Закон Жизни (СИ) - Георгиевич Ярослав - Страница 40

— Ну так, это. Только купил же. Подарок…

— Подарок? — главарь окидывает меня взглядом, и что-то в нём мне не нравится. — Своей, что ли?

— Ну так да. Годовщина у нас, все дела… Так что, давайте пакет обратно, да и пойду я.

Опять повисает молчание.

— Чего? Слушай, Тоха, что у вас всех физиономии такие, будто лимон сожрали?

— Да, понимаешь… Об этом и хотели с тобой, перетереть-то. Пошли вон, присядем, в ногах правды нет, — кивок «главаря», которого, как выяснилось, зовут «Тоха», указывает на детскую площадку. Конечно же, это самое лучшее место для серьёзного разговора в тёмный полночный час.

Проходит совсем немного времени, и я уже хватал этого «Тоху» за грудки и ору на всю улицу, что он врёт и что я ему не верю. Потом — колочу кулаком о несчастные доски скамейки, к счастью, выдержавшие и не расколовшиеся — в отличие от моих рассаженных в кровь костяшек. Потом просто сижу, уставившись вдаль, и пытаясь свыкнуться с новой действительностью.

— Ну, слушай, зря бы не стали дёргать. Но, к сожалению… Ситуация совершенно однозначная, улики, так сказать, на лицо… И слушай, ты реально извини, что пришлось всё это говорить, но… Но так оно всё и было. Ребята видели твою Алёнку с этим, как его? Ну, ты ж назвал только что. Сергей, вроде… Школьный друг твой, старый, да? Во, с ним. И я же сам перепроверил всё. Видел своими глазами. Как подъезжают к подъезду, вдвоём. Она хочет выйти такая, сразу. Ну, типа всё официально. Но он её к себе тянет, они сосутся. Не формальный поцелуй, в щёчку там, поверь…

— Да всё, всё, понял я… Хватит подробностей. Не береди, и без того тошно.

— Ага. Может, по пивку?..

— Веришь, желания нет ну вообще никакого.

— Ну смотри, а то мы бы группу поддержки, хе-хе, организовали.

— Спасибо за предложение. Потом как-нибудь…

— А ещё, кстати. У брательника знакомый есть. Может бумагу состряпать, мол, результаты анализа. На ВИЧ. Один из наших таким макаром свою загулявшую неплохо проучил.

— Да не, нафиг мне это. Уж как-нибудь справлюсь, — моя усмешка выходит сильно вымученной, через силу. — Как там. «Мочилась ли ты на ночь, Дездемона?»…

— Ты эта, смотри. Я же не прощу себе, если выяснится, что кореша до уголовки довёл…

— Не переживай, что-нибудь да придумаю. И… Извини, но мне бы прогуляться сейчас, одному. Мысли в порядок привести. И что вы там говорили? «Айфон» вам не нужен? А то у меня лишний образовался. На-на, держи. Мне-то эта шляпа теперь и даром не нужна…

Скверное пробуждение. Ещё даже не проснувшись до конца, я уже понимал, как мне хреново. Перед глазами всё плыло и качалось, во рту будто нагадили все коты, кошки, рыси, тигры, львы, гепарды, леопарды, горные пумы и вообще все хоть номинально мяукающие твари мира. Нестерпимо хотелось пить, а ещё больше — кое-чего другого. И я не про размножение.

Прогулка в поисках места, где бы справить нужду и избавиться от некомфортных ощущений в желудке, периодически подступавших к самому горлу, вылилась в настоящее приключение. На меня ни с того ни с сего падали стены, в ноги бросался мотыляющийся туда-сюда пол, дверные проёмы мельтешили и будто призывали показать все чудеса ловкости, в попытках попасть в них. И… Лишь ценой поистине героических усилий я не наблевал прямо себе под ноги, на пол.

Наконец, я вышел в заваленный хламом, заросший сорянками и каким-то хворого вида кустарником двор. Когда уже было собрался сделать грязное дело под ближайшим из кустов — и всё равно, что будет! — вдруг обнаружил характерное здание, с вырезанным на перекошенной двери сердечком. Продравшись к нему и распахнув чуть было не отвалившуюся дверь, о счастье — обнаружил внутри круглую, ведущую в вонючую темноту, дырку. Я разогнав вьющееся над нею облако мух и едва не упал в избавительное отверстие, с облегчением склонившись над ним.

