Невеста Солнца (Роман) - Леру Гастон - Страница 7

— Спасибо, друг… — сказала она, протягивая дону Алонсо руку, на которой блестел тяжелый браслет. — Вы видите, я ношу его, как залог нашей дружбы.

— Но я не решился бы позволить себе… — смущенно запротестовал молодой человек, глядя по очереди то на маркиза, то на девушку и на Раймонда.

— Вы серьезно говорите?.. Это не вы?

— Клянусь вам… Но что же это значит?.. Что за странный браслет!

— Вы не узнаете его?.. По-видимому, это браслет Золотого Солнца, который индейские жрецы посылают невесте Солнца перед праздником Интерайми, — шаловливо улыбаясь, объяснила Мария-Тереза. Ей все не верилось, что браслет был прислан не этим обиженным претендентом на ее руку… — И, так как именно вы пустили в ход мое теперешнее прозвище, мы и подумали, что это вы прислали подарок невесте Солнца…

— К сожалению, мне это не пришло в голову, — вздохнул дон Алонсо. — В самом деле, очень мило и удачно придумано. Я никогда не прощу себе, что это не мне пришла в голову такая замечательная мысль. По всей вероятности, ее предвосхитил кто-нибудь из моих друзей, которые — увы! — не были счастливее меня, сеньорита… Кстати, вон идет Педро Рибейра, мрачный и унылый. Честное слово, у него такой вид, как будто это дело его рук.

Он окликнул приятеля, но и Рибейра не сразу понял, о чем его спрашивают. И он восхищался странным украшением и сожалел, что его прислал кто-то другой.

Маркиза это начинало раздражать, и теперь он уже жалел, что заговорил с этими господами. Нельзя же было попросить их не рассказывать о странном подарке, не выставляя себя в смешном виде, и он знал, что через два часа весь город будет говорить о таинственном браслете, поднесенном «деве Солнца». Мария-Тереза отлично понимала, что творится в душе отца.

— Послушай, папа, история с этим браслетом становится нелепой. В ожидании, пока объявится тот, кто устроил мне этот маленький сюрприз, я лучше сниму его… и не будем больше говорить об этом.

Она грациозным жестом сняла браслет и спрятала его в свою сумочку.

— У меня есть одно предположение, — сказал Раймонд. — Что, если это Гуаскар?

— Гуаскар? Почему вы думаете — Гуаскар?

— Да просто потому, что украшение это индейское, а я никакого другого индейца не знаю… Может быть, он нашел браслет и, не придумав, что с ним делать, подарил его вашей дочери, так как он очень предан вашей семье…

— Ну, будет об этом, — слегка краснея, сказала Мария- Тереза. — Гуаскар ли это, или кто другой — не все ли равно?.. К чему такое нетерпение?.. Быть может, завтра или послезавтра к нам приедет кто-нибудь из папиных друзей из Сьерры и, целуя мне руку, скажет: «А что же вы не носите мой подарок?»

— Разумеется, рано или поздно это должно разъясниться, — с напускным спокойствием сказал Раймонд.

Маркиз, сам несколько взволнованный, нашел это спокойствие неестественным и вдруг обрадовался:

— Держу пари, что это вы.

— Что… я?.. Да я же только что приехал… Как же я мог?..

— Как? Вы могли купить этот браслет в Гуаякиле и послать его французскому агенту в Каямарке с тем, чтобы он переслал его сюда. Ну да, конечно… это должно было известить нас о вашем прибытии. Вы прочитали легенду о «деве Солнца» и о солнечном браслете в одной из книг вашего дядюшки.

— Папа!.. Папа!.. Господин Озу серьезный человек, инженер, приехавший в Перу, чтобы попытаться осушить золотые россыпи в Куско с помощью изобретенного им нового сифона…

— Да, да, ты об этом уже говорила… Это не помешало ему прислать браслет…

— Но, папа, по какому же праву?

— По праву жениха, дочь моя.

На этот раз Мария-Тереза покраснела до ушей, а Раймонд закашлялся, как-то глупо улыбаясь. Маркиз лукаво и упорно смотрел на обоих.

