Приручить огонь (СИ) - Окишева Вера Павловна "Ведьмочка" - Страница 26

— О нет! — простонала я, прекрасно понимая, что мне за это будет. Викрам и так с трудом упросил капитана станции спокойнее относиться к моим поклонникам, которые как-то раз решили устроит флешмоб и танцевали в торговых рядах. После этого капитан строго проверял прилетающих, если их имя фигурировало в списке, который я была вынуждена ему выдать — со всеми участниками моей группы в социальной сети — то их сразу отправляли домой.

— О да. Наконец-то ты поймёшь, что ты не просто художница, а звезда, которая должна постоянно творить, чтобы не закатиться с небосклона славы. Я не всемогущий и тебя уже начинают забывать. Рейтинг твой падает! Одумайся и дай мне новую картину.

— Мастер Леон, — простонала я, понимая, что он сто тысяч раз прав, но опять окунаться в тот бешеный темп без сна и отдыха не хотела.

— Картину, Натали. Я ни за что не поверю, что ты не нарисовала ни одну за такой длительный период. Так что иди в студию. Сейчас же! — выкрикнул учитель, и я сорвалась с места.

Несла включённый коммуникатор в руке, мысленно посылая на голову старикашке проклятия. Как же меня бесило, когда он начинал в таком тоне со мной разговаривать и самое противное, что имел полное право на это. Только с его подачи на меня обратили внимание в союзе художников. Это целиком и полностью его заслуга, что я стала известной повсеместно. Он даже некоторое время принимал заказы для меня. Так что мне не оставалось ничего другого, как подчиниться.

На ходу рассказывала, чем занималась всё это время. Что не сидела, сложа руки, а то учитель мне точно это припомнит и заставит делать какую-нибудь работу для очень важного человека и отказаться я не смогу, иначе нанесу мастер Леону смертельное оскорбление. Такое уже бывало, и закатывать скандалы учитель любил.

— Я принимала заказы, за которые неплохо платили. В основном портреты унжирцев.

— Да, я наслышан, что ты продолжаешь рисовать. Но меня интересует совсем не это, покажи мне шедевр, чтобы я смог представить его на выставке, которую открываю через пять дней. У меня нет жемчужины. Понимаешь, из того что мне приносят эти бездари, нет ничего, что было бы отражением чувств. Бездушная мазня, вот на что только способны нынешние великие художники, которым лично я даже кисти в руки бы не дал. Но мода меняется, и надо идти с ней в ногу. Так что показывай, что у тебя есть.

Я вздохнула, открывая дверь в студию. Что показать учителю, даже не знала.

— Вот то, над чем работаю сейчас — но это заказ.

Повернула комм так, чтобы мастеру Леону было видно полотно. Сама же оглядывала ещё три картины. На одной пейзажи Унжира, семейный сад дома Самир. Вторая — начатая картина, на которой я планировала нарисовать противоборство белого и чёрного. Сюжет в голове был, а вот на деле оказалось сложнее передать замысел, поэтому я отложила пока эту работу до лучших времен. Ну а третья — ши Трона.

— Вижу, вижу. Хорошие мазки. Ты и впрямь переживаешь творческий кризис. Я думал, ты меня решила обмануть, — заявил мастер Леон, и я опешила, стала разворачивать комм к себе экраном, желая узнать, о чём говорит учитель, когда он резко закричал:

— Стой! Стой! Дай мне это увидеть!

Я от его воплей чуть коммуникатор не выронила, но замерла, переспрашивая:

— Что увидеть?

— Картину! Да, вот эту!

Я досадливо сморщилась. Ну точно, как же я забыла, что у мастера слабость на манаукцев. Он просто бредил ими, особенно после работ, присланных Линдой.

— Это шедевр! Гениально! Ты влюбилась, моя ласточка. Несомненно, влюбилась!

— Как вы узнали? — поражённо уточнила, начиная подозревать учителя в шпионаже. Если уж у Викрама есть на меня досье, то я уже не удивлюсь, если у мастера тоже найдётся нечто подобное.

— Когда ты только пришла ко мне, ты рисовала красным. Много тёмного и красного — это цвета твоей боли и любви. А когда ты успокоилась, то стала использовать холодные цвета: синий, голубой. И вот красный цвет вернулся. Я так понимаю: безответная любовь?

