Гнев Гефеста (Приключенческая повесть) - Черных Иван Васильевич - Страница 45

К самолету подъехала «Волга», и навстречу Веденину энергично шагнул генерал Гайвороненко — видно, тоже сгорал от нетерпения услышать новости. Протянул руку, пожал тепло и дружески.

— Устал? — спросил сочувственно. — Можешь не отвечать, по лицу вижу. Что-нибудь привез?

— Привез, товарищ генерал-лейтенант. Существенное, но не бесспорное. Сегодня прикажете доложить или завтра поутру?

— Завтра будет некогда — приказано явиться с тобой на военный совет. Садись в машину, поедем ко мне.

Известие о том, что завтра состоится военный совет, не обрадовало Веденина: после стольких треволнений эту ночь он надеялся поспать, а получалось — снова придется маяться думами, подготовкой ответов на все ожидаемые и неожиданные вопросы. И в машину он полез тяжело и нехотя. Гайвороненко заметил это и сказал ободряюще:

— Я тебя долго не задержу. — Кивнул шоферу: — На квартиру.

Веденин видел жену генерала раза два, на проводах Степанцова и еще на каком-то вечере. Каждый раз она вызывала у него восторг и умиление своей обаятельной сединой, умением держаться просто и быть в то же время величественной. В домашней обстановке она показалась ему еще милее: добрая, заботливая, предупредительная. И в квартире у них было просто, не по-генеральски скромно: без ковров на стенах, без изысканных гарнитуров, без модных ваз и излишеств: в холле — журнальный столик с газетами, по бокам два кресла, в углу — радиоприемник, на стене картина Шишкина «Рожь». В зале — диван, телевизор и книжные шкафы, полные книг.

— Реня, мы очень голодны, — сказал генерал, представив жене Веденина. — Кроме утреннего кофе, во рту маковой росинки не было. Приготовь нам чего-нибудь этакого, повкуснее и чтоб не ждать, как в ресторане. А мы пока всякие тут разговоры поразговариваем. — И он повел Веденина в свой кабинет.

Тоже все просто, строго, уютно: письменный стол с телефонами, диван, кресла и книжные шкафы. На полках, успел заметить Веденин, больше журналов и учебных книг — по самолетовождению, аэронавигации, астрономии.

— Потерпишь еще минут десять? — спросил генерал с улыбкой, усаживая его рядом с собой на диван. — Вид мне твой, скажу откровенно, не нравится. Похудел, почернел, мундир вон болтается как на вешалке. Понимаю — ЧП, серьезное ЧП, но ты же летчик, должен держать себя в руках, заставлять есть, пить, спать — необходимое для жизнедеятельности, чтобы думать, работать.

— Спасибо, Иван Дмитриевич, — поблагодарил Ведении, испытывая еще большее чувство уважения и признательности к генералу за его участливое, отеческое отношение. — Вы правы — я летчик. И, как говорил мой предшественник, надо заниматься своим делом, не тратить понапрасну силы.

— А на что же ты понапрасну тратил? — Лицо генерала стало сердитым. — Уж не на катапульту ли? Вот это-то мне в тебе и не нравится. Ну-ка выкладывай, что привез.

Веденин спокойно и обстоятельно доложил о том, что ему рассказали Шубенко, боцман, матросы. Когда он кончил, генерал со злостью ударил кулаком в ладонь…

— А ведь я давно догадывался, что наш любезный доктор — прохвост и негодяй. И мы хороши, не сообразили потребовать рентгеновский снимок — ведь знали же, что Арефьев в госпитале по поводу остеохондроза… А как быстро спелись они со Скоросветовым! Не зря говорят: рыбак рыбака видит издалека.

В кабинет вошла Регина Павловна.

— Не умерли тут еще с голоду? Тогда — к столу.

Вид свежих огурцов, помидоров, ломтики колбасы и сыра, красивая сервировка стола, а главное — душевная разрядка, наступившая только теперь, здесь, разбудили в Веденине аппетит, и он впервые за все эти трудные, напряженные дни почувствовал, что силы и уверенность возвращаются к нему.

— Ты сказал, что каждый должен заниматься своим делом, — заговорил Гайвороненко, когда они утолили голод. — Правильно сказал. И поверь мне, если бы я умел что-то строить, изобретать, я променял бы свою любимую профессию на более нужную людям. Вы, изобретатели, обновляете нашу планету, обновляете человечество; ибо борьба, которую вы ведете с косностью и рутиной, это борьба за чистоту на земле. Я хочу, чтобы ты понял, насколько важно сокрушить скоросветовых, измайловых и им подобных, хочу, чтобы ты завтра выступил на военном совете во всеоружии.

