Высоко над радугой (СИ) - "Luchien." - Страница 21

Тем временем дверь распахнулась, пропуская в полумрак вестибюля. Широкая лестница была освещена мягким, рассеянным светом. Бежевый ковёр приглушал звук шагов. Стены, выкрашенные светлой краской, изящные бра, провожающие через каждые пять шагов, изгиб резных деревянных перил — холл и коридор дома производили приятное впечатление. Поднявшись на второй этаж, я быстро нашла нужную дверь и толкнула её.

— Привет, — тихо сказал Алан, стоило переступить порог. Он стоял совсем близко, подпирая плечом стену, и в полумраке прихожей его глаза таинственно мерцали.

— Заждался? — отчего-то прошептала я, словно боясь нарушить хрупкую интимность момента. Но тут на кухне коротко звякнула духовка, и очарование развеялось. Я улыбнулась, снимая пальто. Алан не сдержал восхищённый вздох. Казалось, что всё идёт по заранее расписанному сценарию, и предугадать концовку очень просто.

Проводив меня в гостиную, Алан ушёл на кухню, а я подошла к большому окну, выходящему на Темзу. Тёмная, шумная, она лежала совсем рядом — только руку протяни. Огни набережной отражались в воде, расходясь по ней оранжевыми кругами, словно большие светлячки, затерявшиеся в траве. На другом берегу раскинулся незнакомый мне Лондон, в этой части жило большинство моих сотрудников. Там же, за городом, находилась и наша фабрика. Я невольно задумалась о том, как сильно изменила мою жизнь сыворотка. Ещё три месяца назад и подумать не могла, что буду стоять в чужой квартире, ждать, пока накроют ужин и предвкушать сладкий десерт… Голос саксофона поплыл по квартире, маня и увлекая, и, обернувшись, я улыбнулась.

Алан стоял у стола и напряжённо смотрел на меня. Да он нервничает не меньше чем я! Это открытие придало уверенности, и, вздёрнув подбородок, я медленно подошла к нему и встала так близко, что смогла разглядеть голубую жилку, пульсирующую на шее. Прикусив губу, подняла на него глаза, чувствуя, как медленно окутывает, проникая в лёгкие, его запах — запах кожи и свежего древесного аромата. Его рука коснулась моей щеки, он наклонился, и в голове зашумело. Смешались мысли, и тело стало лёгким, невесомым, только вспыхнули губы, когда он поцеловал меня. Моя нога оторвалась от пола, взлетая вверх, и я пошатнулась. Алан притянул к себе, крепко обхватывая обеими руками, и я потерялась. Знакомое томление разливалось внизу живота, пока его губы неспешно ласкали мои, смакуя каждое мгновение поцелуя. Прижавшись к нему всем телом, я почувствовала, как растёт его желание, упираясь в мой живот. При мысли о том, что он горит от того же огня, волна возбуждения захлестнула, и руки сами взлетели вверх, путаясь в его волосах. Алан заурчал, углубляя поцелуй, становясь жадным и требовательным. Осторожно толкнув меня к столу, он навис сверху, держа за талию одной рукой, а второй упираясь в столешницу. Последние остатки разума застучали в висках, и я невольно упёрла ладони в его грудь, безмолвно прося остановиться.

Когда он отпрянул, тяжело дыша, я нехотя открыла глаза, возвращая сбившееся дыхание. Он улыбался хитрой, многообещающей улыбкой, и, не выдержав, я улыбнулась в ответ.

— Ужин готов, — прошептал Алан хрипло. Сердце билось гулко и тяжело, я облизнула губы и посмотрела на стол.

— Подождёшь, пока я накрою? — проследив за моим взглядом, спросил он. Я кивнула и он вышел, оставляя наедине со своими мыслями.

Я действительно готова была отдаться ему прямо здесь? Разум определённо чётко ответил: нет. Сладость его поцелуев пьянила, но напор, с которым он целовал меня сейчас, пугал. Глубоко вздохнув, я постаралась взять себя в руки, унимая бешеное сердцебиение. Пригладила платье на бёдрах и осмотрелась.

Гостиная была просторной и казалась строгой и прохладной. Мало соответствующей тому образу Алана, к которому я привыкла. Разве мог такой яркий, заводной человек жить в этих строгих линиях? Светлые, почти белые стены, жесткий даже с виду бежевый диван, над ним — реплика Гриса* — единственное яркое пятно. Большой стол явно предназначен для шумных компаний, но сейчас на нём только две свечи и тарелки. У окна стояло кресло, и оно, видимо, являлось любимым местом отдыха хозяина: небрежно брошенный бордовый плед, из-под которого торчал край ноутбука, на столике рядом кружка. Обернувшись к окну, я снова посмотрела на ночную Темзу, и сейчас она показалась не волшебной и манящей, а холодной и отстранённой.

