Человек-Паук. Майлз Моралес - Рейнольдс Джейсон - Страница 29

– Ладно, давай. Ты и я, – сказал капитан команды. Это был крепкий парень с косичками и большими серьгами, в которых были, очевидно, фальшивые бриллианты.

– Нет-нет-нет. Вы выбрали своего лучшего, а я выберу своего, – Ганке положил руку Майлзу на плечо. – Его.

– Да он врет. Он все сделает сам. Я не т-танцор, – заикаясь, пробормотал Майлз.

– Это точно, на танцора ты не похож, бросил паренек. – Да и ты тоже, – сказал он Ганке.

Ганке тут же сделал замысловатое движение корпусом.

– Со мной лучше не связываться, – предупредил он. – Но он круче, – Ганке наклонился к Майлзу и прошептал: – Только не повторяй того, что делал сегодня в комнате, – затем он повернулся к команде танцоров и скомандовал: – Врубайте музыку!

Из старого ручного стерео снова раздался бит. Заиграла какая-то повторяющаяся электронная музыка, которую Майлз раньше никогда не слышал. Пассажиры снова начали хлопать.

– Внимание, дамы и господа. Дружеское соревнование!

Парень с косичками стал извиваться под музыку, чуть не завязываясь в узел. Его руки, длинные и худые, оказались на удивление сильными, когда он подпрыгнул, схватился за горизонтальные поручни под потолком и, делая вид, что едет на велосипеде, пробрался так до конца вагона.

– Давай свой рюкзак, – сказал Ганке, практически срывая его со спины Майлза.

– Твоя очередь, – сказал паренек.

– Чувак, во что ты меня втянул? – спросил Майлз, но, прежде чем он успел добавить что-либо еще, Ганке толкнул его в невидимый танцевальный круг. Все наблюдали, даже ньюйоркцы, которые привыкли игнорировать подобные шоу. Пожилые афроамериканцы смотрели поверх очков, улыбаясь. Юные белые дамы сидели, положив руки на колени, в предвкушении. Дети хлопали, не попадая в такт.

– Давай! Давай! Давай! -– крикнул Ганке. Майлз застыл. Затем, вопреки совету Ганке, начал свой странный танец, словно его ударило током. Руки-ноги шли в разные стороны, лицо искривлялось сильнее, чем тело, которое, похоже, вообще стало каменным. Дети рассмеялись.

– Э-э-э, он пока разогревается, – сказал Ганке. Он повернулся к Майлзу. – Покажи, как ты лазаешь по стене.

– Что?

– Лазаешь по стене, – Ганке подмигнул.

Наконец Майлз понял, что Ганке имел в виду все это время. Он повернулся ко всем спиной и побежал в конец вагона, петляя между поручнями. Добежав до конца, он прыгнул, оттолкнулся от двери, ведущей в соседний вагон, и быстро прополз по потолку в другой конец вагона. Никаких поручней, только пальцы и ноги.

Все в вагоне зааплодировали, разразившись смесью восторга и недоумения. Даже юные танцоры хлопали и кивали. Они выключили музыку, замахали руками, крича:

– Всё! Всё!

Ганке убрал двадцатку в карман, затем открыл свой рюкзак и отправился по вагону собирать деньги... со всех. Даже ребята-танцоры дали ему доллар.

Они озадаченно смотрели на Майлза. Они даже пробовали повторить его трюк, пытаясь ухватиться за полоток, пока наконец не поняли, что зря теряют время. В конце концов ребята отправились в следующий вагон, чтобы продемонстрировать свое шоу другим пассажирам, а Ганке достал собранные деньги из рюкзака и отдал их Майлзу.

– Сколько там? – спросил Ганке.

– Около сорока баксов, – ответил Майлз, не веря своим глазам.

– Кхе-кхе, – многозначительно откашлялся Ганке, когда поезд остановился на Атлантик-авеню, где Майлзу нужно было пересесть на другой поезд, чтобы доехать до станции Лафайет. Майлз отсчитал от кучки денег четыре доллара и сунул их Ганке в руку. – Вообще-то я беру за свои услуги двадцать процентов. К тому же это последний веселый момент перед роковым ужином, так что... давай, – Майлз сунул ему в руку еще четверку, встал и перебросил рюкзак через плечо. И когда Майлз протискивался на выход между входящими в вагон людьми, Ганке крикнул:

– Я же говорил!

