Саван для блудниц - Данилова Анна - Страница 3

• Предыдущая
• 3/91
• Следующая

Внезапно ухмылка исчезла с его лица, оно стало серьезным и даже озабоченным.

– Ты что? – Он встал, быстрым движением подошел к ней и привлек к себе, но, почувствовав сопротивление, еще сильнее сжал ее. – Ну, успокойся, не будь злой кошкой…

Он хотел, видимо, сказать еще что-то, но в коридоре послышались шаги, и едва он успел вернуться на место, как в кабинет без стука вошла Надя Щукина. С видом хозяйки она подошла к столу и, не обращая никакого внимания на стоявшую рядом с ней Юлю, произнесла самым обыденным тоном, как если бы они были вдвоем с Крымовым:

– Мы будем обедать здесь, в «Клесте» или поедем домой?

Юля почувствовала, как лицо ее запылало от стыда и унижения. Не помня себя от переполнявших ее чувств, она выбежала из кабинета и по дороге в приемную столкнулась с Игорем Шубиным.

Она хотела сказать ему, что больше не может оставаться здесь ни минуты, что эти стены давят на нее, что голос Крымова, доносящийся из-за двери его кабинета, действует ей на нервы и лишает последних сил и что ей сейчас больше всего на свете хочется сесть на поезд и поехать к маме в Москву, но ничего этого она почему-то не произнесла вслух. Она просто уткнулась лицом ему в грудь и разрыдалась. И Шубин, который понимал ее без слов и страдал из-за того, что их зарождавшиеся отношения закончились полным крахом и отказом Юли выйти за него замуж, обнял ее:

– А я всегда считал тебя сильной… Успокойся, вытри слезы, у тебя есть платок? Ты должна хорошо выглядеть…

Она подняла голову и посмотрела на него с недоумением, как бы спрашивая, зачем это ей выглядеть хорошо, когда на душе так тошно и хочется умереть, и услышала:

– Там к тебе пришли… Заканчивай со своей клиенткой и возвращайся в приемную.

Он по ошибке зашел в женский туалет, и первое, что ему бросилось в глаза, это вид двух бледненьких и щупленьких девиц, подпирающих крашеные зеленые стены и дымящих сигаретами с сознанием своей взрослости и выражением лица, свидетельствующим об утомленности не только физической, но и, похоже, хронической усталости от жизни вообще.

– Ты куда, дядя? – спросила у Корнилова одна из них – упакованная в черную кожу (обтягивающие стройное тело брюки и жилетка поверх белой водолазки) и увешанная звенящими цепями, – сплюнула себе под ноги, после чего грязно выругалась и запустила в него бумажным шариком.

– Извините, девочки, здесь на двери нет никаких опознавательных знаков, а я в вашей школе первый раз. Кстати, вы не могли бы выйти со мной отсюда, а то как-то неудобно здесь разговаривать…

Девица в черной коже хмыкнула. В ее глазах зажглось любопытство, смешанное с желанием показаться опытной женщиной в глазах незнакомого солидного мужчины.

– А вы, собственно, кто?

– Я следователь прокуратуры, Корнилов Виктор Львович. Расследую дело об убийстве Льдова… Вы были с ним знакомы?

– Пошли, Ольк… – произнесла хрипловатым голосом «кожаная» девица, резко направляясь к двери. – Этот мент еще загребет нас…

Вторая, в джинсах и черном свитере, щелчком отправив погашенный о стену окурок в сторону урны, покорно двинулась к выходу.

– Девочки, куда же вы? – Виктор Львович поймал вторую девицу за руку, и они вместе вышли в коридор. Залитый солнцем, он никак не располагал к разговору о смерти. Но она еще витала здесь, ее примета – портрет Вадима Льдова в черной рамке, помещенный на обшитом красным сатином постаменте в центре коридора и украшенный букетиками из живых тюльпанов, – бросалась в глаза и казалась чем-то противоестественным, зловещим и словно предупреждала о нависшей над всей школой беде.

– Да пошел ты! – Девица рванула руку, но Корнилов крепко держал ее.

– Где это тебя учили так разговаривать со взрослыми? Где? – спросил он спокойно, словно уже привык к подобному обращению.

Она ответила. Одним словом. В рифму. Грязно. Словно ударила плетью по лицу. Корнилов даже покраснел. За нее.

