Невеста Солнца (Роман) - Леру Гастон - Страница 15

Индейцы на коленях слушали рассказ о смерти Атагуальпы. Странное дело! Большинство из них, становясь на колени, крестились. Было ли это влияние насильно привитой им новой религии, или же знамение креста было знакомо им еще раньше? Некоторые источники утверждают, будто первые завоеватели Нового Света уже нашли это знамение у инков и у ацтеков, и отсюда выводят заключение, что цивилизация в этих странах была насаждена потерпевшими крушение христианскими мореплавателями, в поисках неведомого скитавшимися по индейским и китайским морям и по Тихому океану. Сколько тут еще неразрешенных вопросов! Безучастный к драме, завязка которой происходила у него на глазах, знаменитый ученый Франсуа-Гаспар Озу целиком ушел мыслью в прошлое, не замечая опасной связи между этой древней трагедией и случайностью, забросившей потомков завоевателя в эти развалины, где потомки инков оплакивали смерть Атагуальпы.

Тем же напевным голосом краснокожий жрец продолжал:

— Писарро и его всадники, готовые к бою, спрятались в обширных залах дворцов, окружавших площадь. Туда и вернулся к ним монах, пытавшийся склонить Атагуальпу признать истинного Бога. «Разве вы не видите, — сказал он Писарро, — что пока мы тут тратим слова с этим псом, преисполненным гордыни, сюда отовсюду стекаются полчища индейцев? Что же вы медлите? Нападите на них. Заранее отпускаю вам ваши грехи».

Краснокожий оратор дошел до того, что он именовал «преступлением Чужеземца». Он выпрямился во весь рост и угрожающим жестом поднял руку над толпой.

Он рассказал, как на площадь выбежал Писарро со своими солдатами и как со старинным боевым кличем испанцев: «Во имя святого Иакова!» они неожиданно кинулись на ничего не подозревавших индейцев. Как на этот боевой клич откликнулись все испанцы, которые были в городе, и, выскочив из засады, рассыпались по площади, пехотинцы и конные, расстреливая и топча копытами коней безоружную толпу. Охваченные паническим страхом, индейцы не знали, куда убежать, где укрыться от неминуемой гибели.

Знать и простонародье — всех беспощадно топтали копытами своих коней яростно нападавшие всадники, рубившие саблями направо и налево, вселяя ужас в сердца несчастных индейцев, которым впервые довелось видеть лошадей и конных людей. Они даже не оказывали сопротивления, да и оружия у них не было[15]. Все выходы с площади были закрыты, завалены телами погибших при попытке спастись бегством. Уцелевшие же были до того напуганы, что под натиском нападающих проломили стену, которой обнесена была площадь, и ринулись в этот пролом. Целыми тысячами рассыпались они по равнине, спасаясь бегством, а за ними гнались и преследовали их всадники и рубили их, и топтали их лошадьми.

Все это происходило на глазах царя, продолжавшего сидеть на своем золотом троне. Испанские солдаты пробились к нему и хотели убить его. Но Писарро, стоявший ближе всех к нему, крикнул громовым голосом: «Кто посмеет тронуть Инку, тот поплатится жизнью!» — и, протянув руку, чтобы защитить его, был ранен в эту руку одним из своих солдат.

Бой кипел всего ожесточеннее вокруг королевских носилок, поставленных на золотом троне. Они качались, точно на волнах, и, когда большинство сановников, поддерживавших эти носилки, были убиты, носилки опрокинулись. Писарро и его спутники подхватили на руки Инку. Тотчас же с чела его была сорвана императорская повязка- борла, и несчастного монарха под усиленным конвоем отвели в соседнюю залу — на то самое место, где теперь стоял краснокожий оратор.

После этого индейцы совершенно перестали сопротивляться. Весть о судьбе Инки вскоре распространилась и в городе, и по всей стране. Теперь над перувианцами уже не было сильной руки, которая бы могла сплотить их воедино. Каждый думал только о собственной безопасности. Даже солдаты, стоявшие лагерем на соседних полях, со страху разбежались, услышав роковую весть.