За спиной Алан спешно накрывал на стол, и запах запечённого окорока мигом прогнал странные мысли, напоминая, что, вопреки полезному совету Мелиссы, я не смогла съесть перед выходом ни кусочка. Зато сейчас желудок тихо заурчал, заставляя прижать к нему руки, радуясь, что Алан как раз вышел.

— Надеюсь, ты голодна, потому что оставлять такую вкусноту на завтра просто преступление! — Кажется, он всё-таки расслышал голодные крики моего желудка. Отодвигая стул, помог сесть и сам сел рядом, зажигая высокие розовые свечи.

— Ты постарался, — заметила я, разглядывая накрытый стол. Салат, канапе, пушистая шапка пюре и во главе всего этого — окорок, сочащийся соком. — Мы точно больше никого не ждём?

— Переборщил? — обеспокоенно спросил Алан.

— Нет. — Я улыбнулась, наблюдая за ним. Свет свечей отражался в его глазах, вырез рубашки, расстёгнутой на две пуговицы, притягивал взгляд. Его ладонь накрыла мою, и я вздрогнула, поднимая глаза, вспыхивая, словно меня застали за подглядыванием.

Бокал вина снял напряжение, и мы наконец смогли завязать непринуждённую беседу. Бедный окорок, правда, так и остался почти нетронутым — голод отступил, затмеваясь предвкушением, что щекотало внутри, делая смех громче, улыбки доверительней, а взгляды — интимней.

— Потанцуем? — предложил Алан, спустя час. Отставив бокал, я протянула ему руку, с готовностью ныряя в объятия и начиная неспешно кружиться по комнате. Когда он успел потушить свет? Сейчас гостиная озарялась лишь прогоревшими до середины свечами и отблесками уличных фонарей. На душе было спокойно, Армстронг бархатно напевал что-то о летнем времени, и казалось, что мы остались одни на всей планете. Я положила голову на плечо Алану, прикрывая глаза. Он осторожно поглаживал мои волосы, пропуская их сквозь пальцы, и от его касаний по телу разбегались тоненькие ручейки тепла. И это было так естественно и закономерно — когда он наклонился и поцеловал меня.

Нежный поцелуй, казалось, проник прямо в душу, лаская, излечивая от поселившегося там одиночества. Я ахнула от удивления и улыбнулась ему в губы, когда Алан подхватил меня на руки. Обвила его шею, покрывая её мимолётными поцелуями, легонько покусывая губами мочку его уха. В спальне было темно, только свет ночного города рассеивал мрак. Опустив меня на кровать, Алан лёг рядом, нависая надо мной, целуя снова и снова, пока его руки блуждали по моему телу, задирая платье. Он восхищённо выдохнул, когда ладонь коснулась резинки чулок, и посмотрел прямо в глаза, прикусив губу. Под его взглядом, потемневшим, горячим, я чувствовала себя самой желанной женщиной на свете, всемогущей древней богиней любви.

Не сводя с него глаз, я принялась расстёгивать пуговицы на его рубашке, доставая её из брюк, распахивая и проходясь по груди коготками, слегка царапнув затвердевшие соски. Рубашка полетела на пол, и, пока Алан освобождался от брюк, я потянула молнию на боку, снимая платье. Оставшись в одном белье, он сел, глядя на меня. Под этим жадным взглядом я смутилась, вдруг испытав желание прикрыться. Пытаясь избавиться от тянущего, неприятного ощущения, я протянула руки, проводя ладонями по груди, притягивая его к себе, надеясь поцелуем смыть смущение. Но оно не проходило, напротив, росло сильнее с каждым его прикосновением. Кожа начала покрываться мурашками, но не от возбуждения. Наоборот — движения его рук, скользящих по бёдрам, губы, прожигающие грудь сквозь кружево, тяжелое прерывистое дыхание — всё это вызывало безотчётное желание прикрыться, отодвинуться. Волшебство рассеялось, и только одна мысль билась в голове — хватит! Я не могу так!

Я замерла, не в силах произнести слово, не двигаясь. Паника поднималась откуда-то из глубин, первобытная, лишающая разума. Алан, заметив, что я никак не реагирую на его ласки, поднял голову, прищуриваясь, пытаясь разглядеть выражение моего лица. А я вдруг почувствовала себя глупой. Бесконечно глупой, потерявшейся, обманувшей его ожидания. На глаза против воли навернулись слёзы.