Веденин заверил:

— Постараюсь, Иван Дмитриевич. Спасибо, что вы вернули мне веру в свои силы, любовь к изобретательству. Завтра я таким пассивным, как на разборе, не буду.

Разговор с начальником центра и в самом деле вдохнул в него силы. Усталости он не чувствовал и, придя домой, не лег спать, как планировал, а набрал номер телефона квартиры Батурова.

— Слушаю, — раздался знакомый и милый голос. Ему захотелось увидеть Виту, поблагодарить за поданную идею.

— Здравствуйте, Вита Владимировна. Простите, что беспокою в столь позднее время.

— Юрий Григорьевич? — удивленно и обрадованно воскликнула Таримова. — Вы уже вернулись? Я звонила вам несколько раз…

— Да, вернулся. И хочу сказать вам большое спасибо. — Он не посмел открыть тайну, что хочет ее видеть. — Вы правильно оценили ситуацию и очень помогли мне.

— У меня есть еще кое-что, — ответила она обрадованно. — И хочу прямо сейчас прийти к вам.

Она тоже хочет его видеть? Или что-то очень важное? Надо ли перед военным советом? Эти мысли молнией пронеслись у него в голове.

— А это вас не затруднит? Время позднее, — он замялся. — Или, может, мне подойти?

— Я темноты не боюсь. Ко всему, я в боевой готовности, сейчас же выхожу. — И пояснила: — Это очень важно.

У него в квартире было не убрано: с того рокового дня он ни разу не прикоснулся тряпкой к мебели, и на столах, на диване виднелся слой пыли. Он намочил тряпку и стал протирать вещи.

В дверь позвонили, когда он не закончил еще приборку. Бросил тряпку, вытер руки и пошел открывать.

На ней была голубая спортивная куртка с капюшоном, на ногах — высокие светло-коричневые сапожки, отчего она казалась выше ростом, и он подумал о Батурове: Андрей ниже на целую голову и, наверное, очень страдал…

Веденин помог раздеться Вите, провел ее в зал.

— Простите, что беспокою в столь поздний час, — еще раз извинилась она. — Но я слышала, что вас завтра куда-то вызывают, и боялась утром опоздать. Значит, мои предположения подтвердились? Что же вам удалось выяснить, если, разумеется, это не секрет?

— Секрет пока для Измайлова и его соучастников. Есть предположение, что Арефьев погиб из-за удушья: ему в бронхи попала вода, нужно было разрезать скафандр, сделать искусственное дыхание, а Измайлов не решился… Но это надо еще доказать.

— Если бы раздобыть снимок позвонка Арефьева, сделанный ранее, — вздохнула Вита. — Я была у жены Арефьева, она сказала, что где-то должен быть — ведь Игорь не раз проходил медицинскую комиссию, лежал в госпитале… По этому поводу я сегодня еще раз ходила к Гусарову, моя идея его очень заинтересовала, и он пообещал раздобыть снимок.

— Как он настроен?

— По-моему, оптимистично, и кажется, он симпатизирует вам.

— Сомневаюсь. Он почему-то уступил бразды правления своему заместителю.

— Наверное, тому были причины. Во всяком случае, к вам он настроен благожелательно, и, надеюсь, в моей книге он будет положительным героем.

Веденин совсем забыл о ее книге. Ломал себе голову, почему она проявляет к нему такое участие, и откровение огорчило его.

— Напишите лучше о Батурове или об Арефьеве, они более достойны, — сказал он.

— О них — само собой. О Батурове я уже писала, небольшие заметки в газете, в журналах. Кстати, он звонил сегодня, передавал вам привет.

— Спасибо. Он знает, что произошло?

— Нет. И я не стала его посвящать, иначе он прилетел бы.

— Вы не скучаете по нему?

Она пытливо взглянула ему в глаза, желая, видимо, понять, осуждает он ее выбор или одобряет. Ответила уклончиво:

— Испытательный срок только начался. А у меня столько дел. Будущая книга требует полной отдачи сил, опыта у меня — кот наплакал, а хочется написать интересно, правдиво. Надеюсь, вы не откажетесь консультировать?