По ту сторону жизни - Лесина Екатерина - Страница 45

— А что тут происходит?

— Культуру обсуждаем, — отозвался Вильгельм, одарив Диттера ревнивым взглядом. — Присоединяйся.

— Культура — это хорошо…

Смуглый разразился… нет, все-таки я подозреваю, что он крепко бранится, уж больно выражение лица характерное.

— Господин… просит, чтобы ему вернули жену… и детей… и компенсацию, — каждое новое слово поверенный произносил все тише. Далеко ему до Аарона Марковича, далеко…

— Обойдется…

Герр Герман выразительно покашлял, а я пожала плечами и повторила:

— Обойдется… — и ладонь на плечо девочки положила. Та от прикосновения вздрогнула и… замерла? Пожалуй, словно опасаясь, что, стоит пошевелиться, и я уберу руку. Или вообще отдам ее… этому. Не отдам. Она не одобрит. Она уже присматривается к той, которая наделена темной силой, а значит, почти принадлежит к узкому кругу избранных. Или проклятых? Не важно… главное, я поняла: что не отдам этого ребенка, даже если придется заплатить. Он ведь за этим пришел.

За деньгами. И вопрос лишь в цене… и значит, надо лишь дождаться Аарона Марковича и позволить ему сделать свою работу. Торговаться Аарон Маркович умел… а мое состояние… что ж, особого ущерба не испытает.

В общем-то все было обыкновенно — время от времени у кого-то да появлялась светлая мысль обвинить меня в причиненном ущербе и содрать пару-тройку тысяч марок — и скучно, вот только у инквизиторов имелось собственное мнение.

Вильгельм — кажется, я начинаю запоминать это имя, — устроился на софе под кладбищенским пейзажем и, закинув ногу за ногу, — стали видны не только подштанники, но и острые волосатые коленки — поинтересовался:

— А что, собственно говоря, происходит?

— Ничего хорошего, — ответил почему-то Диттер, занявший софу слева. И тоже ногу за ногу закинул… ноги у него крепкие. В меру волосатые. И посеченные какие-то, будто грыз кто, но не догрыз…

Заметив мой взгляд, Диттер заерзал и попытался повернуться ко мне боком. Ага, если еще халатик поправлять кинется, то совсем весело станет.

— И все-таки…

— Господин…

— Этот урод, — Диттер перебил поверенного. — Едва насмерть не забил свою жену за то, что отказалась отправить дочь на свалку… не эту, другую… новорожденную…

Поверенный вспыхнул и устремил печальный взгляд на герра Германа, однако городские власти в лице оного предавались делу бездельному и, если верить храмовому служке, даже весьма вредному для души — зависти. Она читалась в неодобрительно поджатых губах, в очах, преисполненных укора, в… в оттопыренном мизинце, который герр Герман приставил к носу. Для чего? Кто ж его знает. Может, ему так нюхалось удобней.

— Мой… клиент уверен, что произошло недоразумение…

— Прошу, — Гюнтер явился с подносом, правда, на нем были не чашки с кофием — гости были сочтены недостойными и этакой малости, но знакомого вида бумаги. Их Вильгельм взял, чашечку на поднос поставил. Хмыкнул.

Пробежался взглядом. Бровка его приподнялась. А босая ступня почесала другую босую ступню, что заставило герра Германа поморщиться. Экий он, оказывается, моралист… в публичном то доме мне другое говорили. И вообще, какая разница, сколько у девушки потенциальных любовников, лишь бы прокормила… а судя по тому, как инквизитор почесывал впалое брюхо свое, есть ему хотелось.

Диттер, к слову, шоколад свой допил торопливо, и спешка эта была заметна не только мне. А еще носки… темно-пурпурные носки на длинных подвязках, к счастью, одинаковых, а то имелся среди моих приятелей один, который вечно эти подвязки терял и потому щеголял в разных…

— …мой клиент сожалеет… что фройляйн пришлось стать свидетельницей семейной ссоры, однако это… внутренние дела… общины…

Он явно давился словами, но продолжал говорить.

— Внутренние… — бумаги Вильгельм сложил пополам и сунул под полосатую подушечку, положенную на софу исключительно красоты ради, а вовсе не для того, чтоб под нее совали всякое. — Внутренние… это внутренние… передайте вашему клиенту…

Он поднялся медленно. Текуче…

— …что в Империи очень не любят, когда кто-то ставит свои внутренние порывы выше интересов государства…

Он двигался бесшумно.

