Волшебная сказка Нью-Йорка - Данливи Джеймс Патрик - Страница 65

• Предыдущая
• 65/86
• Следующая

ЗНАЧИТ, У ВАС ТАМ ЦАРЯТ КРАСОТА И ЛЮБОВЬ.

— Да нет, Корнелиус, что вы. Откровенно говоря. Ближайший мой сосед жалуется, что я дескать порчу ему воздух, что из-за моей чесночной грядки у него на задах, на спортивной площадке, воняет так, будто там целый день итальяшки толкутся. Тут уж ничего не поделаешь, такого рода этнические проблемы время от времени обязательно возникают. И хотите верьте, хотите нет, сам он как раз и есть чистой воды итальяшка.

ВЫХОДИТ, И ТАМ НЕ ВСЕ ТАК ПРЕКРАСНО.

— Нет, Корнелиус, не все, зачем же душой кривить. Но и хорошие соседи у меня тоже имеются. Взять хоть того, что напротив, через улицу. С ним мы живем душа в душу. Он недавно стал вице-президентом, заведует торговлей в большой фармацевтической фирме, оперирующей на восточном побережьи. Гараж себе построил на три машины. Жена у него такая, знаете, королева красоты. Фигура, доложу я вам. В общем, все при нем. И в одном вопросе мы с ним совершенно сошлись. Он никогда не продаст своего дома людям, нежелательным в качестве соседей. И я не продам. Договорились и скрепили договор рукопожатием.

А ВДРУГ ЭТОТ, КОТОРЫЙ ЖАЛУЕТСЯ НАСЧЕТ ЧЕСНОКА, КАК РАЗ ТАКИМ И ПРОДАСТ.

— Что называется точно поставленный вопрос, Корнелиус. Я рад, что вы его задали. В общем, я не знаю. Этот, конечно, может. Хотя он, наверное, и так не бедный. Его за три месяца обокрали уже четыре раза. Моя жена видела, как он с какими-то парнями что-то такое вывозил из гаража на здоровенном грузовике. Нас-то обокрали всего один раз. И знаете, в нем есть нечто странное. Жену его мы почти не видим, да и его самого тоже. Гости к нему не ходят. Я много раз пробовал завести с ним разговор. Не хочет. Я все понимаю, некоторые против, когда ты выращиваешь чеснок даже в своем собственном огороде. Я на него не в обиде. Может, у него с налоговой службой неприятности, мало ли что.

А МОЖЕТ, ОН У СЕБЯ В ДОМЕ ТАЙКОМ САМОГОНКУ ВАРИТ.

— Ха-ха, отличная шутка, Корнелиус. Вот оно, ваше воображение. Если бы только мы могли его впрячь в работу. Ведь вы же любите нашу страну. Неужели вам не хочется для нее что-нибудь сделать.

Я СЧИТАЮ, ЧТО НУЖНО ОТДАТЬ ЕЕ ВО ВЛАСТЬ НЕГРИТОСАМ.

— Вообще говоря, довольно спорное высказывание, вам так не кажется, Корнелиус.

ОНИ ЛУЧШЕ ВОСПИТАНЫ.

— О господи, Корнелиус, вы совершенно сбились с пути, этнически говоря. Черт знает, что у вас за взгляды.

К ТОМУ ЖЕ ОНИ НАРОД БУКОЛИЧЕСКИЙ.

— Ладно, тут я с вами, возможно и соглашусь. Мысль, во всяком случае, интересная. Но представьте себе, что начнется резня. Цены на недвижимость колеблются, будто маятник, вот и долбанет нас этим маятником так, что костей не соберешь. Сами знаете, и сейчас уже вон какие восстания вспыхивают. Я к тому, что и Форест-Хиллс тоже может за одну ночь оказаться у черных в руках. И вы меня простите, Корнелиус, но черта ли нам будет в их воспитанности, когда они нас резать начнут. Я и сейчас-то не могу после наступления темноты выйти на мое собственное заднее крыльцо, крытое, без опасений, что на меня набросится какой-нибудь черный сукин сын. Выскочит прямо из моего огорода, черт бы его побрал. У нас уже завелся один такой, что ни месяц, то и пристрелит кого-нибудь из местных. Я что хочу сказать, ведь может же он просто отобрать у тебя бумажник, так нет, он тебя еще и пришибет напоследок. По-вашему это воспитанность.

ГРАБИТЕЛЯМ ПРИХОДИТСЯ ДУМАТЬ О СВОЕЙ БЕЗОПАСНОСТИ.

