Излеченные души (ЛП) - Коул Тилли - Страница 66

Я представил себе, как мой брат берёт эту девочку, и у меня похолодело внутри. Меня замутило. Снаружи начала доноситься музыка, и Фиби подняла глаза.

— Господин, уже начинается. Нам нужно идти.

Я сделал над собой усилие и неуверенными шагами пошел в след за Фиби по узкому коридору, вдыхая тяжелый аромат зажженных благовоний и слыша нарастающие звуки инструментальной музыки. Мое сердце билось в такт с отдающимся от стен быстрым барабанным боем. Я молился Богу, чтобы он помог мне через это пройти.

Когда мы приблизились к завешенной прозрачной тканью двери, Фиби знаком пригласила меня зайти внутрь.

— Здесь я Вас и оставляю. У меня сегодня нет партнера. Мне запрещено входить.

Я уставился на дверь.

— Сколько там народу?

Фиби проследила за моим взглядом.

— Много, Господин. Может, человек сто? Этот обряд Дани Господней предназначен лишь для старейшин и последователей-охранников. Лишь для тех, кто достоин великой чести пробуждать сестер.

От слов Фиби я напрягся и прошептал:

— Пробуждать...?

— Да, Господин. По случаю Вашего присутствия Иуда распорядился собрать здесь всех девочек соответствующего возраста. Община в полном смятении от того, что Вы будете лично наблюдать за столькими новенькими. Они верят, что это добрый знак, свидетельствующий о Божьей милости.

В моих венах вскипел гнев, и я спросил:

— И Иуда организовал все это в мою честь? Столько... новеньких... ты сказала?

— Да, Господин. Он хочет оказать Вам большую честь. Весь день он был так взволнован.

Слегка махнув рукой, я сказал:

— Спасибо, сестра Фиби, ты можешь идти.

Фиби поклонилась и ушла. Я остановился у двери. Потому что знал, как бы я ни верил в дело своего народа, как бы ни верил в то, что я — Пророк Ордена, я знал, что не смогу просто стоять и смотреть на это …нет, попустительствовать изнасилованию детей я не мог. Ничто в моей вере не убедило бы меня в том, что подобное оправдано в глазах Бога. Даже якобы «откровения» моего дяди.

Затем я подумал об Иуде, и меня вновь охватил гнев. С тех пор, как я отпустил Окаянных сестер, мы едва перекинулись с ним парой слов. Он все время находился с братом Лукой, все время о чем-то с ним перешептывался. Сара внимала каждому слову Иуды, как будто Пророк это он, а не я.

Его ложь о Далиле. Его секретный план похитить окаянных до нашей полной готовности. А теперь это? Организация обряда Пробуждений в моем присутствии. И я понял.

Он меня проверял.

Мой собственный брат. Мой близнец. Единственный близкий мне человек... Потерял веру в меня.

До меня донесся мучительный крик какой-то маленькой девочки, и я ворвался сквозь завешенный тканью дверной проём в задымлённый зал, где происходил обряд Дани Господней... и тот образ, что возник передо мной, когда дым рассеялся, навсегда врезался мне в память.

Взрослые мужчины всех возрастов, обнаженные, с эрегированными членами, стояли позади маленьких девочек, девочек чуть старше восьми лет. Некоторые уже приступили к делу. Насиловали их. Лишая их невинности... девочки лежали лицом в пол, подняв заднюю часть тела и сжав за спиной руки, а у них между ногами стояли металлические распорки.

На меня обрушилась какофония мучительных криков, и я еле сдержал подступившую к горлу тошноту. Шагнув вперед, я встретился взглядом со стоящей на коленях девочкой, ее лицо раскраснелось отболи. И я тут же ее узнал. Это была девочка с видео. Девочка, которая танцевала, которую заставили танцевать для меня, и она, борясь со слезами, послушно это делала.

А теперь ее насиловал взрослый мужчина, которому было уже лет сорок.

И я не выдержал.

От всего этого зрелища, от слез этой девочки; от беспорядочного массового изнасилования, замаскированного под священный обряд... у меня напрочь снесло крышу.

Ринувшись вперед, я схватил того мужика, что врывался в девочку из видео, и отшвырнул его назад. Отшвырнул его назад, а когда он уставился на меня своим потрясенным лицом, я его ударил. Я бил его без остановки, и мой кулак врезался ему в лицо со всей силой, на которую я только был способен.

Но остановиться я уже не мог. Вся та ярость, негодование и напряжение, что копились во мне весь последний год, выплеснулись наружу.