Я воззрилась на портрет ши Трона. Левая сторона была сверху залита красной краской, правая же осталась практически нетронутой. Поэтому было видно пол-лица. Картина выглядела зловещей: холодный взгляд красного глаза Энди сгущал краски, нагнетая обстановку. Только сейчас я заметила, что его улыбка, которую я любила, превратилась в презрительную усмешку.

И почему, разговаривая об Энди, я вспоминаю Жибора? Почему когда-то любимые глаза кажутся чужими, жестокими и злыми? И вспоминается другой взгляд — лукавый, насмешливый. Глупости какие-то в голову лезут. Переспала с мужиком и теперь не могу отделаться от мыслей о нём. Подумаешь, доставил удовольствие, о котором я только читала. Не могу же я теперь вечно о нём думать.

Он просто телохранитель, и когда придёт время, он оставит меня. Как сейчас, например, бросил, умчался по своим делам. Стоя перед портретом, я чувствовала себя предательницей, словно нарушила клятву. Поддалась соблазну и другой мне понравился больше.

Протяжно вздохнула, возвращаясь из своих тягостных мыслей в реальность.

— Да, вы правы — безответная, — призналась учителю.

— Я забираю её на выставку. Отправляй её сейчас же при мне.

— Не могу, — заупрямилась я, но не знала, как объяснить учителю.

— Даже слушать ничего не желаю. Быстро отправила мне картину! — вскричал мастер Леон, даже покраснел от волнения.

— Я не могу. Надо глаза исправить. Он тут слишком узнаваем.

Ещё раз посмотрела на портрет, отметила, что тут можно обойтись голубой краской. Мастер, как всегда, подмечал истину. Голубой цвет — это цвет, когда умирает моя любовь.

— Ты что, боишься, что все узнают твоего возлюбленного? — ирония так и сквозила в голосе учителя. Но я покачала головой, всё ещё раздумывая, как изменить портрет, чтобы не испортить его.

— Нет, просто у манаукцев есть традиция объявлять покровительство, — стала объяснять мастеру, а сама положила комм на небольшой стол, где у меня чего только не было: от красок до просто старых засохших палитр. На одной из таких выбрала нужные мне цвета, взялась за кисточку и начала замазывать красный оттенок глаз. — И если так отдам, то подумают, что я сменила покровителя, а этого делать мне не с руки. Дедушка спит и видит, как выдать меня замуж.

— Ну так сдалась бы. Может, и сердце залечила бы, — дал совет мастер, за что удостоился от меня укоризненного взгляда.

— Вы же знаете, что Адела влюблена в моего жениха. Как я могу так с ней поступить? Я же не люблю Ли.

— Ох, молодёжь. Да при чём тут любовь? Главное — благополучие. Вот старость нагрянет, тогда и поймёшь, что главное то, что за душой у человека. Муж должен не только любить, но и зарабатывать.

— Семья Ли разорилась, — ввернула я мастеру надменным тоном.

В последнее время все стремятся меня учить жизни. Неужели я такая никчёмная? Быстро закончив, отошла на несколько шагов назад и придирчиво присмотрелась. Общие черты остались, но узнать в этом голубоглазом надменном брюнете доктора Трона не каждый сможет.

— Если он нищий, то ты права. Зачем же тогда твой дед настаивает на вашем браке? — удивился мастер, а я пожала плечами.

— Старческий маразм, наверное. Ой! — спохватилась я, прикрывая рот ладонью, испуганно воззрилась на экран комма. Я забыла, с кем разговаривала: — Простите, я не хотела вас оскорблять.

— Ты не меня оскорбила, а своего дедушку. Я же ещё молодой, так что дыши ровнее, — сухо ответил мастер, явно обидевшись. Хоть он и молодился, но панически боялся старости. Это знали все в его окружении.

— Простите, — ещё раз извинилась перед учителем.

— Забудь. Ну как, готово? Отправляй. Это будет шедевр. Кстати, — вдруг сменил тон мастер и заискивающе спросил: — а от Линды нет ничего? Может, она тоже нарисовала картину? Я с большим удовольствием и её творение выставлю.

Волна обиды и горечи окатила меня с головой. В последнее время тень сестры преследует меня. Точнее, я становлюсь бледной тенью Линды. Мы очень похожи, но в ней было лучшее. Как бы я ни старалась, постоянно приходилось оглядываться, так как везде находились те, кто сравнивал меня с ней. И я проигрывала в этом сравнении.