Процедура очищения организма вышла долгой и мучительной, и наружу я выполз совершенно опустошённый. Отойдя совсем недалеко, сел прямо на землю, на солнцепёке. Отползти в тень сил уже просто не оставалось. Так я помедитировал какое-то время, тупо уставившись в одну точку, с полным отсутствием мыслей в голове. Что характерно, они пытались появиться — стопка бумаг с печатным текстом, сложенная в нужнике, привлекла моё рассеянное внимание. Всплыло даже будто давным-давно забытое слово из глубин сознания — «газета». Но ни одна умная мысль в моей многострадальной и раскалывающейся головушке не задерживалась надолго.

Однако скоро мне стало заметно лучше. Собравшись с силами, я даже переполз-таки в тень. А ещё какое-то время спустя начало казаться, что все последствия возлияний сошли на нет. Я встал и походил туда-сюда. Это получалось делать уже совершенно прямо, я не шатался, желудок не просился наружу. и никаких приключений с двигающимися по своей воле стенами!

К сожалению, это не принесло умиротворения и покоя. Желание делиться с миром прекрасным сменилось не менее сильным желанием заполнить пустоты. Пусть пиво и жидкий хлеб, но нормально-то я ел неизвестно сколько времени назад. Не кстати вспомнилось ещё и то, что последние деньги остались в «Хромом Пони», добавляя последний яркий штришок в жизнерадостную картину мира…

Проклиная подаваемую в убогом заведении бормотуху, а заодно и себя, решившегося её попробовать, пусть и с совершенно благой целью «наладить отношения», я отправился за Малышом. Уродливый карлик заливисто храпел, запрокинув голову и закатив глаза — если бы не знал, что он спит, подумал бы, что ему очень плохо и он едва ли не помирает. Причём, валялся мой горе-собутыльник, раскинувшись звёздочкой прямо на полу. На все мои попытки растормошить себя не прореагировал никак вообще, будто я толкал и ворочал не живого человека, а какой-то куль.

Поняв бесперспективность попыток расшевелить Малыша, я отправился исследовать приютившую нас лачугу, теперь, в отличие от предыдущего раза, уже более детально и осознанно.

Всего в доме обнаружился один-единственный этаж, состоящий из коридора и нескольких комнат. Из потенциально интересного в них была только запертая на огроменный амбарный замок дверь, ведущая, видимо, на какой-то склад. Это я решил потому, что у запертого помещения не было окон — в этом убедился, выдя на улицу, а размерами оно едва не превосходило все остальные, бывшие жилыми.

Все те комнаты, в которые имелся доступ, представляли собой крайне печальное зрелище. Пол покрывал солидный слой грязи, всё валялось вперемешку — какое-то шмотьё, вонючие одеяла, матрасы, создавая полное ощущение, что я попал в логово бомжей. Накануне, видимо, я был слишком пьян, чтобы оценить всё это, иначе заночевал бы на улице. А самое поганое — нигде не ни намёка на что-то съедобное или хотя бы на то, чем утолить жажду!

Убедившись, что внутри ловить нечего, я вышел на улицу, где узрел своё спасение — колодец, пусть и в нескольких домах в стороне. Ничего страшного, я прогулялся, и, вытащив тяжёлое деревянное ведро с плещущейся в нём студёной водой, от души напился. Ободрав с растущих прямо на улице деревьев какие-то плоды, видимо спелые, набил ими живот, немного притупив чувство голода. И решил пойти прогуляться. Ждать у моря погоды, вернее, сидеть внутри и караулить, когда Малыш оклемается, ну совершенно не хотелось. Хотелось вместо этого выйти к тому самому морю, посмотреть на величественные парусники… Да просто, наконец, побродить по настоящему и почти цивилизованному городу! Кто бы мог подумать, что я настолько истосковался по подобным штукам, лазая по лесам в компании гномов и одной-единственной девчонки.

Гулять по городку и впрямь доставило удовольтвие. Торн больше не преподносил сюрпризов, да я и сам старательно избегал их, не вылезая на широкие улицы и большие площади, вообще во все места, где могли попасться знатные или стражники, и много смотря по сторонам.

И я настолько освоился и осмелел, что позволил себе вклиниться в небольшую толпу, собравшуюся в живописном укромном садике. Уж больно любопытно стало, чему все эти люди, буквально и стар, и млад, с таким интересом внимают, и о чём с таким придыханием рассказывает жилистый старик в лохмотьях, стоящий на перевёрнутой бочке и обводящий всех одухотворённо пылающим взглядом.