Правда о Мелоди Браун - Джуэлл Лайза - Страница 6

Несколько минут спустя к ним приехали тетушка Мэгги с Клэр и Николь, старшими двоюродными сестрами Мелоди. Мэгги была маминой старшей сестрой, и обычно они очень походили друг на друга – чего не сказать было теперь, когда мама сильно изменила облик и прическу. Тетушка с дочками оставались у них до тех пор, пока не приехала «Скорая», и тогда они увезли Мелоди к себе домой, в Илинг. Когда маму увозили на «Скорой», Мелоди помахала ей ладошкой, и мама помахала ей в ответ, и лицо у нее было такое, будто она сейчас расплачется.

– Будь умницей, слушайся тетю! – сказала ей мама. – Скоро увидимся – когда ты станешь сестрой.

Мелоди пробыла у тети Мэгги целых два дня и две ночи. Никто так и не объяснил ей, почему она до сих пор не у себя дома и не сидит на маминой постели, разглядывая новорожденную малышку и пытаясь разобраться в своих чувствах к сестренке.

На третье утро Мелоди, проснувшись, обнаружила перед собой кота тетушки Мэгги, Бутса, который терся о ее лицо своими пахнущими рыбой усами. Потом он улегся ей на грудь, и девочка почувствовала какую-то смутную тревогу.

– Слезай, Бутс, – сказала Мелоди громким шепотом, чтобы не разбудить сестер. – Брысь!

Издалека она услышала, как в доме зазвонил телефон, и, согнав кота с груди, села на кровати. Сквозь стену она различила приглушенный, сонный голос тети Мэгги.

На стене спальни Николь висел написанный красками портрет испанской девушки. У нее были темные волосы с ярко-синими глазами и заткнутая за ухо роза. Губы ее были очень красными, словно она только что наелась черной смородины прямо с куста, а платье – сплошь в белых точечках, будто под снегопадом. Мелоди не отрываясь разглядывала картину, одновременно слушая, что говорила по телефону Мэгги. Голос у той менялся от сонного к озадаченному и взволнованному: сначала тихий, потом громкий, и, наконец, опустился тяжелым приговором слова «нет».

Юная испанка, казалось, с любопытством посмотрела на Мелоди, как будто ей тоже очень хотелось знать, о чем там говорят по телефону. И девочка обнадеживающе улыбнулась испанке, словно пыталась уверить ту, что все будет в порядке.

Через несколько минут Мэгги пришла в спальню Николь. На ней был голубой пеньюар, расшитый птицами, а длинные волосы заплетены в косу. Тушь на ее ресницах, обычно лежавшая очень аккуратно, теперь была смазана под глазами, как будто женщина утирала слезы, и выглядела тетушка совсем не такой красивой, какой бывала обычно днем.

– Ой, ты уже проснулась, – улыбнулась она, увидев Мелоди.

– Да, – ответила девочка. – Я услышала, как звонит телефон.

Мэгги кивнула.

– Это был твой папа.

– Что, малыша уже везут домой?

– Нет, – ответила тетушка, большим пальцем погладив Мелоди по щеке. – Малыша домой не привезут.

Мелоди отвернулась от Мэгги и подняла глаза на испанку, надеясь, что та вдруг выкинет что-нибудь эдакое, неожиданное, чтобы это жуткое предчувствие исчезло. Однако та ничего не сделала – просто стояла в своем красном платье в мелкий горошек, все с той же пытливостью во взгляде.

– Малышка родилась очень слабенькой. Врачи старались как могли. Они делали все, чтобы улучшить ее состояние, но ничего не помогло. Крошечка тоже очень старалась выкарабкаться, но она была слишком уж маленькой и слишком слабой, и она перестала дышать. Ты знаешь, что случается, если перестать дышать?

Мелоди уже знала, что будет, когда перестанешь дышать, и потому кивнула:

– Тогда умираешь?

– Именно, – ответила Мэгги, – умираешь. Мне ужасно жаль, милая ты моя деточка, но именно это и случилось с твоей маленькой сестренкой. Она перестала дышать. И твои мама с папой очень, очень из-за этого горюют. И знаешь, что они мне сказали? Они сказали, что единственное, отчего они смогут почувствовать себя лучше, так это увидеть свою ненаглядную, большую и храбрую девочку. Ну что, будем собираться? Давай оденем тебя и отвезем домой, там ты увидишься с мамочкой и папочкой.

