скоростью и четкостью легкого меча, хотя против него не устоял бы при соударении самый тяжелый меч. Легкий шепот восхищения пролетел по кольцу зрителей.

Сосиас опять попытался резануть по бедрам или только притворился, что делает попытку. В этот раз ответный удар прошел несколько дальше вслед за ним, но все же он каким-то чудом ухитрился остановиться в самый критический момент и ускользнул нетронутым. В его левой руке появился спрятанный нож, но сейчас он не мог приблизиться и использовать его.

Просто так выжидать и пытаться уклоняться от топора было бы самоубийственной тактикой. Сосиас должен был попробовать начать новую атаку. Однако большой топор поймал его на встречном движении и снес ему все лицо. Томас Граббер, стоявший, опираясь на свое копье, на удалении около десяти метров, почувствовал, как на руку ему упали теплые капельки крови.

– Томас Граббер – Ванн Кочевник!

Ванн со своей на вид неуклюжей хваткой длинного меча встал против Томаса, который пробными движениями делал выпады вперед своим тяжелым копьем. Ванн не тратил силы в попытках перерубить копье, чье бронированное древко уже доказало свою прочность в нескольких поединках. Поначалу бой развивался довольно медленно, оба противника двигались осмотрительно, совершая много ложных приемов и не пытаясь затевать серьезную атаку.

Через некоторое время опытному глазу – а за поединком наблюдали как раз такие глаза – стало очевидно, что Ванн не мог полностью избавиться от при-бычки в паузах держать свой меч притворно неуверенно. Понятно, что затем он хватал его правильно, причем с удивительной быстротой, однако частица времени меньше, чем одно сердцебиение, все же уходившая на эту коррекцию, была больше того, что можно было позволять в сражении такого высокого уровня. Неловкая хватка не была естественной для Ванна, вроде забавного способа держать топор у Келсумба, а служила специально отработанной приманкой, позволявшей застать противника врасплох. В таком качестве сейчас она была совершенно излишней, и Ванн очень хорошо это знал. Он и не хотел пользоваться этим трюком, но нервы и мускулы забывали об этом и привычно повторяли фальшивую позу.

Томас несколько раз оценивал эти расслабления и восстановления, а потом улучил момент, когда длинный меч после нижнего удара слегка обвис в руках соперника. Со звуком удара дубинкой копье пробило обветшавшую рубаху Ванна и его туловище немного выше пояса, увешанного жуткими трофеями. На лице Ванна возникло выражение бессмысленного огорчения, когда он увидел яркий фонтан собственной крови. И через минуту лицо уже ничего не выражало.

Фарли из Эйкоска, уходивший с этого смертельного ринга в компании трех равных ему, чтобы продолжить медленное восхождение на гору, испытывал беспокойство от мрачного чувства, что боги позабыли о горстке уцелевших в борьбе. Оглянувшись через плечо у следующего поворота дороги, он увидел застывающие тела четырех жертв сегодняшнего дня, лежащие возле арены, и рядом одинокую фигуру человека в серой одежде и с кувалдой у пояса, принявшегося копать скромную яму, которая станет общей могилой для всех четырех.

Идущий рядом с Фарли Исакссон тоже часто оглядывался. Похоже, что и он был чем-то встревожен. Фарли уже хотел было поделиться своим беспокойством, но не зная толком как выразить его словами, так ничего не сказал.

Впереди на несколько шагов совершал подъем на этот, казалось, бесконечный холм Омир Келсумба, тяжелый топор которого уже был чистым и невинным, как инструмент лесоруба. Его мысли были далеко отсюда – с его маленькими больными детками и женой. Когда-нибудь, когда он победит в этом турнире, то станет почти богом.

Раньше еще у него появлялись сомнения, но теперь он обрел уверенность, что выиграет. С каждой победой он становился сильнее. Келсумба почувствовал божественную силу, наполняющую его. С тех пор, как он достиг своего полного роста, еще ни одному человеку не удалось устоять против него и никто впредь не сможет. Когда закончится турнир, он станет богом, а боги могут исцелять также хорошо, как убивать. Когда он займет свое место по правую руку от Торуна, богиня исцеления не сможет отказать ему и дарует исцеление его детям. Никогда еще не умирали дети богов в лачугах от несчастий и плохих болезней.

Томас Граббер поднимался в гору, шагая шаг в шаг рядом с Омиром Келсумбой, и не догадываясь о его мыслях. Несмотря на то, что вся жизнь его прошла среди жестокости и насилия, охотником за преступниками, Томас все еще время от времени впадал в состояние почти парализующего страха перед телесными ранами и смертью. Требовался железный контроль, чтобы его не выдать. Страх охватил его и сейчас вместе с предчувствием, что в следующем бою он должен проиграть. Перед глазами у него постоянно стояло широкое лезвие топора Келсумбы, на которое он и не осмеливался взглянуть. Томас уже достаточно хорошо изучил свой страх, чтобы знать, что он рассеется, если ему удастся сдерживать его до той минуты, пока он по-настоящему не выйдет на арену против своего соперника. После этого все будет в полном порядке. Времени для страха просто не останется. Теперь же, когда он продолжал взбираться наверх, ему оставалось сурово успокаивать себя, пытаясь отогнать все мысли.

Дорога привела к двум башням, с которых часовые сдержанно отсалютовали проходившим воинам.

– Частный парк богов, – пробормотал вслух Томас, оглядываясь вокруг на ходу. Дорога стала шире и по ее обеим сторонам появились узкие гравийные дорожки, за которыми одним непрерывным манящим ковром расстилался специально выращенный зеленый слой вьющегося травяного покрытия.

– Да, – произнес позади почтительный голос Фарли из Эйкоска. – Я думаю, что мы вполне можем увидеть здесь среди деревьев самого Торуна.

Никто не ответил. Вскоре сопровождавший их жрец Елгир объявил остановку и увел их в сторону от дороги. Почва была мягче, чем раньше, а площадь лагеря – еще меньше. Наступила ночь тихая и спокойная, было тихо, как в могиле, или вроде этого.

После пиршества Шенберга, Де Ла Торре, Афину и Селесту отвели в их удобные отдельные комнаты. Однако весь путь они проделали под охраной и уже нельзя было делать вид, что они свободные посланцы. Ни с кем из них не обращались грубо, но всех обыскали и отобрали коммуникаторы.

Разговаривать с ними никто более не пробовал. Андреас ушел от них, а остальные не хотели реагировать на их протесты и вопросы.

Пока их вели из храма назад в комнаты, они постарались перекинуться несколькими словами. Шенберг посоветовал своим товарищам: – Чего бы они от нас ни хотели, в свое время они заявят об этом сами. А пока что важно, чтобы мы все были в целости и сохранности.

– Оскар, мы тебя поддержим, – сказала ему Афина. На фоне ее решительного лица Селеста и Де Ла Торре выглядели бледными и перепуганными.

Шенберг подмигнул ей. Вслед за этим их развели по отдельным комнатам. Он слышал, как дверь заперли на ключ и засов. Его личный слуга не появлялся, а когда он выглянул сквозь оконную решетку, то заметил поставленного у двери стражника. Шенберг растянулся на уютной кровати и начал размышлять. Вскоре он встал и попробовал передать что-то способом перестукивания по каменной стене, отделявшей его комнату от комнаты Афины. Но ответа не последовало. Возможно, каменная кладка была слишком толстой.