Коридор тянулся вдоль прямоугольника школы по периметру, где-то за углом находился класс, ключ от которого ему дала директриса школы Иванова Галина Васильевна, чтобы он мог там беседовать с одноклассниками Льдова.

Похороны Вадима были назначены на завтра, все в школе да и микрорайоне только об этом и говорили, а вот родители Льдова к Корнилову так и не пришли. Ему передали, что они не хотят ни с кем обсуждать смерть сына и, главное, не желают тратить время «на пустые разговоры». Он все утро думал об этом.

Слегка подтолкнув девушку к двери, он сделал знак другой следовать за ними.

– Входите, здесь вас не укусят. По-моему, вы и сами кого хотите разорвете… Тебя как зовут?

– Лена, – ответила девушка в цепях. Теперь она демонстративно жевала жвачку и смотрела на Корнилова немигающим взглядом жирно подведенных нахальных глаз. – Тараскина. Девятый «Б».

– А тебя?

– Оля Драницына, тоже девятый «Б», – ответила девушка в черном свитере. В отличие от подружки, превратившей свое худенькое детское лицо в размалеванную маску женщины-вамп, Оля выглядела (если бы не сигарета, с которой застал Корнилов ее в туалете) милой розовощекой девочкой-паинькой. Большие голубые глаза ее блестели, а между красными, без помады, пухлыми губами светилась белоснежная полоска здоровых зубов.

– Значит, мне повезло? Вадим учился в вашем классе?

– Значит, – ответила Лена. – Но мы не знаем, кто его убил. Вадим был хорошим парнем, авторитетным, хорошо учился, никого не доставал, с учителями ладил…

– А где ты научилась так ругаться матом?

– Нигде. На улице. Мы ничего не знаем, так что отпустите нас. Занятия закончились, нам пора домой, ДЕЛАТЬ УРОКИ…

– А ТЫ, Оля, что можешь сказать о Вадиме?

– Ничего. – Она опустила глаза и поправила рукой упавшие на лицо волосы, которые блестящей шафранной волной покрывали плечи и грудь. Это была красивая девочка, вот только непонятно, почему она повиновалась Лене. Это было видно невооруженным глазом.

– Он дружил с кем-нибудь из девочек? – спросил Корнилов.

Лена хмыкнула.

– Он со всеми дружил, – ответила она за Олю.

– Как это? Ну, была же у него девушка, которая нравилась ему больше всех?

– Не было.

– Оля, почему ты молчишь?

– А что говорить, если Лена вам и так все правильно сказала.

Корнилов отпустил их. Они явно что-то скрывали, но сейчас, очевидно, еще рано было о чем-то говорить, слишком свежая была рана на душе – подружки наверняка были влюблены в Льдова, как и все остальные девочки из их класса, так, во всяком случае, считала классная руководительница, Ларчикова Татьяна Николаевна.

Виктор Львович некоторое время сидел в классе один, пытаясь представить себе Вадима живого, но у него так ничего и не получилось. С минуты на минуту должны были подойти остальные одноклассники Вадима – он вызвал их на тринадцать тридцать. Очевидно, Драницына и Тараскина не пошли на физкультуру, а вместо этого болтались по школе и курили в туалете.

В дверь постучали.

– Можно? – просунул голову паренек с веселыми темными глазами. – Нам сказали, что вы будете с нами разговаривать…

«В каждом классе, – подумал Корнилов, – есть такие веселые непоседы, задающие всевозможные вопросы и играющие роль шута, они всегда в курсе всего, на короткой ноге с „классной“ – одним словом, „шестерки“. Он знал этот тип людей, а потому не поверил ни улыбочке парня, ни его готовности рассказать все, что знает. Да и вообще, как можно объяснить эту улыбку, разве что как нервическую, близкую к истерике? Но навряд ли ЭТОТ будет убиваться по однокласснику. Он наверняка радуется в душе, что одним авторитетом в классе стало меньше, а это означает повышение его шансов занять место отличника и красавчика Льдова…»

Корнилов снова попытался представить Вадима живым, но перед глазами стояло изуродованное смертью, потемневшее лицо, которое он видел в морге…

– Заходи, с тебя и начнем.

Паренек вошел, остановился, и улыбка сошла с его лица. Он даже побледнел. Невысокий, русоволосый, в теплой фланелевой куртке цвета желтка.

• Предыдущая
• 3/91
• Следующая