По ту сторону жизни - Лесина Екатерина - Страница 37

Можно и глаза закрыть, пристроив голову на остром плече. А заодно отметить, что ткань дрянного его пиджака влажновата. Значит, переодеваться не стал. Или не во что?

— Нам думалось, мы изучили все стороны человеческого безумия, — он осторожно погладил меня по волосам. А они тоже мокроваты и не слишком чисты, благо, в лаборатории темно и вряд ли жандармы присматривались. — Но первый же год… первое дело… мое было в маленьком городке… чем-то похож на ваш, только люди там жили бедные. И темные. Тот год выдался неудачным. Рыба не пришла, засуха случилась, а потом, напротив, зачастили дожди. В результате даже тот крохотный урожай, который удалось получить, сгнил на корню. Вот кто-то и пустил слух, что виноваты ведьмы… семеро женщин… старшей было восемьдесят девять. Самой юной — одиннадцать. Их повесили, а под ногами разожгли огонь… меня стошнило на месте преступления. И второй раз — на вскрытии, хотя до этого я бывал не на одном вскрытии…

Почему-то меня успокаивает эта чужая, по сути, история. Мне должно быть все равно, а она успокаивает. Или не она, но ощущение близости человека, причем весьма конкретного человека.

— Я боялся, что меня признают негодным… из храма бы не выгнали, но оставили бы в мелких служках. Мыл бы до скончания жизни полы, полировал статуи или разносил корзины с хлебом… а в то же время боялся, что признают годным и… все пройденные ранее дела, они как бы ожили. В первый год я сходил с ума… не только я… треть всех выпускников уходят именно тогда.

— Мыть полы?

В храмах Светоносного, полагаю, царит удивительная чистота.

— При толике везения… мой однокашник… мы не то, чтобы дружили… дознаватели по натуре не склонны обзаводиться крепкими связями…

Это он меня предупреждает или отпугнуть пытается канцелярским тоном?

— Он сошел с ума… еще двое наложили на себя руки. Трое и вправду моют полы при храмовой лечебнице… вечные пациенты. Я вот выдержал… не знаю как, но выдержал.

— Только проклятье заработал.

— За дело.

Я молчала. И он молчал. Значит, сеанс откровенности можно считать законченным? Пусть так. Посидим. Погреюсь слегка. А там… там будет видно.

— Я отправил запрос. — Диттер снял с моей головы очки. — Завтра прибудет команда. Ты не против, если…

Мой дом превратится в проходной двор? Конечно, нет. Надо только распорядиться, чтобы прислугу наняли. И кухарку предупредить, она у нас терпеть не может неожиданные визиты… еще закупки откорректировать… Убраться в гостевых комнатах. Пересчитать количество постельного белья, ибо этот дом давненько не видал гостей и может получиться неудобно.

А заодно уж обновить защиту на лаборатории, чтобы всякие тут не ходили без спроса… и не только на лаборатории. В общем, дел столько, что как до утра управиться.

— Жандармерия…

— Когда прибудут, тогда и скажем, — похоже, Диттер пришел к тем же выводам, что и я. — Слишком это все… грязно.

Еще бы…

Я ожидала, что их будет больше. А тут всего трое на целый заговор, причем включая Диттера, который после бессонной ночи выглядел откровенно жалким.

А вот его приятель…

…как приятель, очень сомневаюсь, что приятель.

— Надо же, ты еще жив, — фальшиво восхитился смазливый тип в сером строгом костюме. Отличнейшая шерсть. Относительно неплохой крой. А главное, умение этот костюм носить, которое порой важнее и качества ткани, и кроя.

— Как видишь.

Тип был высок. Бледен. Чертами лица обладал резкими, острыми. Особенно радовал взгляд клювообразный нос, который, как ни странно, типа вовсе не портил.

— Вижу, неплохо устроился… простите, милая фройляйн, — он поцеловал мне руку, и я испытала преогромнейшее желание ее вытереть. А я не привыкла отказывать себе в желаниях, особенно столь мелких.

За типом следовал другой, главной чертой которого была откровенная невыразительность. Пожалуй, здесь не обошлось без толики магии, ибо сколь ни пыталась я разглядеть хотя бы черты лица, не получалось. Напротив, лицо это все больше расплывалось, пока не превратилось в серое пятно.

