Время. Ветер. Вода (СИ) - "Ида" - Страница 43

Порывистый ветер, задувая в щель между полом и бортиком, приятно холодил разгоряченную кожу. И я бы пролежала так вечность, если бы до нас вдруг не донесся скрипучий старческий голос.

— Кто там?

Осторожно поднялась с живота на колени. Макс приложил палец к губам.

— Кто там? — повторил голос.

Балконная дверь была приоткрыта.

— Почему вы не отвечаете? Я же знаю, что вы там, — продолжала говорить нам женщина, но свет в окнах не горел, и за белым кружевным тюлем разглядеть, что происходит в комнате, было невозможно.

— Вы грабители? Не бойтесь, я не буду звонить в полицию. Идите сюда.

Она помолчала, мы с Максом переглянулись.

— Я всё равно слепая и ваши лица не увижу. Идите, идите. Только балкон за собой заприте. Третий день открыт, просквозил всю квартиру. Манька, сиделка моя, запропала куда-то. Боюсь, случилось чего. А Станислава Афанасьевна сама при смерти, с постели не встаёт. Так что закрыть его некому. У меня-то ноги никак не ходят. Вот уж второй год.

Не разгибаясь, я приподнялась и, осторожно поддев пальцем ограничитель, раскрыла балконную дверь. В нос тут же ударил едкий запах мочи и лекарств.

С левой стороны от меня высилась огромная деревянная стенка, за стеклом которой слабо мерцали бокалы, справа стоял письменный стол, всё пространство над которым было увешано рамками для фотографий. Под ногами я почувствовала мягкий ковер и сделала пару шагов.

— Вот и хорошо, — донеслось из дальнего угла. — Будьте любезны, принесите водички, пожалуйста.

— Здравствуйте, — сказала я. — Мы не грабители. От хулиганов пришлось спрятаться.

Мой охрипший голос звучал нервно.

— Так ты девочка?! — радостно воскликнула старушка. — Или же… Стой. Подойди-ка сюда. Дай руку.

Глаза немного привыкли к темноте, и я смогла разглядеть высокую кровать и белое пятно лежащего на ней человека. Приблизилась, и запах мочи усилился многократно.

Преодолевая брезгливость, протянула руку. Ей навстречу потянулась костлявая рука старушки. Схватила холодными, шершавыми пальцами и принялась ощупывать.

— Нет, ты не дух. Ты живая. Тёплая девочка. Нежная. Вода на кухне. Неси сюда весь графин. Кто знает, когда здесь ещё люди появятся.

— Вы что тут совсем одна? За вами никто не ухаживает?

— Конечно, одна. Маня-то не пришла моя. Звоню ей, дома нет её. Третий день уж. Хорошо у меня тут на столике всегда водичка припасена.

В комнату вошел Макс:

— Свет можно включить?

— А ты кто? — спохватилась старушка. — Голос какой-то знакомый. Ты чей?

— Я не местный, — ответил он и, не дожидаясь разрешения, зажег свет.

Мы оба зажмурились, а старушка даже не заметила.

Я пошла на кухню, там тоже стояла приличная вонь. Пахло чем-то протухшим. На плите обнаружился испорченный куриный бульон, а на подоконнике скисший, заплесневелый творог. Похоже, Мани не было больше трех дней. Я взяла графин, треснувшую чашку, потому что все чашки были с трещинами, и отнесла старушке.

— Помоги-ка мне сесть, — попросила она Макса.

И тот спокойно, не кривясь и не возражая, наклонился к ней, будто зная, что делать, старушка обхватила его шею руками, он разогнулся и приподнял её на подушки.

— Ох, хорошо как, — выдохнула она.

Я протянула чашку. Старушка поднесла её к пересохшим, покрытым трещинами губам и стала с жадностью пить. Она была похожа на скелет.

— Вам поесть нужно, — сказала я.

Старушка кивнула:

— Было бы неплохо, но кто ж меня кормить-то теперь будет?

Серые глаза Макса выражали неподдельную озабоченность.

— Иди приготовь что-нибудь, — велел он мне.

— Что?

— Кашу свари.

— Я не умею, — призналась я.

— Так я и думал, — буркнул он, и мы пошли вместе на кухню.

