Гнев Гефеста (Приключенческая повесть) - Черных Иван Васильевич - Страница 7

— Бояться? — не поверил вначале Веденин, но вспомнил, как последнее время Батуров пристрастился к спиртному, особенно перед испытаниями, как бывал раздражительным, несдержанным, понял — Батуров говорит правду: нервная система его доведена спиртным до такого состояния, что сила воли подавлена и уступила место страхам.

— У каждой болезни, Андрей Петрович, — перешел Веденин снова на официальный тон, — есть первопричина. Не кажется тебе, что все дело в коньяке?

— Может, и в коньяке, — не стал отпираться Батуров. — Как бы там ни было, с одним и другим покончено. Бесповоротно.

— Вольному воля, — не стал уговаривать Веденин. — Буду рад, если и в инженерном деле найдешь призвание.

— Постараюсь. Так как с вечером, Юрий Григорьевич?

— Ах да. Спасибо, Андрей. Но извини — не могу. И работы много, и жена сегодня уезжает в санаторий.

— Жаль. — Батуров не уходил, застенчиво переступал с ноги на ногу. — Еще одна просьба к вам, Юрий Григорьевич, — сказал несмело Батуров. — Пусть Вита поживет пока в моей квартире.

— Вы еще не расписались?

— Нет пока.

— Ты же уезжаешь на год? А любовь?

— Любовь есть, а квартиры нет, — скаламбурил Батуров. — Поживем немного друг без друга, проверим свои чувства.

— Ну-ну, — согласился Веденин и пожал на прощание руку капитану.

Не успела за Батуровым закрыться дверь, как позвонил Арефьев.

— Здравствуйте, Юрий Григорьевич.

Он узнал его голос и обрадовался: Арефьев, несмотря на то, что работа над предложенной им катапультой не состоялась, оставался, пожалуй, самым близким после Таи человеком в центре: они часто встречались, дружили семьями.

— Здравствуй, здравствуй, Игорь Андреевич. Что же это ты, выписался из госпиталя и помалкиваешь? Или плохо себя чувствуешь?

— Отлично себя чувствую, Юрий Григорьевич. А помалкивал — не хотел вам надоедать, отрывать от дел. Как там «Супер-Фортуна»? Слышал, «Иван Иванович» остался доволен?

— Вполне. Ты бы зашел, хочется посмотреть на тебя, поговорить.

— Когда прикажете?

— Тебе я не приказываю, а прошу. И рад видеть в любую минуту. Сможешь прийти сейчас?

— Иду…

Он пришел минут через десять в модном вельветовом костюме, в кремовой, с ажурной вышивкой рубашке: Дина ухаживала за ним, как за послушным милым ребенком. Он и в самом деле был мил: худощав, тонок в талии, лицо красивое, бледновато-смуглое, глаза умные, внимательно смотрят из-под густых изогнутых ресниц, пальцы рук длинные, изящные… Даже не верилось, что под этой женственно-нежной внешностью скрывался сильный характер, волевой человек. Веденину захотелось обнять его, но он сдержался — мужчинам не к лицу выставлять напоказ свои чувства. Просто крепко пожал ему руку.

— Выглядишь ты — будто только что с Черноморского побережья. Посвежел, подзагорел.

— Так целый месяц бездельничал. К этим эскулапам только попади, все косточки перещупали.

— Значит, все в порядке?

— В полном, Юрий Григорьевич.

Они сели рядом, продолжая рассматривать друг друга. Веденин догадывался, Игорь пришел с какой-то просьбой, и ждал, когда он ее выложит, но тот почему-то медлил. Спросил о здоровье Таи, о Батурове, и лишь когда Веденин рассказал о последнем разговоре с Андреем, Арефьев сказал:

— Разрешите мне, Юрий Григорьевич, вместо Батурова? Все-таки как-никак «Фортуна» моя крестница.

— Начальство не будет возражать? Даже Измайлов заартачился.

— Измайлов — известный перестраховщик. А начальство, думаю, разрешит: в ближайшее время у меня никакой работы не предвидится.

— В таком случае готовься. Через две недели — испытание.

Ясноград. Летно-испытательный центр. 2 октября 1988 г.