Мелоди быстро обдумала ее слова. Оставшись здесь, она могла бы подольше поглядеть на испанскую девушку – а вдруг той удастся все же каким-то образом переиграть последние две минуты ее жизни? Тогда она сможет спуститься вниз, поесть на завтрак сладких хлопьев вместе со своими старшими кузинами и проводить их до школы, а потом зайти куда-нибудь с тетей Мэгги съесть по кусочку тортика и уже тогда отправиться домой – в это чудесное, счастливое место, где ее будет ждать новорожденная сестренка.

– Я очень хочу кушать, – сказала она наконец. – Можно мы сначала позавтракаем?

Мэгги дала ей сладких воздушных зерен с молоком, вручив необычной формы пластиковую ложку, и Мелоди изо всех сил постаралась есть аккуратно, ничего не уронив на свою футболку. Но пара зерен все же упали ей на колени, и Мэгги сразу вытерла их влажной тряпочкой. Николь и Клэр, уже в серой школьной форме, ели на завтрак тосты и были на сей раз не такими шумными.

Подбросив дочек до школы, тетушка Мэгги отвезла Мелоди обратно в Ламбет и вместе с ней зашла в тесный обшарпанный лифт, чтобы подняться на второй этаж. Когда они оказались у двери ее квартиры и позвонили, Мелоди прильнула к тете и взяла ее за руку, неожиданно испытав волнение и нерешительность. Дверь открыл папа. Подбородок у него был порядком заросший, глаза красные, а футболка казалась сильно поношенной и свисала, точно кожа у древнего старика.

– Привет, горошинка, – сказал он и, наклонившись, подхватил на руки Мелоди, крепко прижал к себе.

Пахло от отца, как от залежалого чайного полотенца, но все же Мелоди прижалась к нему в ответ, потому что знала, что именно этого сейчас хочет от нее папа.

– А где мама? – спросила она.

– В кровати. Хочешь с ней увидеться?

Мелоди кивнула, и папа опустил ее на пол и взял за руку.

– Мама ужасно устала, – предупредил он, – и очень расстроена.

Девочка опять кивнула.

Перед дверью в родительскую спальню Мелоди на миг застыла, потому что, хотя ей и было всего четыре, но каким-то непостижимым образом она поняла, что здесь, по эту сторону двери, лежит ее прошлое, а по другую сторону – будущее, и это мгновение – самое последнее, что довелось ей провести в своем прежнем мире.

Когда дверь открылась и девочка приблизилась к лежащей в постели матери и увидела ее непривычную квадратную прическу, словно прилипшую к голове, и ее мятую, перепачканную футболку, и ту безучастную улыбку, с которой мама глядела на нее, будто забыв, кто она такая, – Мелоди поняла, что, увы, была права. Она очутилась в другом мире. Совершенно в другом.

Когда наутро Мелоди открыла глаза, у нее вдруг возникло очень странное чувство. Она не стала говорить об этом Эду, поскольку сама еще толком не понимала, как это состояние описать. Да и было это, в сущности, настолько мимолетно и малозначительно, что, стоило ей мысленно переключиться на что-то более насущное, как она сразу об этом позабыла. Казалось, будто некто проник в ее сознание, устроил там ужасный беспорядок, а потом все снова быстренько прибрал и, уходя, запечатал как было. Однако этот некто не сумел все положить на прежние места, и теперь Мелоди ощущала в себе непривычный разлад.

Все вокруг нее как будто несло в себе сверхчувствительный резонанс. В это утро Мелоди долго смотрела на свою зубную щетку, прежде чем сунуть ее в рот. У нее было странное чувство, будто эта щетка не ее, – и в то же время она испытывала непонятную уверенность, что уже мгновение назад почистила зубы. У кофе оказался непривычный вкус, как будто она пробовала его впервые в жизни и только сейчас заметила его терпкую горечь. Когда она в то утро посмотрела на себя в зеркале, пытаясь решить, пора ей или еще нет мыть голову, то на долю секунды ощутила некую отстраненность, чуждость увиденного отражения, что порой случается, когда неожиданно замечаешь себя в витринном окне. Некоторые ощущения Мелоди были знакомы, ей уже доводилось когда-то их пережить. С шести месяцев до полутора лет Эд спал всего по два часа, и целый год Мелоди пребывала в этаком полувоздушном состоянии хронического недосыпа, когда периферия сознания оставалась постоянно размытой, и все действия и реакции Мелоди были какими-то притупленными. Вот и теперь у нее появились точно те же ощущения. Словно она перестала быть собой. Словно ее выпотрошили и набили чем-то посторонним. С ней определенно было что-то не так.