— Мать честная, четыре часа уже. Я из-за вас обо всем на свете забыл. Слушайте, Корнелиус, вы же ни черта не смыслите в ценах на недвижимость. Возьмите наши места, у нас там даже теннисный клуб имеется и все равно лежишь целую ночь без сна рядом с любимым существом и думаешь, а ну как сосед возьмет да и продаст свой дом кому-нибудь нежелательному. А наутро вскакиваешь и хватаешься за бинокль, посмотреть не въезжают ли уже туда темнокожие, обращая в прах все, что ты скопил за многие годы. Господи, я вам одно могу сказать, вся твоя жизнь только того и стоит, во что ее может вдруг превратить твой ближайший сосед. Это если на минуту забыть о вандализме, пропади он пропадом. О мальчишках, которые бьют стекла или крадут у тебя машину или аккумуляторы из нее, что еще хуже. Сидишь потом два часа, пытаешься завестись. Нет, правда, пообещайте, что вы приедете к нам. С женой моей, с Джин, вы поладите. Она уже спит и видит, как бы познакомиться с вами.

ТАК Я УВОЛЕН.

— Ну, Корнелиус, зачем вы опять поднимаете этот больной вопрос. Решать его придется мне самому. Мистер Мотт считает необходимым иметь полновесный запас хороших голов, чтобы свежие идеи прямо рекой текли. Как вода из того водоема, о котором вы рассказывали, когда в первый раз к нам пришли.

КАК Я ПОНИМАЮ, МИСТЕРУ МОТТУ ЖЕЛАТЕЛЬНО, ЧТОБЫ ДОСТАТОЧНО БЫЛО ПОВЕРНУТЬ КРАН, И ИЗ НЕГО ВЫТЕКЛА ГЛУБОКАЯ МЫСЛЬ.

— Правильно.

А Я ПОДНИМАЮ ВСЯКУЮ МУТЬ СО ДНА ВОДОЕМА.

— Правильно. Нет. Неправильно. Нет. Вы всего лишь бросаете в него листья и мусор. Но послушайте, неужели вы не сознаете, что находитесь в обществе тщательно отобранных лучших молодых умов этой страны. И ведь ваш ум достался вам по наследству. Потому-то, Корнелиус, мне было так трудно принять то, что вы сказали о вашем отце. Я не хочу, чтобы мой сын взирал на своего отца, как на нечто непостижимое. Я бы скорее умер, Корнелиус, чем сделал что-то такое, чего мой сын стал бы стыдиться. Пусть меня на дыбу вздернут, пусть пытают. Я все выдержу. Для моего малыша я герой. Я хочу, чтобы он мог смотреть мне прямо в глаза. И не думать, что его папочка где-то там мухлюет, норовя огрести побольше долларов. И когда я что-нибудь говорю, я хочу, чтобы мой маленький Билли принимал мои слова все равно как божью истину. Если я говорю, что в Долине Смерти каждый день льет дождь, значит, Билли должен сказать, так говорит мой папа, а папа говорит только правду. Нет, честное слово, приезжайте, Корнелиус, у меня там, конечно, не дворец, но я уверен, это заставит вас понять, что в нашей стране существуют не только сорвавшиеся с цепи страхи да кошмары. Есть в ней и такое, ради чего стоит жить.

Я ПРИЕДУ.

— Вот и отлично. И знаете, мне, пожалуй, хотелось бы задать вам еще вопрос. Как бы это, черт, ну вот, скажите, что чувствует человек, когда он день за днем видит груды мертвых тел, ну вот как вам приходилось. Может это чему-нибудь его научить. Я все пытаюсь понять, что же с нами, иисусе-христе, в конце концов будет.

МЕНЯ ЭТО НАУЧИЛО ТОМУ, ЧТО ЛУЧШЕ БЫТЬ МЕРТВЫМ, ЧЕМ УМИРАТЬ.

Фанни Соурпюсс в середине ночи. Едва я вхожу, перекатывается в постели. Открывает один глаз, потом второй. Щурится, привыкая к свету. Я отпер дверь ключом, который она мне дала. Ночной швейцар задержал меня на полчаса, показывал новые выученные им на уроках дзю-до приемы и повторяя, а ну-ка попробуйте теперь меня так швырнуть, мистер Пибоди.

Пришлось применить зацеп и приложить его об пол. Он чуть весь дом не перебудил своими пакистанскими воплями. Потом мы оба стояли и кланялись двум загулявшим жильцам. Вернувшимся домой на нетвердых ногах. Собственно, как и я, посетивший в Гринвич-виллидж пять баров. И выпивший в каждом по два пива. Выслушал кучу придурков, относительно которых меня предостерегал доктор Педро. Безнадежных в смысле того, чтобы стать знаменитостями. Потом поплелся пешком через город по Пятой и завернул в закусочную. И еле унес ноги. Которыми теперь делаю шаг через бурую тьму в направлении голоса Фанни.

— Это ты. Сколько времени.

— Два.

— Где ты был.

— Сидел в баре.

— У тебя все еще каша во рту. Там, наверное, решили, что ты с приветом. Брось мне сигареты. Никого отодрать не пытался.

• Предыдущая
• 65/86
• Следующая