Из Магадана с любовью - Данилушкин Владимир Иванович - Страница 27

• Предыдущая
• 27/104
• Следующая

Вы любите отгадывать мысли? Мысли любимого человека, — есть ли занятие интереснее? Упредить желание, вычислить, интуицией дойти? Ну, тогда вы понимаете Любушку…

Распаренный, умиротворенный, погруженный в роль отца семейства, Володя восседает за столом. Если сказать, что блаженство разливается по его лицу, то это будет соответствовать истине только на одну десятую.

Говорят, Андрей Рублев две недели постился перед тем, как взяться за новую икону. Владимир Добриенко, безусловно, понял бы гениального предка, если бы художник набросился на гастрономические арабески Любаши. И вообще… ее общество.

— Я так ждал, так ждал… — Володя умолкает, не в силах подыскать слова для окончания фразы.

— Я поняла, — мурлычет Люба. — Я тоже ждала. Устал? Подремлешь?

— Что я, спать сюда пришел? — бормочет Володя и зевает.

Но через минуту бодр и ищет, к чему бы приложить руки. Он обдумал еще в самолете и наметил несколько дел. Надо только окончательно решить, какое первостепенное. Между кухней и ванной есть крохотный коридорчик. Метра полтора квадратных. А потолок уходит в неоглядную высь. Зачем такая кубатура? Кому она лично нужна? Никому. Значит, набиваем доски, делаем антресоли, а на них можно будет полмашины вместить.

— Ну и правильно, Володюшка! — одобряет Люба. — Мыслимое ли дело все в комнате держать! Давай сюда чемоданы составим! Я буду подавать…

— Ты не беспокойся, я сам. Ты пацаном займись.

— Да что им заниматься, я же его спать уложила. Тихий час же, забыл? Знаешь, операцию ему делать надо. Гланды рвать. Я хочу, чтобы ты дома был. У тебя неделя найдется без полетов?

— Может и две найтись, только что тогда получать станем? Сейчас самые полеты. В начале месяца у нас учеба будет. Терпит это дело?

— Терпит. Женя говорит, сам проследит за наркозом. И потом нас пустит в палату. Никого вообще-то не пускают. — Люба видит, что Володю огорчило известие о сыне. А ведь не хотела его огорчать, не омрачать праздник возвращения. — Ты не расстраивайся только, это совсем не страшно.

— Я ничего. Это ты сникаешь. А знаешь, какую я тебе обновку сейчас сочиню? Сапоги-чулки не надоели? Хочешь взамен перламутровые?

— Хочу!

— Будут перламутровые.

Володя поставил Любины изящные сапожки на развернутую газету в прихожей, достал металлический флакон и затряс его так, что внутри забились металлические шарики.

— Вадьку не разбудишь?

— Нет. Хорошо, что спит, я тут немного побалуюсь, запах будет сильный.

Володя нажал на кнопку, и светлая струя брызнула на сапог. Через минуту он сверкал расплавленным серебром.

— Слушай, здорово как! Я бы до этого никогда не додумалась. Как ты сообразил?

Володя самодовольно замялся, и смущение на лице сменялось радостью. И вообще ему слишком хорошо становится от похвал, он меняет тему.

— Кран я привез. Обратила внимание? Смеситель для кухни. Шланг и душ маленький — тарелки споласкивать. Только чтобы не мы одни платили. Все же будут пользоваться, на троих нужно поделить расходы… А летом мы знаешь, что закатим? Квартиру нужно всю обновить, всем колхозом. Проводку поменяем, побелим, покрасим.

— Жаль, что не вся наша…

— Еще не вечер. Будет и на нашей улице праздник!

Только они разговорились, хлопнула входная дверь, это Надя вернулась с работы. Посторонний человек, даже соседка, — будто гири на руках.

— Прилетел, наконец-то. С возвращением! — В голосе Нади вибрирует неподдельная радость. — А запах! Явно не «Диор». Сапоги, что ли, привез? А-а, это ты лаком покрыл, да? Мне покрась, а?

— У тебя свой муж есть, — Любушка жеманничает, а в голосе торжество. Не удается перевести в шутку слишком горячий клубок чувств.

— Да, есть! Его допросишься! На что его хватило, так на стеллаж. За восемь лет семейной жизни. И то не сам строил.

— Ему же некогда, — Люба искренне защищает Женьку.

— А твоему есть когда? Есть? «Диора» привез? Когда покажешь? Не тяни душу!

— Смотреть-то нечего. Флакончик, как из-под пенициллина. Я пока и открывать не буду.

— Почему это? — в голосе Володи возмущение.

— Сабантуйчик организовываем. Маша замуж, наверное, выйдет.

