Плюшевый свидетель - Данилова Анна - Страница 1

• 1/36
• Следующая

«Они ее не нашли. Искали баграми, вызывали водолазов. На это ушло несколько дней, и все безрезультатно. Она погибла. Ее унесло течением, и теперь мне каждую ночь снятся кошмары. Я вижу, как она поднимается из воды, опутанная зелеными водорослями, и улыбается мне синими губами. А из глазниц торчат клешни раков. Но я знаю, что это она, потому что у нее длинные волосы и клетчатое платье. Это я сшила ей это платье, когда она собралась выходить замуж. Я так ей и сказала: теперь у тебя будет мужчина, а это значит, что тебе надо всегда хорошо выглядеть. Я объяснила ей, что ей очень идет розовая помада, именно розовая, а не красная. Потому что красная – это для вечера, иначе будет смотреться вульгарно. Но теперь-то ей все равно, каким цветом красить губы, потому что нет ни губ, ни прекрасных волос, ничего… Разве что на самом дне реки догнивают клочья ее клетчатого платья, сшитого моими руками. Что я испытывала, когда шила его? Зависть? Нет. Скорее меня мучили сомнения, будет ли она счастлива в этом браке? И на самом ли деле любит она этого мужчину или ей просто хочется что-то изменить в своей жизни и выйти замуж? Возможно, ей надоело жить со мной. Ведь я – ее старшая сестра. Она выходит замуж, говорила я себе, значит, она уходит к мужу, она бросает меня, и мне теперь придется учиться жить одной. Вот о чем я думала, когда шила клетчатое платье. Я представляла себе, как она надевает его утром под жадным мужским взглядом, и плакала оттого, что теперь кто-то другой будет владеть ею безраздельно, как до этого времени владела я. Ведь она была моей младшей сестричкой, и я ее очень любила. И люблю до сих пор. Она взбалмошная, много хохочет, веселая, жизнерадостная, и у нее румянец во всю щеку. Она не понимает, говорю я себе, что замужество не всегда равносильно счастью. Но ей уже пора испытать на себе мужскую ласку, ей уже восемнадцать лет, и ей хочется любви. Вот и испытала. Ночь любви на острове и холодные объятья черной речной воды. Ее нет. Ее так и не нашли. Но я знаю, что ее скоро найдут. Рано или поздно ее вынесет течением».

– Меня зовут Вера. Я думаю, можно пока без фамилии… Меня к вам прислала Августа. Как вы понимаете, мне немного не по себе, потому что мы с вами совершенно незнакомы. Но, с другой стороны, при других обстоятельствах я никогда бы не стала рассказывать вам о себе. Я вот сейчас говорю с вами, но не уверена, что уже через минуту не встану и не уйду… Вот так-то вот. Однако вы специалист, другими словами, доктор, поэтому я просто вынуждена ради себя же самой раздеться перед вами. Раздеться душой, разумеется…

Разговор происходил в городском парке в солнечный апрельский день. Вера Боровская пришла сюда на встречу с психотерапевтом, и только она одна знала, скольких усилий ей это стоило и какая внутренняя борьба происходила в ее душе, когда она собиралась на эту встречу. Но лицо доктора Нагаева понравилось ей сразу. Быть может, поэтому она, присев рядом с ним на скамейку, сразу же приступила к делу и решила без предварительных дежурных фраз изложить ему всю свою боль. В бумажнике, который покоился на самом дне ее старой, но все еще отлично сохранившейся черной кожаной сумочки, лежали первые двести рублей, которые она отдаст этому «магу Нагаеву», как любила называть его Августа.

Августа считалась хорошей приятельницей (Она мне не подруга, нет, но слово «приятельница» звучит как-то холодновато, отчужденно; мне жаль ее) Веры и на протяжении многих лет следила за развивающимися отношениями между супругами Боровскими. Пока в семье не разразилась драма, суть которой заключалась в том, что муж Веры, Илья Боровский, привел в дом другую женщину, и вот уже которую неделю жил с ней вместе, совершенно игнорируя присутствие в квартире законной жены.

Солнечный блик упал на черную прядь волос на голове доктора Нагаева, а в воздухе произошло какое-то движение. «Это ветер, – подумала Вера, – это ветер… Что-то холодно стало. Спина мерзнет. И душа. Зачем я сюда вообще пришла?» Деревья с распускающимися почками стали расплываться перед глазами в какой-то зеленоватой дымке: Вера плакала. От бессилья и от самой ситуации, унизительной до предела, как ей казалось. Она пришла к доктору, чтобы пожаловаться ему на мужа, который привел в дом другую женщину. Пошлее сюжета не придумаешь.