Я не слышал, как стихла музыка.

Не слышал криков детей.

Я, как заведённый, бил по роже эту тварь, забрызгав кровью руки и свою белую тунику. Пока, наконец, кто-то меня от него не оттащил, и я не упал на пол.

Я вскочил на ноги, готовый ударить того, кто находился позади меня, но тут увидел знакомые глаза — как две капли воды похожие на мои.

— Каин, — нахмурившись от охватившего его гнева, прошипел Иуда.

У меня дрожали руки. Дрожали так сильно, что мне пришлось на них посмотреть. И я увидел лишь кровь, забрызгавшую каждый сантиметр моей кожи.

— Он мертв.

Повернув голову в сторону, я заметил брата Луку, склонившегося над лежащим на полу мужчиной. Над мужчиной, которого я так сильно избил, что его лицо стало свершено неузнаваемым.

— Каин, что ты наделал? — потрясенно спросил Иуда.

И вот тогда мой утихнувший было гнев, закипел с удвоенной силой. Я уставился на родное лицо человека, которого больше не мог считать своим братом-близнецом.

— Что я наделал? — удивленно спросил я. Затем покачал головой и горько рассмеялся. — Что я, блядь, наделал?

Иуда широко распахнул глаза и отступил назад. Тут я заметил, что на нем были лишь штаны от туники... как и на брате Луке.

Я обвел взглядом зал. На покрывавшей пол белой ткани виднелись пятна крови. Смесь крови и спермы, оставшейся от совокупления мужчин с маленькими девочками.

— Что я наделал! Что, сука, я наделал! — взревел я и, бросившись на своего брата-близнеца, толкнул его руками в грудь. — Это что ты, блядь, наделал?

Сзади ко мне подошел брат Лука. Развернувшись, я ударил его в грудь и закричал:

— Вали отсюда! Вали отсюда, пока я тебе нахер шею не свернул!

Брат Лука побледнел и выбежал из зала.

Я снова повернулся к глядящему на меня Иуде. И увидел на его лице настоящий страх.

— Каин? — вскинув вверх ладони, попытался успокоить меня он.

Я не дал ему договорить.

— Ты думаешь, это нормально? Думаешь, насиловать маленьких детей, пока они кричат от того, что их рвут на части грёбаные старики, это нормально?

Иуда опустил глаза, рассеянно уставившись на зажженные благовония и валяющиеся распорки, которые придерживали ноги девочек.

— Так велел Господь. Это одна из фундаментальных основ нашей веры. Мужчинам, мужчинам это нужно. Это часть нашей веры.

Посмотрев на Иуду, я стиснул зубы, затем обвел рукой зал и объявил:

— Я — Пророк. А раз так, я изменю наши обряды. Начиная с этого.

Я повернулся, собираясь уйти, но тут Иуда схватил меня за руку. Я резко оглянулся. Сурово глядя на меня, Иуда произнес:

— Братья такие изменения не примут. Даже от тебя.

Я с искренним недоверием уставился на своего брата-близнеца и почёркнуто спросил:

— Тут все мужчины долбаные педофилы? Они здесь, у нас в общине, ради Бога и спасения своих душ или чтобы трахать маленьких девочек?

Иуда попятился назад. Он покачал головой.

— Всё эти люди. Люди дьявола, с которыми ты прожил пять лет. Они подорвали твои убеждения. Посмотри, как ты себя ведешь. Послушай, что ты говоришь! Вдумайся в те греховные слова, что слетают с твоих уст!

— Я не имею с ними ничего общего. Но слушай, какими бы охреневшими они ни были, какое бы зло ни творили, они не трахают невинных детей!

Я отступил назад и тихо сказал:

— Почему я один это вижу?

— Они отравили твою душу, — бросил Иуда.

Горько рассмеявшись, я указал на него и сказал:

— Нет, брат. Ты не понимаешь одного — я этих людей ненавижу. Я хочу уничтожить их не меньше, чем ты. Они грешат, распутствуют и изо дня в день пренебрегают божьими заповедями. Но жизнь с ними помогла мне увидеть реальное положение вещей. Иуда, ты никогда не покидал дом, в котором мы выросли, ни разу. Это я. Я прожил во внешнем мире пять лет, и как бы я ни ненавидел тот ад, в котором всё это время находился, это убедило меня в том, что все эти гребаные обряды ложные. Может, если бы тебя послали на это задание, ты бы сейчас не стоял здесь, как долбанутый педофил, защищая то, что не имеет никакого оправдания!