Володя обрадовался и не скрывает этого. Он и так намеривался посидеть за праздничным столом, а здесь повод готовый, не надо голову ломать. Володе хотелось выпить, но зарок давал — только за праздничным столом, не иначе!

— Готовить вместе станете?

— Может быть, из домовой кухни принести? — хитрит Надя.

— Еще чего не хватало, -тон Любушки более чем жесткий.-Тогда можно в забегаловке все устроить. Кухню беру на себя. Только мне одной не справиться. Пусть девушки помогают.

— А спиртное? — нерешительно спрашивает Володя, будто размышляет вслух.

— Да ты знаешь, товарищ-то этот, жених будущий, непьющий.

— Ну, шампанского давай. Пива.

— Ему вообще ничего нельзя, ни капли.

— Понятно. Значит, купим, а выставлять не будем. Кому надо — марш на кухню, наливай и пей.

Все молча согласились с Володей.

— Придумать бы что-нибудь необычное. А то собраться вместе, поесть, — много ли радости? Что-нибудь памятное, — мечтательно говорит Люба.

— Викторину, что ли, — улыбаясь, говорит Надя. — Как в пионерлагере?

— Хотя бы.

Стол решили накрыть и прихожей, так сказать, на ничейной территории. Вообще-то у Маши надо бы, но не одна гостей принимает. Это, так сказать, общая заслуга, если уж уточнять детали.

— Давай, сервируем по высшему разряду, — нерешительно предложила Любушка.-Сервиз наш хочется обновить, три года не распакованный. Володя с полуслова понял и сразу одобрил. Знай наших! Жаль вот, подходящего платья у Любушки нет. Такого бы, как их норковая шуба: надеваешь, и нет вопросов. С платьями сплошная морока: мода, шить надо. Попробовал заикнуться Любаше, так она сразу отбрила.

— Что я у тебя, полиглотка какая-нибудь? И готовь ему, и за ребенком горшки носи, а теперь еще и шей сама.

Володя, чтобы загладить неловкость, оделся и ушел. А через пятнадцать минут вернулся и дает шершавую пластмассовую коробочку, в ней цепочка золотая! Просит на него не сердиться и вообще…

Мороки с этим золотом! Некоторые, что у них есть, все на себя. Имеется двадцать перстней — все нацепит. Пять цепочек накрутит. Два браслета. Часы золотые. Серьги, правда, по две пары еще не додумались носить. Любушка таких свистуний не уважает. Она над ними смеется. Поэтому у нее всегда проблема, что надеть, что к чему идет, что оттеняет, что подчеркивает. Два часа пришлось примерять перед зеркалом все свои украшения. Володя любил украдкой наблюдать за ней, любоваться. Незадолго до этого он смотрел по телевизору передачу об аутогенной тренировке, и то, чем занималась Люба, было похоже на такую тренировку. Ей надо быть изо дня в день спокойной и ровной. Наверное, ей трудно? Женщина, слабое существо, не даром говорится.

Так увлеклась Люба, что о праздничном столе забыла. Но так мог подумать человек, который ничуть ее не знает. Это совершенно в ее характере — раздваиваться: делать одно, и обдумывать совсем другое. Так даже лучше жить, интереснее. Однажды втемяшилось, можно ли до автоматизма довести чистку картошки. Смогла без труда. Чистит, а сама представляет, как по лесу идет. И так любое дело. Казалось бы, читать-то уж никак нельзя «на автомате», но и этого добилась. «Посадил дед репку», — читает Вадику, а сама с бесстыдной отчетливостью представляет, как ночью во тьме и тишине они останутся вдвоем с Володей, и не надолго прекратится ее ожидание, потому что он не где-нибудь, а рядом, и не нужно будет думать о двух делах сразу, потому что есть лишь одно дело и тело — муж.

Володя одежду предпочитал фирменную. Даже дома ходил в стиранной перестиранной летной рубашке. Потому что к телу лучше, ласковей. Любое другое одеяние делало его не похожим на самого себя. Глаза будто выцветали, и черты лица становились аморфными. Расслаблялся он, что ли, в другой, «партикулярной» одежде? Самого его спрашивать о том бесполезно, а сама Люба только удивлялась, пока не смирилась. Джинсы ему покупали — сидели как на корове седло. А в маечке с надписью он смотрелся почему-то жирным, малосимпатичным типом. Доху наденет, — как их подворотни вылез. И с золотом такая же история. Заказал Володя себе перстень с печаткой. Герб придумал: пропеллер и буквы «В. Д.». Сделал мастер на совесть: если надеть, то можно при случае скулу хулигану своротить. Но смотрелся этот перстень ужасно. Сверкает золото, а руки красные, светло-рыжие волоски на них, яркие, будто нейлоновые. Ну что делать — снял, забросил.

• Предыдущая
• 27/104
• Следующая