Солдат из Казахстана (Повесть) - Мусрепов Габит Махмудович - Страница 39

— Убери-ка руку… Спина… Там места живого нет, — прохрипел он.

Я отдернул руку. Ладонь была вся в его крови.

Рядом наши пехотинцы обнимались с моряками. Но на изъявление чувств не было времени…

— Вперед! — раздался клич.

Мне показалось, что это был голос Володи.

— Бей! Бегут! Бей! — слышались многоголосые выкрики впереди.

Моряк тяжело навалился на меня, я заметил, что силы покидают его, и осторожно посадил на какой-то ящик.

— Ну, товарищ, ты тут отдохни… Придут санитары, — сказал я ему, убегая вперед.

— Ишь какой: отдохни!.. — послышалось вслед. — Я тоже вперед. Вперед!..

И он почти рядом со мной пустился неверным, тяжелым шагом преследовать убегающих немцев.

Под утро немцы покинули город «по стратегическим соображениям», как успокаивал Геббельс уже встревоженных за свою судьбу гитлеровцев.

Как всегда это случалось, на нашу долю выпало подавление разрозненных огневых очагов, очистка подвалов и чердаков.

Петя Ушаков подбежал к легковой вражеской машине, врезавшейся на перекрестке двух улиц в железный фонарный столб. Распахнув дверцу, он поддал ногой торчавший из-под сиденья зад…

— Выходи, собака!

Из машины с поднятыми руками вылез офицер в известной нам черной форме эсэсовца.

— Плен, плен… — бормотал он в испуге.

Не успел Сергей выкрикнуть «стой!», как Петя уже прострочил эсэсовца поперек груди автоматной очередью.

— Что ты, Петя!..

В первый раз увидел я у Пети Ушакова такое лицо: губы его искривились, усы встопорщились, белки глаз налились кровью, ноздри раздулись. Он тяжело дышал и, злобно блеснув глазами на Сережу, молча начал вытаскивать из кармана фашиста его документы.

— На, ты ведь любишь «Золотое руно». Табачок наш — покури, — сунул он в руки Володи Толстова коробку.

Она показалась Толстову слишком тяжелой. Он открыл ее: в ней несколько пар часов, кольца, сережки, золотые зубы и мосты, выломанные у расстрелянных или еще у живых — кто знает.

Город, лежавший в развалинах, еще продолжал пылать. Странно выглядели отдельные уцелевшие дома. Мы обошли десятки улиц и не встретили жителей. Город был мертв, и каждая груда развалин взывала о мести.

Проходя мимо остатков кирпичного дома на южной окраине города, Володя вдруг дрогнувшим голосом произнес:

— Костя… зайдем…

Я все сразу понял: мы наткнулись на то самое, чего каждый из нас избегал в разговоре с ним во все эти дни. Мы знали, что Володя родом отсюда и что родители его жили здесь. Ему было известно, что они успели спастись от нашествия фашистской орды, но дальше следы их затерялись.

Теперь он глядит на эти развалины и говорит «зайдем», за которым слышится «к нам». А зайти уже некуда.

Перед нами, подобные древнему склепу, стоят руины с одной обвалившейся стеной, возле которой нелепо торчит круглая крашеная печка.

— Вот… здесь жили мои… — говорит Володя. Губы его сложились в усмешку, от которой щемит сердце.

Он наклонился, разглядывая угол стены, даже провел по ней пальцем. Он словно ищет что-то. С каким-то смущением и неловкостью он разгреб мусор на полу комнаты и показал на фиолетовое пятно.

— Тут сестренка Танюшка чернила мои пролила… — усмехнулся он снова. — Любила «писать», а до школы тогда еще не доросла… Я, конечно, ее отшлепал… Вот видишь — на печке каракули: «П» — это «папа», а вот «М» — значит «мама». А «В» зачеркнула… за то, что отшлепал. Помирились, лишь когда я уходил на фронт, — я все же успел попасть домой… — Он продолжал рассматривать печку и вдруг, обрадованный, воскликнул: — Костя, Костя, гляди-ка! Опять написала! Вот видишь «В», «В» и «В»! Смотри сколько раз! — Он не выдержал, голос его задрожал.

Казалось, ему было легче вынести вид разрушенного города, родного гнезда, чем увидеть этот след детской тоски.

Через час, когда мы были уже на машине и двинулись на Тамань, Володя опять стал таким, как всегда. Он шутил, смеялся, но ни разу не оглянулся на свой разрушенный город.