Став на тридцать долларов богаче, Майлз шел через парк домой. Ранним вечером старики играли в шахматы и слушали соул, доносившийся из окна припаркованной рядом машины. Дети гоняли на велосипедах с неровными тренировочными колесами. Юные парочки целовались на скамейках – которые скоро станут кроватями для бездомных – рядом с пожилыми дамами, раздававшими церковные брошюры. Дул легкий ветерок, и деревья в парке раскачивались, будто перешептываясь с Бруклином шелестом листвы.

Майлз прошел мимо собачников, выгуливающих питбулей и пуделей. Люди входили в магазинчик на углу и выходили обратно, так что дверной колокольчик непрерывно позвякивал. Модели, одетые по последней моде, фотографировались на фоне ржавой машины небесно-голубого цвета. Той самой, которая некогда была для кого-то домом. Для кого-то, кто в ней больше не жил.

Он прошел мимо дома, вниз по улице и, завернув за угол, направился в сторону магазина. Не обычной мелкой лавки, а нормального супермаркета. Перед ним выстроился ряд букетов в ведрах. За ними следил один из мужчин, работавших в супермаркете.

– Сколько? – спросил Майлз, рассматривая розы.

– Пятнадцать, – бросил продавец.

Майлз ничего не сказал. Просто пошел дальше. Розы бы, конечно, понравились маме, но они стоили половину его бюджета. Он знал, что мог бы зайти в магазин и купить продукты, и это было бы разумно, может, даже убедило бы отца дать матери отдохнуть и самому приготовить ужин. Она это заслужила. Но катастрофы бывают разных видов, и попытка Майлза с отцом приготовить ужин является одним из них. А если бы это было не так, то матери Майлза все равно пришлось бы стоять над ними, приложив ладонь ко лбу, и раздавать указания на испано-английском, то и дело повторяя: «Alluda me santos» – «Боже, дай мне сил».

У Майлза были другие планы.

Следующей остановкой был магазин «Один доллар». Пожилая женщина придержала перед ним дверь, и Майлз скользнул внутрь: в рай одноразовых тарелок, небольших подарков, приветственных открыток и поддельных копий всего, что только можно. Гремели тележки с шаткими колесиками, сканеры пиликали с каждым поднесенным к ним товаром, пластиковые пакеты шуршали. Майлз шел и заглядывал в каждый ряд, прежде чем заметил Френчи. Она сидела на корточках и приклеивала ценники на освежители воздуха для туалета.

– Привет, Френчи.

– Майлз? – Френчи удивленно посмотрела на него, и это было понятно, так как Майлз редко там появлялся. – Что ты здесь делаешь?

– Ищу цветы.

– Цветы? – Френчи встала с ухмылкой и скрестила руки на груди. – А не рановато тебе еще с девочками встречаться? Помню, твой отец платил мне, чтобы я с тобой сидела, и ты постоянно писался в штаны. А теперь мы ищем цветы.

– Они не для девушки. То есть не для... Короче, они для моей мамы.

– Ага, надеюсь, – поддразнила его Френчи. – Это так мило. Надеюсь, Мартелл вырастет таким же внимательным, как ты.

– О, да он купит тебе целый ботанический сад, когда попадет в лигу.

– Эх-х-х, твои бы слова да Богу в уши, – Френчи подняла руки и закрыла глаза, словно в трехсекундной молитве. – Ладно, пошли.

Она отвела Майлза в другой конец магазина, где были цветы.

– Вот, – она указала на месиво зеленого, коричневого, красного и желтого – все осенние цвета во втором ряду.

– А настоящих у вас нет? Эти ведь пластиковые, – сказал Майлз, потрогав лепесток искусственной розы.

– Ты в магазине «Один доллар», парень, – ответила Френчи. Майлз взял одну розу, понюхал ее, отчего тут же почувствовал себя глупо. – Но, чтобы ты знал, они стоят два доллара, – добавила Френчи.

Купив розу, Майлз пошел в «Пиццу Рэймонда», не путайте с «Пиццей Рэя». Это два разных заведения. Майлз решил, что будет надежнее, если Рэймонд займется приготовлением ужина для семьи Моралесов, а не Майлз с отцом. Пиццу любят все, и для нее не нужна помощь Господа.

Люди выстроились у прилавка, заказывая пиццу по кусочкам.

– Два стандартных.

– А мне один пепперони.

– Один стандартный и два с колбасой, пожалуйста.

Мужчины за прилавком резали пиццу на кусочки, совали их в печи на несколько минут, чтобы разогреть, прежде чем выложить их на пластиковые тарелки и завернуть в пакеты.