Доза (СИ) - "KrisssTina V" - Страница 59

– Хм, – он приблизился на шаг, чувствуя непреодолимое желание оказаться ближе, ощутить ее дурацкий запах – запах своей амортенции. Ох, отсутствие секса сказывалось на нем очень плохо. – Интересно, почему?

– Хм, – эта сука скопировала его интонацию, чем только разожгла потрескивающие угли азарта внутри него. – Потому что ты подлый, мерзкий, наглый манипулятор, интриган, шантажист, а еще ты – зло в чистом виде, тебе не место в школе, тебе не место рядом со мной. Мне даже смотреть на тебя противно. Примерно поэтому.

Произнося это, Грейнджер загибала пальцы, и Драко, уставившись на них, прослушал все, что она говорила. Ее пальцы. Ее кожа. Он касался ее в последний раз несколько недель назад, но уже настолько изголодался, что чувствовал себя сбежавшим из больницы Святого Мунго психом с поврежденным мозгом.

Он опустил взгляд на ее сумку, просто чтобы отвлечься, но… В одно мгновение у него запершило в горле. Из учебника торчало, все еще слегка трепыхаясь, розовое бумажное сердечко. Поганенькое такое, крошечное, совершенно глупое сердечко, которое ей кто-то подарил, и Мерлин, помоги, но если Драко сейчас сбросит ее с лестницы, винить его за это будет глупо. Потому что он не виноват. Потому что она нарвалась сама.

Потянулся и рывком выдернул валентинку из книги. Вспомнилась недавняя история с письмом, но отчего-то в этот раз сразу стало понятно – сердечко не от мамы или отца, оно не от девчонки-Уизли и не от любой другой подружки. Эту романтичную херню Грейнджер подарил парень. Какой-то уебок из этой школы. Какой-то уебок, который не планирует продолжать жить.

Бумага смялась в кулаке. Драко стиснул челюсти и отвернулся, пытаясь не выпустить внутреннего зверя среди бела дня. Грейнджер, вероятно, опешила, потому что несколько секунд она вообще не дышала, после чего из ее рта начали доноситься странные булькающие звуки. Она явно пыталась передать таким образом степень своего возмущения, но выходило погано.

Драко посмотрел на нее. У него в груди противно заныло – как вообще он мог думать о ней? Как мог слышать ее голос во сне, просыпаться из-за сновидений о ней, скучать по ее коже? Мерлин, как он мог быть таким глупцом?!

– Верни то, что взял, Малфой, – сделав вдох, произнесла она. От злости ее лицо стало густо-розовым, а волосы упали на глаза. Драко перевел взгляд с лица на ее грудь, что вздымалась под тяжелым дыханием. Такая маленькая, невзрачная грудь. Если обхватить ее рукой даже сквозь свитер, то она все равно потеряется в ладони.

Он тряхнул головой, мысленно пиная себя по ребрам: о чем ты думаешь, идиот?! Она топчет тебя, вжимает каблук в твое горло, пачкает тебя, твое имя, даже когда просто говорит с тобой, а ты думаешь о ее груди? Ее лице? Ее губах? Мерлин, да ты же ничтожество…

– О, ты об этом? – поднес к лицу и принюхался. Пахло бумагой и каким-то дешевым одеколоном. Захотелось блевать. – Она тебе дорога?

Грейнджер подошла ближе, но Драко отступил назад. Ему нравилось играть с ней, и он воспринял бы эту игру, как лучшее происшествие за последние дни, если бы его не разъедало ревностью, как кислотой. Подождите, он сказал «ревностью?» Нет! Конечно же нет! Это не ревность, это ненависть, от которой его кровь бурлит так шумно, что закладывает уши.

– Тебе что, двенадцать лет, Малфой?

– Если бы мне было двенадцать, я бы тоже подарил кому-нибудь такую, – он попытался улыбнуться и проигнорировать трясущиеся от злости руки. – Ты не представляешь, каким романтичным и милым я был тогда.

Грейнджер смерила его презрительным взглядом. Очень долгим презрительным взглядом. Она всматривалась в его лицо не меньше минуты, и Драко обнаружил, что с него спадает злость, подобно шелухе. Ее взгляд раздевал его, снимал с него кожу, делал его совершенно прозрачным, открытым, голым. Это непростительно! Так не должно было быть! Она не могла, не имела права обладать такой властью над ним.

Он подпер спиной стену. Грейнджер сделала шаг вперед, а потом еще один, и между ними совсем не осталось пространства.

– А хотя, знаешь что, Малфой? – ее голос превратился в шепот – Драко решил, что у него поехала крыша. – Оставь себе.