Ах так… Другим зрением тип выглядел светом. Чистым. Незамутненным. Омерзительно ярким. Когда я проморгалась, увидела, как он исподтишка грозит мне пальцем. И палец прижимает к губам же. Молчать? Это что же, серый не в курсе, кто к его особе секретарем приставлен?

Что ж… Помолчать мне не сложно. А любопытство… поумерю.

Серый попытался занять водительское место, но я помахала ключами и указала на заднее сиденье.

— Фройляйн так строга… смотрю, старина, тебя она уже воспитала в правильном ключе, — сказано это было с легкой насмешкой, только глаза сердито блеснули. Не любит женщин? Или мертвых женщин? Или и то, и другое разом?

— И все-таки, что у тебя случилось? — Он вытянулся, насколько это было возможно и ткнул локтем секретаря в бок. — Подвинься… видишь, кого навязали… на кой ляд мне в поле жрец сдался?

Светоносный тихонько подвинулся в угол. Он сел, сжимая черный кофр, будто не было в мире вещи более ценной. Хотя… может, и не было. Со жрецами подобного ранга мне встречаться не доводилось. И, возможно, к счастью.

— Убийство.

Диттер не выглядел довольным. Напротив, он был мрачнее обычного, а еще то и дело касался волос, то дергал за прядки, то приглаживал их, то ладонь запускал, раскидывая остатки прически. Нервничает? Тоже ожидал иного?

— И ты настолько ослабел, что не способен разобраться? Впрочем, чего от тебя ждать… Он, милая фройляйн, чтоб вы знали, никогда особыми талантами не выделялся… ты рассказывай, рассказывай, чего ради меня выдернули среди ночи и порталом отправили в этот жалкий городишко.

Это он зря. Город у нас с характером и оскорблений не любит. А слово произнесенное, я не сомневалось, было услышано.

Я свернула на знакомую улочку. Днем она выглядела иначе, чистой и даже вполне себе мирной. А вот и дом. Стоит. Ничего ему не сделалось, только чуется рядом отвратительный душок распавшегося заклинания…

Светоносный моргнул. А серый… он представлялся, но имя его напрочь вылетело из моей головы. Вильгельм? Вильгар? Вольдемар? Что-то такое, обыкновенное донельзя и не сочетающееся с общим пафосом. Он подался вперед, и ноздри дрогнули. Черты лица заострились еще больше и последовал резкий приказ:

— Стой.

Я и нажала на тормоз. А тормоза у моей машины отменные. И кто виноват, что серого, привставшего было — какой нетерпеливый — швырнет на переднее сиденье? Вот жрец его, который секретарь и носитель божественной благодати, тот вполне удержался. И Диттер. И…

— Что творишь, дура?!

Вот и истинное лицо показалось.

— Вы ведь сами велели остановиться, — и ресницами похлопать… ресницы у меня хорошие, густые. Да и обличье для встречи я на сей раз подбирала донельзя тщательно. Платьице с пышной юбкой, отделанной широким кружевом. Платьице темное. Кружево тоже темное. А вот пуговки, идущие по лифу в два ряда, розовенькие, как и перышки на шляпке. Уж не помню, когда ее приобрела, однако это фетровое ведерко с перышками и искусственными цветами пригодилось. Кружевные митенки. Туфельки на каблуке. Кучеряшки, которые держались исключительно благодаря патентованному воску для волос «Наша прелесть». И капелька помады для полноты образа.

— Аккуратней надо, — он поднялся, потер грудь. — Этак и покалечить недолго… кто вас вообще за руль пустил.

— Бабушка, — честно призналась я. А что, инквизиции врать нехорошо. И было мне тогда пятнадцать лет. Первая машина, помнится, отличалась крайне скверным характером и на редкость тугим рулем, повернуть который мне удавалось, только налегая всем телом.

Ах, та машина до сих пор где-то в гараже стоит. Надо будет сказать, пусть подготовят ее для нужд инквизиции. А то ведь с этого господина станется к моей ручки загребущие протянуть.

Ответить он мне не ответил, выскочил из машины и потянулся. Следом, неловко, бочком, выбрался и жрец.

— Обращаться к тебе как? — поинтересовалась я, поскольку дознаватель спутника своего представлять нужным не счел.