Вечером Писарро пригласил Атагуальпу к себе на ужин. Инка обнаружил поразительное мужество и ни словом, ни жестом не выказал своего волнения.

На другой день начался грабеж. Испанцам и во сне не снилось, что они найдут здесь столько золота и серебра. И тут Атагуальпа заметил, что в сердцах большинства завоевателей еще сильнее религиозного рвения говорит алчность, жадность к золоту. И однажды он сказал Писарро, что, если тот выпустит его на свободу, он обязуется покрыть золотом весь пол комнаты, где они находились.

Испанцы выслушали его, недоверчиво улыбаясь. Тогда Инка, обидевшись, торжественно заявил, что он может завалить золотом не только пол, но и саму комнату до высоты своего роста. И, приподнявшись на цыпочки, он приложил руку к стене.

Во взорах всех выразилось удивление, ибо речи эти казались им безрассудной похвальбой человека, который мечтал вырваться на свободу и не мог взвешивать свои слова. Только Писарро призадумался. По мере того, как он продвигался вглубь страны, многое, что он видел своими глазами, и все, что он слышал, подтверждало рассказы о несметных богатствах Перу. Сам же Атагуальпа описывал ему пышность своей главной столицы Куско, где на всех храмах крыши золотые, стены их покрыты драгоценными тканями, а пол устлан черепицами из того же драгоценного металла. Должна же быть доля правды в этих рассказах… Во всяком случае, благоразумнее было принять предложение Инки, ибо в таком случае он соберет и отдаст им все золото, каким владеет, не дав возможности туземцам спрятать и утаить его.

И Писарро согласился на предложение Инки и провел на стене красную черту в том месте, до которого Атагуальпа дотронулся рукой. И велел нотариусу в точности записать предложенные условия. Комната имела около семнадцати футов в ширину и двадцать два в длину, а линия была проведена на стене в девяти футах от земли.

Дойдя до этого места своего повествования, которое мы привели здесь, дабы оживить прошлое перед глазами читателя, краснокожий жрец остановился, подошел к стене и, указав пальцем на черту, сохранившуюся еще довольно отчетливо, произнес: «Вот мера выкупа!»[16].

Всю эту комнату Инка обязался наполнить золотом до проведенной черты, но, как он выговорил себе, не слитками золота, а сделанными из золота утварью и сосудами, так что между ними могло еще оставаться свободное место. Кроме того, Атагуальпа обязался выдать испанцам вдвое больше серебра, чем могло уместиться в соседней горнице, также изрядных размеров, и попросил два месяца срока на выполнение своих обещаний. Вскоре гонцы его, избранные им среди плененных с ним вместе, помчались во все концы империи собирать выкуп.

За царственным узником был установлен, разумеется, строгий надзор, так как он олицетворял собой не только безопасность Писарро, но и сказочные богатства. От времени до времени Инку навещали его главные сановники, никогда не осмеливавшиеся предстать перед своим владыкой иначе, как босыми и с какой-нибудь ношей на плечах в знак почтения. Испанцы с любопытством смотрели на это раболепное преклонение перед царственным узником и на то глубокое равнодушие, с каким он принимал это поклонение, как нечто вполне естественное, и проникались глубоким уважением к монарху, который и в плену, и лишенный трона, все же внушал своим подданным такое благоговейное почтение. Тем временем обе горницы наполнялись золотом и серебром. Но расстояния были велики, и выкуп доставлялся медленно, тем более, что он состоял из массивных вещей, главным образом — тяжелых сосудов, весивших иной раз до двух-трех арробас (испанская мера веса в 25 фунтов). В иные приносили вещи общей стоимостью в тридцать-сорок, а то и пятьдесят-шестьдесят тысяч песо. Завоеватели не могли оторвать жадных взоров от всех этих сокровищ, которые индейцы приносили на плечах и складывали у ног своего несчастного монарха. Но сколько еще места оставалось незаполненным! Солдаты начали проявлять нетерпение. Тогда Писарро послал своего брата Фернандо в Куско с отрядом всадников и с приказом от Инки. И перувианцам пришлось наскоро опустошить и дома свои, и храмы.