Льдинка (СИ) - "Awelina" - Страница 16

Собрав волосы в охапку, девушка взяла ножницы. В зеркале отражалось бледное лицо, дорожки слез на щеках, больные, поблекшие серо-голубые глаза и искусанные почти до крови яркие губы.

***

Ледянов позвонил следующим вечером. Стася ждала этого звонка, знала, что потребуется убедить его в окончательности их разрыва, а также в том, что принятое ею решение не было сиюминутным. Поэтому хладнокровно, спокойно ответила:

— Да.

— Стась, — послышалось после паузы в трубке чуть хрипловатое. Неуверенный и какой-то больной голос мужчины, которого она всегда привыкла видеть во всеоружии, готовым к бою и непоколебимым, заставил ее сердце дрогнуть. — У меня есть шанс, что когда-нибудь ты все-таки простишь меня?

Станислава ответила уже заготовленными словами. Сценарий всего происходящего давно был отработан в ее мыслях.

— Ни одного. Ноль. Нет, даже больше, чем ноль. Минус миллион.

— Понятно.

Молчание. Девушка задержала дыхание.

— Стась, я…

— Прощай.

Сбросив вызов, Стася выключила телефон, извлекла из него сим-карту. Новая ждала своей минуты на журнальном столике еще со вчерашнего вечера. Рядом лежали ручка и раскрытый дневник, в котором, кроме текущей даты, не было написано ни строчки.

Тоня, пухленькая блондинка, милая и приятная, с ясными темно-зелеными глазами, задумчиво рассматривала сидящую напротив Станиславу, свою ближайшую подругу, сестру любимого мужа.

Антонина, ставшая Осеевой семь лет назад, прониклась симпатией к младшей сестре Олега с первых же дней их общения. Способствовало этому многое: небольшая разница девушек в возрасте — всего три года, — незлобивость, тихая молчаливость, мечтательность Стаси, не умеющей ни друзей заводить, ни врагов, — Тоне нравились такие девушки, им не были свойственны ни змеиный нрав, ни пустота в голове, ни самовлюбленность, — мягкий добродушный характер самой Тони, мало встречавшей в своей жизни по-настоящему родственных душ. Антонина искренне любила Стаську, подчас ловила себя на мысли, что та ей дороже даже Игоря… Но вот ослиная упертость золовки временами доводила до белого каления.

Иногда создавалось впечатление, что Станислава — большой ребенок, что она живет в каком-то вакууме, оторванная от грязного и бренного мира. Некоторые ее представления поражали даже не идеализированностью, а своей незыблемостью. Зачастую Стася делила жизненные реалии лишь на черное и белое, не давая шанса ни полутонам, ни течению времени, способного отрастить ангельские крылья у демона или обнаружить изъян в ранее безупречно ограненном бриллианте.

Олег тоже выделялся этим, и Тоня ценила в обоих кристальную честность, преданность взглядам и людям, их редкую высокую нравственность и требовательность к себе. Но любимый мужчина хотя бы отличался терпимостью и гибкостью в своих убеждениях, этакой мужской практичной мудростью. А вот Станислава…

А у Станиславы второй дубль жизненной катастрофы из-за чрезмерной правильности и принципиальности. Черное трикотажное платье чуть ли не до пят, закрывающее грудь, — сколько же ей говорить можно, что такие ноги и зону декольте, как у нее, грех прятать. Макияж более яркий, но синяков под глазами и болезненной истощенности не скрывающий — потому что ночь бессонную из-за слез и обилия мыслей скрыть сложнее, чем ночь бессонную из-за распутства. Прическа… Хм, прическа абсолютно ее преобразила. Темно-вишневый оттенок волос и новый образ удачно подчеркивают аристократическую бледность кожи, которую никакими хитростями не добьешься, от природы надо иметь, бездонность серо-голубых, как и у Олежки, глаз, красивую форму скул, ненакрашенных губ, островатый подбородок. Единственное — ну зачем надо было это богатство срезать практически под корень? У какого мастера только рука поднялась?

А еще Тоня злилась. Стаську было очень жаль. А когда Антонина кого-то жалела, вместе с жалостью приходила и злость. На жизнь, на обстоятельства и на глупость или упрямство того, кто в них так вляпался.

Сама ведь виновата! А теперь сидит на попе ровно и делает вид, что всё в порядке, что так и надо. Что всё правильно сделала и страшно счастлива.

