Лукоеды - Данливи Джеймс Патрик - Страница 64

• Предыдущая
• 64/65
• Следующая

— Убери руку из моего рта.

— Боже, сэр, вы только их послушайте. Вот оно. В мешке — это Падрик. Местное божье наказание, проедет по вам упряжкой лошадей, выдавит из вас последние кишки и будет только улыбаться. О, Боже, он и своих баранов прихватил с собой. Слышите блеяние. Как они топчутся в коридорах. У нас и так уже все порушено, а если еще и борзые появятся. Где вы, ваше величество? Я потерял свой монокль.

Щелкает кнут Макфаггера. Четыре револьверных выстрела. И я тут в отдалении съеживаюсь между парой деревянных позолоченных средневековых пристенных столиков тонкой резьбы. Комендант орет. Всем военным сбор в назначенном месте. В мерцании каминного огня продолжается непристойная напыщенность. Оркестр все играет. Выхватываю бутылку шампанского из руки бедного моментально ошарашенного гостя. Рот которого открывается еще больше и он говорит стоящему рядом священнику.

— Простите их, батюшка, ибо не ведают они, что творят.

— Я прощаю их всю ночь, но пришло время и мне отдохнуть, если вы не против.

Клементин прикладывается к бутылке. Высасывает пенящуюся виноградную жидкость. Как будто последняя свеча в канделябре вспыхнула и окончательно погасла. Время искать пути отступления. Фьют. Назад. Что-то просвистело над головой. И разбилось. Боже, я могу это узнать по удару. Сыпятся кусочки мейсенского фарфора. Разлетаясь повсюду с невероятным огорчением. Силуэт Барона. Стоит в дверях.

— Кто-то есть мочится на вертушка граммофон. На середина пятая симфония. Где он? Я его убивать.

Грохот обрушившихся половиц. Тени, убегающие вдоль восточной стены. Теперь судебных повесток будет столько, что ими будет можно топить камин. Бладмон. Безошибочная тень его плоского затылка. Бутылка донышком вверх над его ртом. Чувствует себя по домашнему в своем придворном наряде. Мог бы и королевство возглавить. Кишащее слугами. А это что? Тычется жирный комок шерсти. Ягненок. Думает, что я его мать. Иди подальше от меня. У меня нет вымя. Раздается дикий рев.

— Ты, адвентист. Я тебя сейчас замочу. Или я не Указующий Добрый Свет Неполного Предыдущего Пароксизма.

— Убери свои грязные руки от моего адвоката.

— Мне нужна твоя жена.

— Отдай нам свои трюфеля и ты почувствуешь, что такое настоящий мерзкий порок.

Крошечный человечек стоит на стуле, вытянув руки. Молясь над столкнувшимися головами. Сдержанно, как при катаклизме.

— Пусть неудачники среди вас выскажутся и умиротворятся. Истинно религиозные помогите тем, кто выжил. Отпустите детей. Умоляю вас.

— Если ты возьмешь его колосс, почему бы тебе не попробовать мой хоботок.

— Да здравствует, Республика.

Между колен Клементина блеет небольшая овечка, зовя свою мать. Толкущуюся где-то среди гостей. На внешнем дворе слышен лай гончих и цокот копыт. Как хорошо было лежать в больнице и потихоньку умирать. Ожидая, когда тебе на голову натянут простыню. Как раз перед ланчем меня бы тихо вывезли на каталке. Засунули бы в холодильник. Холодного и умиротворенного. Со всеми остальными. Загнанными и уложенными штабелем. Чтобы прошептать у небесных врат. Я здесь. И спасибо, что приняли меня.