Петриченков летел к месту происшествия с ясным представлением плана действия и в превосходном настроении: именно ему главком доверил возглавить группу по расследованию серьезного и сложного (он был уверен в этом) происшествия. А он-то уж постарается оправдать доверие. Да, Гусаров, получивший в свои лучшие годы кличку Рентгена, стареет, это ясно всем: стал чрезмерно осторожным, мнительным. «В нашем деле — семь раз примерь, один отрежь…» Вот и меряет по всякому пустяку по семь раз, а дело стоит. Сколько он еще будет возиться с «элкой»? И летчики будут сидеть на земле, терять летные навыки. А причина — яснее ясного, с вещественным доказательством. Другого и быть не могло: так взмыть на посадочном не позволил бы самолету самый малоопытный, самый слабоуспевающий курсант. А оборвалась тяга — тут уж ничего не поделаешь, самолет стал неуправляемым: дашь обороты, самолет полезет вверх еще круче и еще быстрее свалится на крыло; можно было триммером, но разве сообразишь в той ситуации; Мельничнов скорее всего пытался ручкой управления исправить положение, посчитав, что руль высоты попал в затенение от воздушного потока или самолет подбросило порывом ветра — ветер-то был порывистый до восьми, а может, и более метров в секунду.

В общем, ему, Петриченкову, все ясно. А Гусаров пусть сомневается, семь раз проверяет эту версию, ищет новую, зря тратит свое и чужое время…

Что же произошло там, на полигоне, с Арефьевым? Хотя Петриченкову не доводилось самому катапультироваться (тренажеры не в счет), он совсем недавно был свидетелем показного покидания бомбардировщика с различных точек, вверх и вниз; и члены экипажа не получили ни малейшей царапинки. И ранее Петриченков не помнил ни одного случая, чтобы катапульта подвела. Правда, тут совсем другое дело: испытывалась новая, экспериментальная катапульта…

Петриченков, пока летели на полигон, продумал систему расследования. На себя он возьмет участников эксперимента; Гусаров — старая лиса, знал где и с какого конца искать ниточку, — подполковник Малинин займется непосредственно креслом, подполковник Семиженов — аэродинамическими исследованиями, полковник Мордухович — медицинской экспертизой. Кое-кого из специалистов придется привлечь в помощники на месте.

На полигонном аэродроме их уже поджидали, встречал сам главный инженер средств спасения и он же конструктор роковой катапульты, Веденин, совсем еще молодой и симпатичный человек, высокий, худощавый, в светлом штатском плаще, такой же шляпе, спокойный, представительный, вызывающий уважение. Петриченков раньше с ним не встречался, но наслышан был предостаточно: талантливый конструктор, подающий большие надежды; даже кличку слышал — Юный Гефест.

Веденина окружали солидные и пожилые офицеры, полковники и подполковники, один майор и один капитан, фамилии и должности их Петриченков не запомнил. Да в этом и не было необходимости, более глубже познакомится в процессе расследования.

После официального представления друг другу Петриченков дал указание Семиженову собрать всю документацию эксперимента и отвел Веденина в сторону.

— Доложите, пожалуйста, что и как произошло и каково ваше мнение о причине катастрофы.

Веденин рассказывал обстоятельно, подробно, и Петриченков ясно воспроизводил в воображении, как шла подготовка к испытанию катапульты, ее проверка, подготовка испытателя, как происходил полет, отстрел катапульты, снижение Арефьева, приводнение и его гибель. О причине гибели ничего сказать не мог, лишь пожал неопределенно плечами.

— Кинозапись еще не просматривали?

— Нет, разумеется. Самолетные и теодолитные киноленты опечатаны.

— Кресло не пытались разыскать?

— Разве в море найдешь?

— Все равно попытаться надо было. Хорошо, я сам распоряжусь. Подходящее помещение найдется нам для работы? Для просмотра кинозаписи, изучения документов?

— Разумеется. В профилактории.

— Тогда не будем терять времени. Дайте команду, чтобы подготовили киноаппаратуру и экран. После ужина, — Петриченков взглянул на часы, — ровно в двадцать ноль-ноль соберемся для просмотра киноленты.

Петриченков лег в постель далеко за полночь. Выключил свет, закрыл глаза, а в воображении отчетливо всплыл летящий самолет-лаборатория, выход катапульты с испытателем из кабины, включение в работу ракетного ускорителя, стабилизирующего устройства; пролет катапульты над килем самолета; отстрел катапульты и отделение от нее испытателя; роспуск спасательного парашюта, снижение… Приводнение и эвакуация беспомощного тела испытателя на катер особенно врезались в память Петриченкову. Нет сомнения, что с Арефьевым что-то произошло в воздухе.