Ее лицо оказалось так близко, ее губы шептали в двух сантиметрах от его губ, и Малфой смотрел на нее, как ненормальный, глотая запах пересохшим горлом.

– Правда? – он не узнал своего голоса.

Пожала плечами, протянула руку и коснулась пальцами пуговицы у него на груди.

– Конечно. Открой ее, – подняла взгляд и, сука, утопила в себе. Она вернулась. Вернулась та мразь, которая вышагивала по его телу ногами, которая выкачивала из него силу и энергию, изредка подбрасывая крошечные дозы. Эта тварь вернулась и стояла перед ним, улыбаясь уголком губ. Кто ей позволил?! – Открой, прочитай, тебе же так интересно.

Драко вздрогнул и ответил почему-то тоже шепотом:

– Мне не интересно.

– А жаль. Там много чего любопытного. Тебя же так заботит, что кто-то может меня любить… Хотеть.

Она даже не краснела, произнося эти слова. Драко подкинуло на месте, когда он представил в красках, как кто-то хочет Грейнджер. Как какой-то гриффиндорец, сидя в уголке гостиной, наблюдает за ней, прикрыв стояк учебником по зельеварению. Это все проплыло у него перед глазами, как наяву. Вот грязнокровка наклоняется, бросая испорченные листы пергамента в камин. Ее юбка задирается, и этот ублюдок, эта тварь видит краешек ее трусов – совершенно обычных, но пахнущих ею трусов. Он видит их всего пару секунд, всего пары движений пальцами хватает, чтобы кончить, проглотив стон, а потом бежать в душ с мокрыми, слипшимися от спермы штанами…

– Мразь! – Драко схватил ее за горло и потянул на себя, надеясь вызвать страх, злость, хоть что-нибудь. Но эта дура привыкла, эта дура ликовала, глядя в его полные ненависти и ужаса от представленной картины глаза.

– Оскорбления – все что ты можешь.

– Ты сейчас проглотишь собственный язык!

Он не знал, как сильнее ударить ее словами, что сделать, чтобы она прекратила так ликующе улыбаться. Он не знал, может ли он еще воздействовать на нее или уже слишком поздно?

– Давай, – заглянула в глаза, а Драко почудилось, что она душу его вылизала языком. Стало так противно. – Достали твои угрозы, Малфой. Ты ничего не можешь.

Он надавил сильнее. Подтащил к себе ближе – так, чтобы она могла слышать его тихий шепот и чувствовать колебания воздуха, когда он говорит.

– Как же ты меня достала, сука. Как же ты меня достала, – она стояла на носочках, пытаясь удержаться на ногах, но все равно была гораздо ниже него. Драко закрыл глаза, сердце колотилось так сильно, что он всерьез испугался того, что сейчас упадет замертво. Его лоб коснулся волос грязнокровки, а губы оказались на уровне ее щеки. – Почему так сложно просто исчезнуть, Грейнджер? Ты играешь с огнем, дура. Ты просто не понимаешь…

– О, я многое понимаю, Малфой, – почему она так пахла? Как что-то родное, как часть его кожи, его естества. – Понимаю, что ты полный псих.

– Тогда ты должна понимать, что тебе конец. Ты даже не представляешь, что я могу сделать… – Он поднес сжатую в руке валентинку к ее лицу. – С этим.

Грейнджер побледнела. Ее глаза вдруг перестали светиться, они поблекли, будто все краски из них выкачали, оставив лишь дымчатую серость.

– Малфой, ты себя слышишь? – тихо спросила она.

Драко моргнул. У него заслезились глаза и, отпуская шею грязнокровки, он произнёс:

– Главное, чтобы ты меня услышала.

Когда он уходил, смятое сердечко осталось валяться на полу в коридоре.

– Малфой прав, – сказала Гермиона, когда они с Гарри возвращались в гостиную из библиотеки тем вечером. На самом деле, она не хотела уходить, ей хотелось остаться и заночевать среди книг, чтобы выбросить искаженное от злости лицо Малфоя из головы. Но в то же время часть нее ликовала, потому что ей удалось задеть, надавить на больное этому кровопийце, заставить его чувствовать себя хуже.

Поттер остановился и уставился на нее, вскинув брови. Его очки были запачканы книжной пылью и следами от пальцев, но она была так рада стоять с ним рядом сейчас. Они виделись все реже. Гарри постоянно выполнял поручения Дамблдора, Гермиона и Рон помогали ему, чем могли: искали информацию в книгах, связывались с членами Ордена, когда это было возможно. Но основную работу выполнял Гарри, и Гермиона ужасно скучала по тем временам, когда они вместе придумывали себе развлечения на выходные. А еще она переживала за него.