— Ну-ка, посмейте сказать, что это неправда… Ты думаешь, я ни о чем не догадываюсь? За дурака меня считаешь? А я давно знаю, что ты оставила свое сердце там, в Париже, и только для того, чтобы проверить это, направлял к тебе столько женихов. Ах, господин Озу, вас можно поздравить: она вас очень любит — это испытанная любовь…

— Сударь… — бормотал Раймонд со слезами на глазах. — Маркиз, уверяю вас, никогда… никогда… я не думал… не мог думать…

— Молчите. И наденьте сами ваш обручальный браслет на руку невесты.

— С какой радостью я теперь буду носить его! — молвила молодая девушка и, оглянувшись, нет ли поблизости посторонних, кинулась отцу на шею — точнее, привлекла отца к себе, нежно обняла, расцеловала и раскрыла свою сумочку перед Раймондом, торопливо шепча ему на ухо:

— Скажите же, что это вы его прислали. Ну, что вам стоит?

Раймонд трепетной рукой надел браслет на руку молодой девушки. В ушах у него так звенело, что он даже не слышал ликующих речей маркиза по поводу собственной проницательности, проникшей в тайну и влюбленных, и браслета Золотого Солнца… Он только кивал головой, подтверждая все, что говорил его будущий тесть.

— Да уж, — закончил тот, — вы можете похвастаться, что провели нас. — И маркиз побежал разыскивать дядюшку, чтобы поделиться с ним радостной новостью.

На несколько секунд жених и невеста остались одни; но не успели они обменяться нежным взглядом, как их увлек за собой живой поток участников заседания, хлынувший к выходу.

— Но что же скажет ваш батюшка, когда объявится тот, кто на самом деле прислал браслет? — волновался Раймонд.

— Ничего не скажет… простит. Я ведь заставила вас солгать лишь для того, чтоб успокоить его… потому что, между нами, сказки тетушек все-таки немного тревожат его… он же как малое дитя, мой папочка. Мы будем очень его любить — не правда ли?

У подъезда уже ждали казенные кареты и частные экипажи, которые должны были отвезти именитого гостя и членов общества на раскопки в окрестностях города; затем предполагалось съездить по железной дороге в Анкуф на большие раскопки. Маркиз уселся напротив академика; оба сияли. Условлено было, что вечером они пообедают и проведут ночь на вилле маркиза, лежащей на берегу моря между Лимой и Анконой, чтобы дядюшка со следующего же утра мог заняться научными исследованиями — это летнее жилище маркиза, заваленное, как музей, выкопанными из земли сокровищами, расположено было в самом центре раскопок.

Молодые люди, предпочитавшие живое ископаемому, остались в Лиме, так как Мария-Тереза хотела показать город Раймонду и, лишь нагулявшись вдоволь, вспомнили, что их ищут, и поехали на автомобиле по невозможной дороге, спеша добраться к месту до сумерек. Вечер был уж недалек; над ними кружились зловещие черные коршуны- галиназос, всегда голодные, которых, однако, в Перу терпят и даже почитают, поскольку они содействуют очистке улиц.

Дорога шла безбрежной равниной, мимо гациенд и пойрерас — лугов, на которых растят табуны молодых лошадей — разделенных между собой невысокими земляными оградами-тапиас. Дальше от города картина становилась еще мрачнее: сплошная песчаная пустыня была усеяна костями, белевшими на солнце; то были смертные останки древних жителей этой страны, выкопанные коллекционерами и брошенные.

— Однако! Весело у вас здесь! — поморщился Раймонд.

Мария-Тереза, не переставая править, указала ему пальцем на нескольких метисов. Те бросили лошадей, которых стерегли, и играли возле гациенды в кегли, заменив шары черепами; вместо колышков в землю воткнуты были человеческие берцовые кости.

Они застали все общество разгуливающим среди гуакас — индейских кладбищ времен древних инков. Вся почва здесь была изрыта темными ямами, и в каждой лежала мумия, вырванная из своего тысячелетнего сна. Раймонд и Мария-Тереза сдали автомобиль на руки бою; тот повел мотор в анконский гараж. Но влюбленные не присоединились к остальным, а бродили вдвоем, грустные и сосредоточенные, среди этой огромной усыпальницы.

— Почему не оставить мертвых в покое, когда жизнь так прекрасна? — говорила молодая девушка, сжимая руку Раймонда.

Последний усадил ее на холмик в укромном местечке, скрытом от нескромных взоров, стал перед нею на колени и клялся, что будет всю жизнь любить ее — клялся ей всеми мертвецами, окружавшими их. И на этом мрачном кладбище уста их слились впервые… Чей-то громкий голос нарушил их уединение.