На подвесных полках нашлись банки с крупами. В холодильнике полный, не раскрытый пакет молока. Макс взял пачку геркулеса, насыпал в маленькую кастрюльку, залил молоком, включил газ.

— Надо бы её помыть, — сказал он.

Я понимала, что он прав, но совершенно не представляла, как можно помыть парализованную старушку.

— Ванну набери, а я отнесу.

— Может, так нельзя?

— Можно.

— Откуда ты знаешь?

— Знаю. Матери помогал, когда она сиделкой работала.

И тогда мы с ним, как в тот наш первый день знакомства, молча, но довольно слаженно занялись приведением старушки в порядок.

Помыли, пересадили в кресло, а пока я меняла постель, Макс кормил.

Всё это время она не переставала с нами разговаривать. Сначала благодарила и говорила, что нам не обязательно этого делать, а потом начала рассказывать про себя. Что она бывшая учительница, что в двадцать лет приехала в посёлок, но тогда ещё это село было и школа сельская, и дети разновозрастные в одном классе учились, потому что учителей не хватало. Потом переключилась на реку и её разливы. Про то, что в советское время, когда поселок отстраивали, сделали здесь хорошую большую переправу, а когда она от времени разрушилась, на её месте построили невысокий мост, который теперь затапливает каждый год.

Потом, утомившись от разговора, старушка попросила уложить её в кровать, и уже пребывая в каком-то полусне-полубреду, внезапно начала говорить про духов. Что они приходят к ней каждую ночь, сидят у изголовья и зовут с собой. Но она не собирается никуда уходить, потому что река задолжала ей жизнь.

Якобы когда-то давно зимой она привела на реку одного дурного человека и разбила под ним лёд. Река приняла его, и той же ночью старушке приснилось, что за такую жертву ей причитается другая жизнь.

Мы послушали всё это немного, а потом пошли к её соседям и объяснили ситуацию. Соседка — неприятная женщина лет тридцати с обвисшим животом и бесформенной грудью, заявила нам, что в прислуги она не нанималась, и у неё самой пожилая мать. После чего вышла сама «пожилая мать», выглядевшая гораздо привлекательнее дочери, и отправила нас на третий этаж, где нам и удалось договориться с матерью-одиночкой, что она будет какое-то время ухаживать за старушкой, пока той не пришлют новую сиделку. За деньги разумеется, которые ей дал Макс, пообещав назавтра принести ещё.

А когда вернулись в квартиру, выключили везде свет и стали прощаться, старушка вдруг ни с того ни с сего сказала:

— Ничего, ничего, всё пройдет. Всё течет, всё меняется. Все движется, и ничто не остается на месте. И никто не был дважды в одной реке. Ибо через миг и река была не та, и сам он уже не тот… Всё пройдет, Котик, всё изменится, и ветер, и время, и вода… Всё успокоится.

— Что? — Макс оторопел.

Но старушка замолчала и отключилась.

— Ты слышала? — спросил он. — Или у меня галлюцинации?

— Слышала, — подтвердила я.

В немом потрясении мы вышли на улицу и, не торопясь, двинулись через пустырь к санаторию. Уже совсем стемнело.

Макс был потерян, он никак не мог поверить в то, что она это сказала.

Я объяснила, что есть вещи, которые люди всегда говорят и повторяют друг другу, поэтому в таком совпадении нет ничего особенного, но он всё шел и качал головой, а потом вдруг остановился и спросил, где пирожки. И только тогда я вспомнила, что они остались в шкафчике в Дикси, а в моём кармане ключ от него. Макс сказал, что очень жалко, особенно капустные и завтра он их обязательно заберет, потому что капустные самые вкусные на свете, а потом вдруг, не закончив говорить, заплакал. Натянул по самый нос капюшон, ушел вперед, чтобы я не видела, и всю дорогу до самой калитки утирался рукавом.

========== Глава 15 ==========

— У вас всё в порядке? — мама заглянула в комнату. — Может, свет зажечь?

— Лучше без него, — сказала я.

За окном сгустилась синяя вечерняя дымка.

Ольга Леонидовна кивнула в подтверждение моих слов.

— В темноте очень хорошо слушается. Вита прекрасный рассказчик.