Мягко. И в два шага оказался подле красного хиндара. А ведь одного росточка, вот только Вильгельм поуже в плечах, да и вовсе смотрится хилым, недокормленным. Именно поэтому хиндар лишь хмыкнул: не увидел угрозы в смешном имперце, который носит халат поверх подштанников…

— …и уж тем более практикует ритуалы, однозначно запрещенные Инквизицией и его Императорским величеством Казимиром Третьим Благим…

Ага, помнится, он издал пару спорных указов, в том числе дающий одаренным женщинам право владеть собственным имуществом.

Хороший был дядечка. А потому и прожил почти двести лет, пока народец, подобным самоуправством возмущенный — куда это бабе да деньги в руки давать, не говоря уже о земле, — не пообвыкся…

И судьи опять же. Если память не изменяет, были там… примеры прецедентного права, вызвавшие настоящую волну реформации…

— Мой клиент всецело осознал ошибку…

Ага, по глазам вижу. Ишь, полыхают. И столько ненависти… Аарону Марковичу придется изрядно потрудиться, ибо дешево мне детей не продадут. Да, женщина вольна уйти от мужа, но вот дети ее принадлежат в первую очередь отцу. И он, клянусь милостью Кхари, знал об этом.

Двадцать тысяч? Он двести потребует… а я отдам, потому что деньги я зарабатывать умею, а вот с людьми нормальными как-то оно не получается. Кхари же нужна эта девочка.

— …и готов присягнуть, что подобное больше не повторится… — поверенный сглотнул и устало добавил: — Как отец, он имеет полное право забрать своих детей… и жену…

— С ее согласия…

Этот оскал…

Он уверен, что Рашья согласится. Да и куда ей от детей уходить? Пойдет за мужем, как крыса за проклятой дудкой. А там… долго ли собираться?

Пара часов и… ищи их по всей Империи. Не найдешь. Сколько вообще существует таких вот полулегальных город ков, которые не столько поселения, сколько норы в горах мусора? И таких вот ублюдков, уверенных, что они и есть высшая власть?

Злость, наполнявшая меня, тихо напевала на незнакомом языке. И гремели барабаны. Тягуче ныли тяжелые рога морского зверя. Я слышала надсадный их рев столь же явственно, как и голос поверенного, расписывавшего то, каким замечательным отцом и мужем является Питхари, а что мне случилось стать свидетелем ссоры… порой женщины требуют слишком многого…

Я видела медные обручи. И гонг в морщинистой руке. Молот, занесенный над искореженной многими ударами поверхностью. Я… была там, на поляне, перед статуей Кхари. Я держала ритуальный нож и смотрела на смуглое горло человека, которого вот-вот принесут в жертву Плясунье.

Его руки были стянуты за спиной. И отменнейшая конопляная веревка спускалась к ногам. Она была коротка, и поэтому человек выгибался. Грудь его, расписанная алыми змеями, часто вздымалась. Его сердце стучало быстро… быстрее ритма барабана… а в глазах мне виделся страх.

Презренный нара… Вскрик боли заставил меня очнуться. Нет, музыка не стихла, просто отступила, давая возможность вернуться в мир яви.

Питхари скривился, держась за бок. А Вильгельм обошел его с другой стороны.

— Что вы делаете? — взвизгнул поверенный. И герр Герман покашлял в кулак, намекая, что, хоть жандармерия и не спешит вмешиваться в дела сии, но это не значит, что на нее вовсе не стоит обращать внимание.

— Провожу следственный эксперимент, — ответил инквизитор, тыкнув пальцем в грудь хиндара. И тот заревел то ли от боли, то ли от ярости, а еще бросился на Вильгельма, который, правда, плавно ушел в сторону и добавил еще один тычок, в спину.

И бил же сложенными вместе пальцами, только господин Питхари рухнул на пол, где и остался лежать, жалобно поскуливая.

— Вы… вы не имеете права…

— Имею, — Вильгельм сунул палец в рот и попытался ногтем выцарапать зернышко малины, застрявшее между зубами. — Я даже сжечь его могу… здесь и сейчас…