Таманский полуостров отнюдь не самый красивый и уютный уголок на земле. Почва его постоянно сочится гнилой водой. Площадь его лиманов, пожалуй, превосходит площадь его земли. Ноги солдат то и дело попадают здесь в болотную топь. Ползешь — промокнешь, вскочил в пробежку — увяз. Особенно плохо, если угодишь сюда в марте, когда тает снег и непрестанно льют дожди.

Через весь полуостров тяжелой поступью прошли немецкие танки и колонны машин, потом — наши; и вот теперь он лежит, весь исполосованный их следами, покрытый холмами братских могил, грудами подбитых машин и горбатыми силуэтами сгоревших танков. По глубоко вдавленным колеям тяжелых военных дорог лениво текут мутные и сонные весенние воды.

После кавказской и кубанской пестроты так и кажется, что этот унылый полуостров притащили откуда-то со стороны и бросили тут, у западной двери Кавказа, как старый половик.

Таманский полуостров отделен лишь узким проливом от Керченского, еще занятого гитлеровцами. Видно, наша солдатская судьба готовит нас к прыжку через пролив в Крым. Никто, разумеется, нам об этом не говорит. Но мы дошли до крайних пределов суши. Тех фашистов, которых не уничтожили, мы сбросили в море. Дальше некуда наступать.

В справедливости наших солдатских догадок убеждает также и то, что нас обучают новому искусству: мы садимся в катер, он описывает в море полукруг в полусотне метров от берега, и мы должны, перемахнув через борт, выбраться на берег и тотчас открыть огонь. Тонуть не разрешается ни при каких обстоятельствах. Плавать в одежде совсем не легко. Кое-какие приспособления, которые могут спасти от смерти, не помогают от ледяной воды. Но удивительнее всего, что при этих купаниях мы разучились простужаться.

Только подумать: как бы разохались матери, жены, сестры, если, случайно вывалившись из лодки в эту пору года, ты явился бы мокрым домой! Здесь были бы призваны на помощь все силы современной науки и все снадобья предков, тебя уложили бы под одеяла, под шубы и под перины, поили бы горячим чаем, малиной, растирали бы и вздыхали. А здесь по глотку водки и новое купанье назавтра. Вот и все. Может быть, половина болезней человеческого рода происходит лишь оттого, что их так боятся.

Трудно приходится Пете Ушакову: он решил взять ручной пулемет и захватил еще лишнюю пару дисков, не считая гранат. Вот он выскочил из воды, отстрелялся и, быстро раздевшись, стал выжимать гимнастерку. С Керчи летит снаряд. «Ложись!» Все упали. Взметнулся фонтан воды возле берега. Мы поднимаемся не очень-то чистенькие, но особенно не повезло Пете: он встает черный как негр от липкой береговой жижи, сердито стирает с уважаемых всеми нами усов прилипшую грязь.

— Вот хамство! — ворчит он.

Когда снаряды идут на тебя во время обстрела, ты различаешь, который опаснее, и вовремя падаешь на землю. Но когда налетает такой одиночный, шальной, все считают спасение от него какой-то особенной удачей. Веселое оживление охватывает всех.

— Это доказывает, милый Петр Афанасьевич, как сказал бы наш уважаемый гвардии старший сержант Константин Сарталеевич, — умышленно длинно и сложно шутит Володя, — что такого врага следует немедленно поставить перед вами так, чтобы вы его вышибли одним пинком из Крыма, а другим из Берлина!

Сам Володя, приморский житель, член того самого яхт-клуба, на территории которого произошла при взятии Новороссийска наша встреча с моряками-десантниками, — прекрасный пловец. Он первым выскочил из воды, ухитрившись даже не замочить нагрудные карманы, и первым переоделся.

— Оказывается, в море вода как вода. Нехорошо, что холодная очень… — отзывается Самед. — У нас в Узбекистане ходить по воде одна радость. А холода я не люблю.

— Ничего, Самед, когда из холода выскочишь в жаркое дело, — сразу согреешься! — обещает Вася.

Володя шутит со всеми. Он называет Петины усы моржовыми, он поддразнивает и меня, и Сергея, и Васю, и уральского лесника Егорушку, детину не меньшего роста, чем был наш Зонин. Володя уверяет, что тот не утонет на любой глубине, потому что голова все равно будет торчать из воды. Шутки его никому не обидны, и только Петя, взъерошив усы, глухо огрызнулся на него без тени улыбки и принялся чистить свою записную книжку. Он сберег ее от воды, положив в пилотку, но не спас от грязи, когда упал. Он перелистывал и деловито вытирал каждую страницу.