Клементин без короны вдруг еще больше съеживается под столом. Всего лишь несколько мгновений назад был на пике отличного здоровья. Резня идет, по крайней мере, более, чем обычная. Гости, вовсю бранясь, полностью обессилили и уже ничего не понимают. Люди обожают не платить за ущерб, что нанесли. Топчутся по соусницам и грациозным супницам. Расколотили на кусочки портативную серебряную яйцеварку. Делая все, чтобы мы больше не знали, что такое пасторальный мир. Типа того, что царит в приемных посольств. В которых я побывал прошлой ночью во сне. Доведенный до отчаяния в поисках приличий. Среди сладко пахнущего персонала в шикарных рубашках с тусклым безразличным взглядом карих глаз. Двое были голубоглазые. Источали безмятежность и расслабуху. Сидя в своих безупречно чистых кубиках. Прямоугольной серости. Холодная жесткость во всем. Белые печатные анкеты между розовыми длинными пальцами. Я пришел их попросить, пожалуйста, завещайте мой замок будущему поколению. А они в ответ. Одну минутку, сэр. Просмотрите то, что отпечатано мелким шрифтом и вопросы. Вы носили белые носки с места последнего пребывания и до настоящего момента? В течение последних пяти лет были ли вы пидором, вафлистом или их разновидностью? Прошу заполнить и подписать. Нам нужно положительное досье. На случай, если вас там в пустынной сельской местности кокнут. Люди захотят узнать, платежеспособный вы иль нет, до вашей кончины. И что ваша крутая бабушка была вам ближайшей родственницей. Посольству так спокойней. Здесь такие же бляди, что и те, которые доставали меня в офисе. А теперь эти очкарики сидят, посмеиваясь, и говорят мне, поднимите правую руку и произнесите. Торжественно клянусь, что я заслуживаю того, что вся это чертова банда пытается со мною сделать.

С расписанной золотым крестом соусницей на голове Клементин ползает мимо кушетки из красного дерева, на которой кто-то вовсю трахается. Кто-то снизу, кто-то сверху. А ну, взгляни. Кто-там охает, поддергивая в воздухе ногами. Ага. Да, это Глория. Такая податливая и гибкая в посмертной маске и все такое. Ее покрывает смуглый джентльмен в твиде. Загнав свой член в ее оазис. Давай-ка подальше от такой печали. Для Эрконвальда. До двойной двери всего лишь пара футов. Прочь с этого долбаного фестиваля народного творчества. Вдруг раздается благодарный голос.

— Чья это бледная рука касается меня с нежностью?

— Точно не моя, твою мать.

На север по коридору. Элмер мчится за овцами и ягнятами, которые с грохотом убегают от него. Уступаю дорогу этому паническому стаду, нырнув в сторону. В узкий проход и вниз по спиральной каменной лестнице. Стой, прислонись к холодной стене, переведи дыхание. Сейчас бы полежать. В душистой пене в ванне. Дать волю мудрости и успокоить ум. И отдохнуть, чтобы потрахаться позже. Шарлен, где ты? С розовыми и мягкими титьками. Два живых цветка. Покачиваются у тебя на груди. Прильнуть к твоей кожи. Пока неприятности опять не начнут доставать. Или сегодня ночью вломятся охотники со своими собаками. И поднимется крик, опять меня надули. Или в последний раз прозвучит девиз моих предков.

Унылый рассвет. После бала. Странный такой. Медленно начинается с востока. Через поля покрытые диким вереском. Сначала появляется чуть багровый свет. Согревает за горами пастбища Магфаггера. Окрашивает в розовый цвет холодный туман над морем.

Шарлен лежит, зарывшись, под кучей покрывал на кровати с балдахином и задернутыми гобеленовыми шторами. Подружка голая моя. Которой, пока она лежала, всхлипывая, я засадил свой член. И семя посадил. Вскопав садок своим удобным инструментом.

Прошлым вечером комендант Макдюрекс сунул мне в кулак скомканное послание. Со словами, прочитать только утром. На грязном скомканном листочке поэма.

Этим утром Персиваль готовил завтрак в притихшем замке. Стоя у моей кровати, налил мне кофе и сказал, что нигде не видел Шарлен. В бальном зале такой бардак, что цивилизованному человек негде пройти. Только одна банда уж было направилась с ценной статуей к охраняемому повстанцами выходу. Как появился комендант и заявил, что произведение искусства будет хорошим украшением для торжественным банкетов при новом режиме.

• Предыдущая
• 64/65
• Следующая