— А тебе не приходило в голову, — продолжила Тоня их разговор, — что ты и простить-то его не можешь до сих пор только потому, что по-прежнему любишь до безумия?

Стася оторвалась от созерцания рисунка на салфетке. В кафе, куда они вместе с невесткой зашли выпить кофе и съесть круассан, было немноголюдно. Но даже эти немногочисленные посетители рождали у девушки желание как можно скорее покинуть это место, спрятаться от шума и суеты, от оживления и улыбок окружающих. Эта прогулка с Тоней далась ей крайне тяжело. Во-первых, она не совсем оправилась после вируса, пять дней пытавшего ее высокой температурой, а во-вторых, каждую минуту приходилось делать над собой усилие, чтобы быть, вести себя и казаться прежней.

— Приходило, — кивнула Станислава.

— И?

— И всё останется так, как есть. Его слова, сказанные тогда, перечеркнули любое будущее.

Цокнув языком, Антонина тяжело вздохнула, закатила глаза.

— Он уже сто раз за них прощения попросил! А раскаявшийся грешник без пяти минут праведник, — Тоня подняла вверх указательный палец, усиливая вескость своего довода. — Думаешь, Олег меня высказываниями своими не обижал?

— Называл тебя консервой? А твои убеждения — идиотизмом?

— Нет. Но…

— Поэтому, Тонь, не надо.

Станислава, устало проведя по лицу рукой, снова вернулась к разглядыванию узора на салфетке. Подруги помолчали. Тоня видела, что всё бесполезно, Стаська снова уперлась рогом. Чтобы еще больше не вспылить и не поссориться с девушкой, Антонина решила сменить тему на более безопасную, чуть расслабить Станиславу, совсем с лица спавшую, и провернуть одно важное дело, ради которого эта их встреча и затевалась.

— По-прежнему у мамы с папой обитаешь?

— Да, — рассеянно отвечала Стася. — Пока у них, но есть тут один вариант, так что, вполне возможно, скоро съеду.

— Игорек снова просил передать, что очень хочет, чтобы ты вернулась. Сказал, что, если потребуется, оградит тебя от…

— Я не знаю, Тонь… — Станислава умолкла, потеребила воздушный синий шарфик, красиво обмотанный вокруг шеи. — Ты передай, пожалуйста, что мне еще нужно время.

— Что тебе нужно, так это работа, — по-матерински покровительственно протянула Антонина. — А то дома сидишь и всё думаешь, думаешь, думаешь. Так и до депрессии с самоубийством додумать можно. Чем ты вообще целыми днями занимаешься? Ты хоть ешь что-нибудь? Скоро сквозь тебя на свет можно будет глядеть.

Стася неопределенно повела рукой, отвела затуманившийся взгляд.

— Ем, не переживай. Читаю. Рисую. Сериалы смотрю. Думаю лишь иногда. И только о том, чем хочу в жизни заняться.

— Детьми и мужем, — брякнула раздосадованная такой апатией Антонина.

Станислава с упреком взглянула на нее.

— А что? — Тоня приподняла брови, красноречиво глядя на золовку. — Идеальная долгая месть, моя дорогая, — это выйти за своего обидчика замуж. Не слыхала? Да и вообще, давно пора. Если послала Кирюху, надо было на предложения Славки соглашаться. Предварительно помучив его, разумеется. С твоим-то подходом к жизни и сердцем однолюба, думаешь, еще кто встретится?

— Тоня, прекрати! — разозлилась Стася, скомкала салфетку. — Ты просто великолепна в психологической поддержке.

— Ну прости. — Антонина устыдилась, пошла на попятную. — Обещаю, что не буду больше наступать на твою любимую мозоль.

Примирительно замолчала на мгновение, потом с нежной, мечтательной улыбкой заговорила:

— Кстати, о детях. Ты скоро теткой станешь. Срок — пять недель уже.

— Правда?

Станислава оживилась. Она давно мечтала понянчить детей Олега. Ну или Игоря хотя бы. Одно время Пятигорский внушал такие надежды. Приятная новость чуть отогрела замерзшее сердце, в глазах девушки появился живой блеск, что и отметила Антонина. Открыв сумочку, она извлекла оттуда приглашение, посчитав, что лучшего момента больше не представится.