Но, на ее счастье, Ренат Атаевич оказался не таким эмоциональным, а потому в ответ на ее слова лишь медленно повернул голову в ее сторону и внимательно посмотрел ей в глаза. Вере показалось, что он пытается прочесть ее истинные мысли, и от этого ей стало еще хуже. Может, он хочет загипнотизировать меня?

– Я вижу, вам плохо, – услышала она приятный низкий баритон. – Так что же конкретно с вами случилось?

– У меня был муж. Я говорю «был», потому что мужчина, который сейчас живет со мной в одной квартире, уже больше не является мне мужем. Хотя официально он, конечно, мой муж, Илья… Вы извините, что я повторяюсь. Я сильно нервничаю. Он однажды сказал мне: «Вера, ты стала другой, я не узнаю тебя. Где та женщина, которую я так любил?» Я ответила ему, что я не изменилась, что изменился мир вокруг меня. Люди стали злее, они ненавидят меня, не хотят меня…

– В каком смысле? – перебил ее доктор Нагаев.

– Я потеряла работу… – и Вера беспомощно принялась теребить край своей шелковой косынки. – А когда денег нет, чувствуешь себя скверно. Мы перешли на макароны, я поправилась… Я понимаю, что это не оправдание, но, наверное, мой муж прав, а я веду себя по-идиотски… Вы извините меня, мне надо идти…

И Вера вдруг резко, импульсивно рванулась со своего места. Но твердая мужская рука успела схватить ее руку и прижать к сухому и теплому дереву скамейки. Ей показалось, что она за то время, что сидит здесь, рядом с этим всезнающим и самодостаточным человеком (каковыми в ее глазах были все психотерапевты), расплылась еще больше и что волосы ее растрепались от ветра и стоят дыбом, что тушь размазалась вокруг глаз и помада побледнела, да и вся она сейчас походит на старуху.

– Как вас зовут? – спросил доктор Нагаев.

– Вера, – устало проговорила она и закрыла глаза, не в силах вынести яркого солнца и такого же яркого, сильного и испепеляющего взгляда. – Это было ошибкой.

– Что именно?

– То, что я пришла сюда. И замужество тоже было ошибкой.

– Вера, хотите кофе?

Она удивилась. Но потом сочла это предложение как нельзя более кстати. Здесь, в парке, под слепящим весенним солнцем, она казалась себе очень уязвимой. Тут на нее смотрели деревья, раскинувшийся у ног пруд с утками, галдящие и словно только что проснувшиеся от зимней спячки громкоголосые дети со своими нянями и мамашами, скучающий фотограф, сидящий на скамейке в обнимку с огромным розовым плюшевым слоном, зеленые старые беседки, облака, наконец. И ей казалось, что все они уже посвящены в ее трагедию. А в кафе, непременно полутемном и тихом, в ее глаза заглянет, в лучшем случае, лишь маленькая чашка с кофе. Не считая испытующего и умного (быть может, еще и сочувствующего) взгляда доктора Нагаева.

Я схожу с ума. Что такое лезет мне в голову?

Она покорно последовала за доктором, моля бога лишь об одном – чтобы это кафе оказалось совсем близко от парка. Она была не в силах долго идти. Ноги подкашивались, да и тело не слушалось ее, словно было чужое.

…Тот день она всегда будет помнить смутно. Весенний воздух, сладковатый и пьянящий на вкус, замешанный на аромате пробуждающихся деревьев, ворвался в распахнутое окно тихой квартиры, куда привел ее доктор Нагаев, и закружил ей голову. Она так и не вспомнит, какой они пили кофе: растворимый или нет, с нежным запахом ирландского ликера или это была просто крепкая и душистая «арабика». Доктор Нагаев помог ей освободиться от длинного, чрезмерно шуршащего плаща, поиграл, помахав, переливающейся на солнце шелковой зеленовато-голубой косынкой и нагнулся, чтобы снять с нее запыленные коричневые туфли. Вера двигалась, словно кто-то управлял ею. Гипноз, вдруг неожиданно весело решила она. Все, что происходило с ней, казалось фрагментами какого-то очень далекого, туманящегося в памяти сна.

• 1/36
• Следующая